Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

А тот в это время уже десятый день отдыхал в Риме, что лишь усилило ярость фюрера. Когда 9 марта бомбардировке подвергся Мюнхен, а 11 марта – Штутгарт, Гитлер не стерпел и приказал Герингу немедленно вернуться.

Он задал нешуточную взбучку рейхсмаршалу, но она не возымела действия, потому что в начале апреля вновь последовали бомбардировки Дуйсбурга, Берлина[503] и Эссена. В мае германские города подверглись еще более массированным налетам американских тяжеловооруженных бомбардировщиков Б-17 днем и английских «Веллингтонов» ночью. Пострадали Дортмунд, Бохум, Вупперталь и Дюссельдорф. А самолетам «Москито» даже удалось с низкой высоты разбомбить завод Цейса по производству оптики в Йене… И всякий раз эти бомбардировки наносили урон промышленному производству и приводили к многочисленным жертвам среди гражданского населения. Система ночной противовоздушной обороны Германии – состоявшая из наблюдательных зон, оборудованных радиолокационными станциями и прожекторами, «линия Каммхубера», по всей длине которой от датской границы до французского побережья были расположены зенитные батареи и аэродромы для ночных истребителей, – оказалась не в состоянии остановить поток летящих на Германию бомбардировщиков. Поэтому немецким летчикам постоянно приходилось создавать новые тактические приемы. Так, оберст-лейтенант Херрман разработал защитную тактику для одномоторных ночных истребителей. Суть ее заключалась в том, что вместо перехвата вражеских бомбардировщиков на пути к цели и от цели при пересечении оборонительной линии ночные истребители стали противодействовать им над самой целью. В свете огня прожекторов и осветительных бомб бомбардировщики были видны так, что их можно было атаковать без помощи радаров. Эта тактика получила наименование «Дикий кабан».

После каждой новой бомбежки фюрер негодовал, а Геринг неловко оправдывался. «Гитлер разговаривает со мной, как с глупым ребенком», – пожаловался как-то рейхсмаршал фон Белову. Пусть так, но это никак не влияло на ситуацию, потому что союзники нападали днем и ночью, задействуя крупные соединения хорошо вооруженных и оснащенных современными радарами бомбардировщиков, в то время как немцы могли противопоставить им лишь слабую зенитную артиллерию и очень малое число истребителей. Все дело было в том, что в немецком планировании по-прежнему царила неразбериха. Мессершмитт требовал разрешить ему производить вместо Ме-109 новый самолет Ме-209, хотя характеристики его уступали возможностям существующих истребителей. ФВ-190 и Ме-109 были прекрасными самолетами, но их из цехов сразу же отправляли на Восточный фронт. К тому же новые самолеты союзников начали превосходить ФВ-190 и Ме-109, а главное, они производились в недостаточном количестве. В частности, по причине нехватки в авиастроении квалифицированных рабочих и инженеров, которых забирали на фронт или переводили на танковые заводы[504]. Мильх энергично возражал против этого, и ему даже удалось убедить Геринга поддержать его. Но сделать они ничего не могли: так распорядился Гитлер…

В общем, ознакомившись с вопросом пошире, можно констатировать: главным источником такой неразберихи был сам фюрер. Грубо вмешиваясь в стратегию развития люфтваффе, он назначал на руководящие должности офицеров, не советуясь с рейхсмаршалом или со статс-секретарем, лично определял, какие задачи являются первостепенными для авиационной промышленности. Так, на другой день после поражения под Сталинградом он сказал Мильху: «Мне нужны транспортные самолеты, транспортные самолеты и еще раз транспортные самолеты!» Но после отхода с Кавказа и перегруппировки войск в Крыму он также захотел отдать приоритет строительству гидросамолетов. При каждой новой бомбардировке союзников он требовал усилить ПВО, а также направить все силы на создание бомбардировщиков, способных достичь любой точки Британских островов. Дело в том, что Гитлер оставался упрямым приверженцем политики возмездия, полагая, что достаточно мощные бомбардировки Британских островов вынудят союзников прекратить воздушные налеты на рейх. Мы помним, однако, что лучшие проекты четырехмоторных самолетов, разработанных фирмами «Юнкерс» и «Дорнье», были заморожены в 1937 году, а созданный позже Хе-170, мягко говоря, разочаровал. Но после этого Гитлер потребовал, чтобы каждый новый тип самолета был бомбардировщиком. А любой новый истребитель должен был иметь возможность нести бомбы. А это ставило перед производителями совершенно неразрешимые технические проблемы…

Уже 5 марта 1943 года Мильх, взявший в обыкновение видеться с фюрером с глазу на глаз, попытался четко обрисовать ему ситуацию: авиационным налетам союзников на рейх могут противостоять только истребители, причем в большом количестве. Поэтому следует выпускать 5000 таких самолетов в месяц[505]. По крайней мере в 1943 году следует оставаться в обороне, чтобы накопить средства и силы для возобновления наступления в 1944 году. А лучше задуматься об окончании войны. «Мой фюрер, – сказал Мильх, – Сталинград был самой крупной неудачей в истории нашего народа и нашей армии. Вы должны сделать что-то радикальное, чтобы вывести Германию из этой войны. Пока еще не поздно…» Естественно, это смелое предложение Гитлер пропустил мимо ушей. А Мильх продолжил говорить о том, что было гораздо ближе к его сфере деятельности: он предложил реорганизовать структуру управления люфтваффе и отобрать руководство авиацией у Геринга, а взамен назначить рейхсмаршала, к примеру, главнокомандующим Восточным фронтом. «Но когда Геринг прибудет на место, – добавил Мильх, – вам потребуется начертить на карте линию, которую он не должен будет пересекать без вашего разрешения. В противном случае он быстро вернется в Париж за своими безделушками».

В силу очевидных практических, политических, психологических, иерархических и других причин Гитлер проигнорировал и этот совет, и Геринг остался шефом люфтваффе, хорошо это было или плохо. Как всегда, это было плохо: когда фюрер сделал ему выговор, Геринг решил отчитать своих генералов и промышленников. Двадцать второго февраля он заявил им: позор, что до сих пор не налажен выпуск новых типов самолетов, что никто не в состоянии создать современный четырехмоторный самолет; и нетерпимо, что союзники безнаказанно бомбят города, фабрики и порты Германии. Восемнадцатого марта Мессершмитту, Хейнкелю и Дорнье пришлось выслушать в Каринхалле полуторачасовую проповедь. «Минимум того, что можно требовать, – закричал он, обращаясь к Мессершмитту, – это чтобы пилоты взлетали и садились на ваших самолетах, не рискуя при этом сломать себе шею!» Хейнкелю он сказал: «Вы пообещали мне создать тяжелый бомбардировщик Хе-177. […] В ходе боевых испытаний потери оказались катастрофичными, и вовсе не по вине врага! Ну, господин Хейнкель, что вы на это скажете? И сколько ваших машин превратилось в дым? Половина!» Потом продолжал: «Мы словно тешимся слабостью инженерной мысли врага, неуклюжестью их “ящиков с четырьмя моторами”… Господа, я буду счастлив, если вы сумеете хотя бы скопировать один из этих ящиков с четырьмя моторами! Работайте! И поскорее! Дайте мне хотя бы один самолет, которым я мог бы гордиться! […] Меня приводит в отчаяние то, что они могут сбрасывать свои бомбы через облака и поражать бочку с огурцами на железнодорожной станции, в то время как наши летчики даже не могут найти Лондон! […] Каким бы ни было оборудование наших самолетов, враг все равно нас опережает! Мы воспринимаем это как волю небес, а когда я нервничаю из-за этого, мне говорят, что виной всему недостаток рабочей силы… Господа, вовсе не рабочей силы вам не хватает, вам не хватает мозгов!»