Золотое руно (сборник) - Сойер Роберт

— Удаляется куда?

— Это место называется Верхний Эдем.

— Где это?

Хотел бы я, чтобы был другой способ это сказать.

— На Луне.

— На Луне!

— Да, на обратной стороне Луны.

Она покачала головой.

— Когда ты собираешься это сделать?

— Скоро, — ответил я. — Очень скоро. Я просто… просто не могу больше ждать. Бояться, что чихну, или как‑то не так согну шею, или вообще не сделаю ничего — и окажусь с разрушенным мозгом, парализованным или мёртвым. Это ожидание убивает меня.

Она вздохнула, издав долгий шелестящий звук.

— Приходи попрощаться перед тем, как отправишься на Луну.

— Я прощаюсь сейчас, — сказал я. — Я собираюсь сделать это завтра. Но новый я будет регулярно тебя навещать.

Мама взглянула на отца, потом снова посмотрела на меня.

— «Новый ты», — повторила она, качая головой. — Я не хочу терять…

Она оборвала себя, но я знал, что она хотела сказать: «Я не хочу терять последнего дорогого мне человека».

— Ты не потеряешь меня, — сказал я. — Я по‑прежнему буду к тебе приходить. — Я указал на отца, который забулькал, возможно, даже в ответ на мой жест. — Я по‑прежнему буду навещать папу.

Мама слегка качнула головой, не веря.

Я возвращался домой в Норт‑Йорк в печальных раздумьях.

Мне не нравилось видеть маму такой. Она поставила на кон всю свою жизнь в надежде, что отец каким‑то образом вернётся. Конечно, умом она понимала, что повреждение мозга необратимо. Но разум и чувства не всегда действуют синхронно. Каким‑то образом то, что случилось с моей матерью, подействовало на меня сильнее, чем произошедшее с отцом. Она любила его так, как я всегда надеялся, что кто‑нибудь когда‑нибудь полюбит меня.

И в моей жизни был особый человек, женщина, к которой я испытывал очень глубокие чувства, и которая, я думаю, испытывала то же самое ко мне. Ребекке Чонг был сорок один год — лишь немного младше меня. Она была большой шишкой в канадском филиале IBM, и денег ей хватало. Мы были знакомы около пяти лет и часто встречались, хотя по большей части в компании друзей. Но между нами двоими всегда было что‑то особенное.

Я помню ту новогоднюю вечеринку. Как и многие из наших дружеских сборищ, она проходила в квартире Ребекки, роскошном пентхаусе на пересечении Эглинтон и Янг. Ребекка обожала принимать гостей, и жизнь нашей группы вращалась вокруг её квартиры — а из её дома был прямой выход в метро.

Я всегда приносил Ребекке цветы, когда приходил к ней. Она любила цветы, и я любил дарить их ей. На Новый год я принёс дюжину красных роз — попросил парня в цветочном магазине проследить, чтобы цвет был идеальным, потому что сам я этого не мог сделать. Когда я приехал, то вручил Ребекке букет и мы, как всегда, поцеловались. Это не был долгий страстный поцелуй — мы были, по крайней мере, на людях, просто хорошими друзьями — но он всё же размягчал чуточку больше, чем нужно, когда наши губы смыкались на эти долгие несколько секунд.

В моей жизни было много секса, но эти поцелуи правда возбуждали меня больше всего. И всё же…

И всё же мы с Ребеккой никогда не заходили дальше этого. О, её рука иногда случайно оказывалась на моём бедре — мягкое, нежное касание в ответ на шутку или комментарий или — и так было приятнее всего — без какой‑либо причины вообще.

Я так её хотел, и, я думаю — да нет, я знал это, ни на секунду не сомневался — что она тоже меня хотела.

Но потом…

Потом я снова отправлялся с матерью повидать отца.

И это разрывало мне сердце. Не только из‑за того, что жизнь моей матери оказалась разрушена тем, что с ним случилось. Но также потому что то же самое, вероятно, ожидало в будущем и меня — и я не мог позволить, чтобы наши с Ребеккой отношения закончились для неё так же, как для моей матери, чтобы на ней повис бременем некто с разрушенным мозгом, чтобы ей пришлось жертвовать своей жизнью, единственной и неповторимой, ради забот о пустой оболочке, которая некогда была мной.

Разве не в этом состоит истинная любовь — в том, чтобы ставить нужды другого впереди своих?

И всё же на последней новогодней вечеринке, где трава была в изобилии, а вино лилось рекой, Ребекка и я обнимались на диване дольше, чем обычно. Конечно, новогодняя ночь всегда имела для меня особое значение — в конце концов, в новогоднюю ночь я родился — но эта была просто сказочной. Наши губы сомкнулись с двенадцатым ударом часов, и мы продолжали обниматься и целоваться ещё долго после этого, а когда другие гости Ребекки разошлись, мы удалились в её спальню и наконец, после долгих лет фантазий и флирта занялись любовью.

Это было захватывающе — так, как себе и воображал — целовать её, касаться её, гладить, входить в неё. В Торонто теперь даже в январе не бывает холодно, так что мы лежали друг у друга в объятиях, распахнув окна спальни настежь, прислушиваясь к голосам празднующих на улице далеко внизу, и в первый и единственный раз в своей жизни я начал немного понимать, каково это — оказаться в раю.

Первый день Нового года выпал тогда на воскресенье. На следующий день я поехал с мамой к отцу, и этот визит прошёл практически так же, как и вчерашний.

И хотя с тех пор я всё время думал о Ребекке и хотел её ещё больше, чем мне казалось возможным, я позволил нашим чувствам остыть.

Потому что именно этого от вас и ждут, да ведь? Что больше всего вас будет заботить счастье любимого человека.

Именно этого от вас и ждут.

4

Я в последний раз оглядел гостиную своего дома.

Конечно, одна версия меня сюда вернётся. Но для другой — для биологического оригинала — это была последняя возможность её увидеть.

Я сейчас жил один, если не считать Ракушки — моей собаки, ирландского сеттера. В разное время несколько — хотя кого я обманываю, их было всего две — женщин входили в мою жизнь и покидали её и мои различные жилища, но никто никогда не делил со мной дом, в котором я жил сейчас. Даже гостевая спальня ни разу не использовалась по назначению.

Но это был мой дом, и он напоминал меня самого. Моя мать, изредка появляясь здесь, всегда качала головой, удивляясь отсутствию книжных полок. Я люблю читать, но предпочитаю электронные книги. Тем не менее, отсутствие книжных полок означает отсутствие на них свободного места перед книгами для размещения всяких безделушек, что тоже было хорошо, поскольку мне было бы лень стирать с них пыль, хотя — да, да, вот такая я задница — когда приходили убираться из «Горничных Молли», я всегда злился на то, что они переставляют всякие мелочи, когда их протирают.