Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Бросили разом, ну! — приказал всё тот же голос. Только тут Гонта увидел говорившего, высокого воина в русском островерхом шлеме и богатых доспехах.

— Князь Мстислав Рыльский! — пронёсся вздох. Старший охраны сплюнул и бросил меч.

— Сдаёмся, ребята. Чего зря помирать…

— … Почему до сих пор не навешены ворота, Сарлык?

Бату-хан разглядывал воротную башню, некогда Золотые Ворота Киева. Сейчас вместо золотого блеска на Повелителя Вселенной глядел угрюмый чёрный провал.

— О Повелитель, я не думал, что они тут нужны! — начальник гарнизона согнулся в низком поклоне. — Монгольским воинам бояться нечего, а урусов слишком мало… Но если прикажешь, ворота будут стоять через три дня!

В пустом воротном проёме, чёрном от копоти, негромко завывал морозный ветер. Бату даже поёжился, до того неуютно стало. На выходе, обращённом к городу, возле самых ворот валялись огромные жернова, стянутые ржавыми железными полосами, торчали обугленные обломки брёвен… Как будто Киев взят только пару дней, а не год назад. И дальше взору открывалась картина всеобщего запустения. Огромное пожарище, и никаких следов восстановления.

— Почему никто ничего не строит, Сарлык?

Сарлык развёл руками.

— Урусы, которые остались тут, предпочитают жить в ямах, Повелитель.

— И сколько их?

Сарлык помялся.

— Прошлой зимой было двести семей, Повелитель. Нынче осталось семьдесят три.

Бату-хан оглянулся.

— Кстати, Кайду, а как обстоят дела в Чурнагиве?

— Чурнагив построили заново, Бату.

Бату-хан усмехнулся. Вот так, «Бату»… Авторитет Кайду возрос, пожалуй, чересчур сильно. Ещё немного, и он скажет «мой Бату».

— А стены?

— Стены восстановили в первую очередь.

— Коназ Магаил?

— Нет, это сделали без него. Коназ Магаил вернулся домой совсем недавно.

Бату-хан усмехнулся вторично.

— Да он отважный человек, мой Кайду. После всего, что он сделал для нас…

— Прикажешь брать его, Повелитель? — на сей раз Кайду назвал Бату-хана правильно.

— Не время. Пусть погуляет пока. У нас масса других забот, Пайдар. И потом, если убрать его сейчас, кто заплатит нам дань с Чурнагива и всех его городов?

Бату-хан тронул коня, и разом тронулись с места охранные нукеры, окружавшие его.

— Значит, так. Сарлык, ты уходишь вместе с нами.

— Хорошо, о Повелитель! Кто встанет здесь?

— Никто. Мы оставим урусов в покое на время, иначе они никогда не поднимут этот город. Мне не нужны повсюду мёртвые развалины. Мои владения должны приносить доход. Кайду!

— Я здесь, Повелитель!

— Сейчас мы обсудим, кого и куда послать за данью.

Бату-хан поискал глазами Сыбудая, но старик куда-то исчез. После того разговора он стал совсем угрюмым. Это нехорошо. Старик ещё пригодится, надо его размягчить и успокоить, вот что.

Громко горланили петухи, стараясь перекричать друг друга. Князь Ингварь спросонья перевернулся на другой бок, но сон уже улетучивался, и пришедшая первой мысль разом разогнала его остатки, словно холодная вода. Князь сел, нашаривая ногой валяные опорки. Сказать бы, «чуть было не забыл», да не получится. Не забудешь такое.

Сегодня должно прибыть ханское посольство.

Ингварь Ингваревич, последний из Ингваревичей, ныне князь земли рязанской, после ухода орды обосновался в Переяславле-Рязанском. Город был, разумеется, сожжён, как и все остальные города на Рязанщине. Но жители благодаря покойному князю Роману успели покинуть жилища и укрыться в непролазной чащобе. Искать их татары (имя сие уже прочно прижилось и было известно всем поголовно) не стали, спеша к Коломне. Как говорят в народе, были бы кости целы, мясо нарастёт — после ухода захватчиков жители восстановили Переяславль, как после обычного пожара. Были бы люди живы, а город построить можно. Вот в самой Рязани было гораздо хуже…

Князь тяжело вздохнул, тоскливо поглядел в окно, затянутое слюдой — на стёкла всё недосуг разориться было. Когда обосновывался здесь, в Переяславле, думал, временно. Но вот уже четыре года прошло с батыева нашествия, а всё никак не подымается Рязань. Нет почти никого, кто сохранил бы в сердце память о граде своём, дух города, выражаясь витиевато. И деревни-веси вокруг все разорены, народу нехватка… Нет желающих селиться на пепелище, перемешанном с костями убиенных…

Князь Ингварь криво усмехнулся. А может, и не стоит тратиться на стекло-то? Всё равно сожгут…

Княгиня, заметив, что муж проснулся, тоже встала — на Руси женщине дольше мужа спать неприлично. Ингварь наблюдал, как жена натягивает через голову рубаху [в XIII веке на Руси не принято было спать в одежде. Прим. авт]

— Ну что, батюшка, гостей встречать прикажешь? — княгиня расчёсывала волосы, закинув красивые, полные белые руки за голову. Князь искоса взглянул на жену — красивая, в соку ещё женщина… Сел, нашаривая ногами домашние выступки под лавкой.

— Слышь, мать… Ты вроде как-то на богомолье просилась, в Суздаль?

— Было такое, батюшка, да ты не отпустил…

— Ну вот, теперь отпускаю.

Княгиня захлопала густыми, длинными ресницами.

— Поезжай, поезжай, — подтвердил Ингварь Ингваревич. — С Феодулией… ну то есть преподобной Евфросиньей опять же переговорить не вредно тебе. И детей с собой возьми.

— Ой!

— Да не «ой», а поезжай. Или ты хочешь поставить перед выбором меня — молча смотреть, как тебя поганые спьяну за титьки щупают, либо порубить их в капусту и тем подвергнуть землю нашу новому разорению? Вспомни-ко, чего Батыга от князя Фёдора затребовал — подай ему в постель жену свою! А ныне мы в унижении великом, и кто знает, что придёт в голову пьяному мурзе ихнему?

Княгиня опустила голову.

— Когда прикажешь, батюшка?

— Да вот прямо сейчас. Покуда одеваешься, я велю возки вам заложить. И без моего письма назад ни ногой! Молитесь там крепко.

Кони мягко ступали по глубокому снегу. Да, здесь, в Урусии, снега не то, что на берегах золотого Онона. Зима ещё не дошла до середины, а снег уже доходит до колен невысоким монгольским коням. На следующий год надо бы наведаться в гости к урусам пораньше…

Мункэ ехал за данью. Золотая пайцза Бату-хана покоилась под одеждой, и лежал в бамбуковом футляре шёлковый свиток-письмо, где написано было — слово Мункэ для коназа Ингара то же, что слово самого Бату-хана. То есть закон.

Да, пора уже приучать урусов к порядку. Четыре года не платить дань, слыханное ли дело! Правда, после наказания, учинённого Бату-ханом за неповиновение, урусам надо было дать очухаться. Но четыре года — это чересчур. И сейчас Мункэ ехал взять дань по полной мере.