Чародей и дурак - Джулия Джонс

И силы Джека стали прибывать. Он знал теперь, что отец его не бросил. Знал, кто была его мать, откуда она пришла и что замышляла сделать всю свою жизнь. После бесконечной лжи и умолчаний Джек наконец-то обрел правду — и в этом была его сила.

Он заставил себя встать и ринулся через огонь к Кайлоку. Пламя слепило его, дым душил, жар опалял его плоть. Тяжелая волна ударила в Джека, и он очутился лицом к лицу с Кайлоком. Тот явно не ждал этого, и Джеку показалось, что в глазах короля мелькнул страх — но когда Джек сморгнул выступившие от дыма слезы, это выражение исчезло.

Время растянулось тонким слоем, будто масло по воде. Огонь трещал и шипел вокруг обоих. Джек чувствовал спиной его жар. Плечи и торс Кайлока окружало золотое сияние, мерцающее как свеча. Никогда еще он не был так похож на Баралиса.

Джек смотрел на короля, и страх сжимал ему горло. Сомнений нет: Кайлок — сын Баралиса.

Баралис. Даже и теперь, убив его, Джек мог лишь догадываться о границах его мощи. И кто знает, не обладает ли сын еще большей силой. Глаза Кайлока горели безумием — в них угадывался ум Баралиса, переродившийся в нечто чудовищное. Губы Кайлока сложились в улыбку. Да, этот будет посильнее отца.

Джек содрогнулся.

В ладонях пульсировала боль. Ларн не дремал и не давал уснуть разуму. Джек невольно, в ответ на боль, вскинул руку, а вместе с ней и нож.

Кайлок, увидев занесенный клинок, попытался заслониться рукой, но Джек опередил его. Боль изводила его, и он двигался с быстротой безумца. Кайлок прикрыл сердце, но кинжал устремился к его горлу. На лице Кайлока отразился слепой ужас, и он вдруг стал похож на ребенка, которого ударили ни за что.

И нож вошел в горло. Кайлок открыл рот. Джек дрогнул, ожидая колдовства, и повернул нож, чтобы задеть гортань. Кайлок отчаянно сопротивлялся.

Джек ощутил металлический колдовской дух. Губы Кайлока шевелились, и язык дрожал внутри мокрого красного рта.

Рука Джека болела нестерпимо. От пота и дыма щипало глаза. Тело Кайлока напряглось. Джек в панике тыкал ножом куда попало. Кровь лилась по его руке и по груди Кайлока. Еще немного — и клинок нащупал гибкую стенку гортани.

Кайлок широко разинул рот, воздух вокруг его губ сгустился, и запах горячего металла обратился в смрад.

И тут Джек одним движением перерезал Кайлоку горло.

С губ короля сорвался легкий свист. Животный ужас читался в его взоре. Он моргнул, и свет в его глазах угас.

Джека по-прежнему била дрожь. Он сжимал нож так крепко, что костяшки побелели. Он глотнул воздуха — и втянул в себя последний вздох Кайлока.

Этот вздох был последним, что их связывало. Он осел в легких Джека и проник в его кровь. Он был напитан магией и заключал в себе самую суть умершего. Джек лишь теперь осознал в полной мере всю мощь Кайлока и содрогнулся при мысли о том, что тот мог бы натворить. Сила Кайлока была густа и черна, как деготь. Но воздух нес не только весть о гибели. Джек познал могущество воли Кайлока, широту его гения и темные глубины его безумия. Он ощутил трагедию блестящего ума, загубленного ядовитым зельем, кознями и ложью. Кайлок, истинное творение Баралиса, существовал в бредовом мире, где его помешательство поощряли, а на склонность к мучительству смотрели сквозь пальцы.

Джек познал все это в один миг — как и многое, многое другое. У него не было повода торжествовать — он всего лишь прекратил жизнь, обреченную с самого начала.

Беспредельно усталый Джек сделал долгий выдох, стремясь избавиться от дыхания Кайлока. Истины, которые оно открыло ему, были слишком жестоки и оставили мерзкий вкус во рту.

Баралис превратил родного сына в чудовище.

Джек выдернул клинок, и из раны хлынула кровь. Глаза Кайлока закрылись, напряженные мускулы обмякли. Почерневшее письмо выпало из его пальцев на горящий ковер. Джек не стал его подбирать.

Кайлок упал, и пламя охватило его со всех сторон.

Джек был отрезан. Вокруг бушевали языки пламени, доходившие ему до плеча. Не было больше ни стен, ни двери: красно-белое зарево поглотило все. Пламени сопутствовали клубы густого и едкого дыма. Джек старался не дышать, но долго ли он мог так протянуть?

Если боль лишила его сил, то дым лишал сознания. Джек боролся с беспамятством из последних сил, а пламя подступало к нему все ближе. Его шатало — еще немного, и он упадет. Он не мог больше выносить этот палящий жар. Ему хотелось одного — упокоиться рядом с Кайлоком.

Его уносило все дальше. Там, впереди, ждал покой. Покой, избавление и правда.

— Джек!!

В огне возникла темная тень. На миг сердце Джека радостно затрепетало: это Таул пришел вывести его из храма. Но нет, здесь не Ларн, да и на пришельце желтые с черным цвета Вальдиса — Таул ни за что не надел бы на себя рыцарскую одежду.

— Джек!

Фигура маячила за огненным кольцом. К ней присоединились другие, тоже в желтом и черном. Они кричали, суетились и гасили огонь своими плащами.

Джек почувствовал, что падает. Огонь тянулся навстречу множеством маленьких жадных пальцев.

Но чьи-то руки подхватили его бережно, как ребенка, и вынесли из огня. Сквозь текущие без удержу слезы Джек взглянул в лицо тому, кто его нес. Это и вправду был Таул. Таул в рыцарских одеждах, командующий другими рыцарями, с незнакомой Джеку твердостью в голубом взоре. Они вместе прошли сквозь пламя и вышли в мир, где обитали свет, надежда и смех.

— Ведь ты… — обожженным горлом прохрипел Джек, — ведь ты не должен был возвращаться за мной.

— Я предупреждал тебя, Джек, — улыбнулся Таул. — Мое сердце может воспротивиться этому решению.

Пожар сопровождал их через весь дворец — он катился по коридорам и лизал им пятки. Повсюду клубился дым и летела копоть. Люди с паническими воплями спасались бегством. Никто не обращал внимания на дюжину рыцарей в полном облачении ордена, идущих впереди огня. Если взоры и останавливались на ком-то, то это был высокий золотоволосый рыцарь, несущий на руках чье-то безжизненное тело. Было в лице этого рыцаря нечто внушающее надежду, а глаза его, казалось, смотрели прямо в душу.

Мелли наблюдала, как горит дворец, из рыцарского лагеря. Яркое, буйное, несущее свободу зарево пылало на северном небосклоне. Все тревоги, как ни странно, покинули ее. В воздухе, кроме дыма, носилось еще что-то: предчувствие того, что все еще будет хорошо.

— Они возвращаются, госпожа, — сказал Берлин. — Я только что заметил их там, на севере.

Мелли не спросила, с ними ли Таул, — она и так знала, что да.

— Приготовь брагу и одеяла, — сказала она Грифту, который грелся у огня.

— Слушаюсь, госпожа.