Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Анна! — раздалось откуда-то издалека, и она поняла, что едва не упала тут же в кабинете, подле стола, держа по-прежнему в руках это злосчастное письмо от сослуживца брата, что писал ему из окрестностей Красного еще в начале месяца. Петр уже поднялся с кресла и, прислонившись бедром к столу, протягивал к ней руки, пытаясь удержать от падения.

— Он не полковник. Он же не полковник! — она выпрямилась, бросила письмо на стол, а потом ускользнула от рук брата, не давая коснуться себя, отошла к камину, словно огонь, пылающий в нем, мог согреть ее от того холода, что медленно шел от сердца, захватывая с каждым мигом новый кусочек тела. — Это все ложь!

— Бородино принесло ему новый чин, ma chere, — мягко ответил Петр, решив, что раз уж стал вскрывать нарыв, то лучше сразу и до конца, а не касаться его легко, причиняя минутную боль. — Оленин ныне полковник, и это о нем справлялись по моей просьбе…

— Я тебе не верю, — сказала Анна, переводя взгляд со всполохов огня в глаза брата. Сказала твердо и холодно, ранив пребольно в самое сердце. Его маленькая сестричка, его лисичка, как он звал ее за детскую хитрость, его bonbonnière [472]. — Я тебе не верю.

— Твое право, — согласился Петр. — Я не желал тебе говорить. Думал, ты уже отболела этой хворью, к чему тогда? А ты письмо… к чему? Эти извинения…

— Молчи! Заклинаю тебя, молчи! — крикнула она и выбежала вон, даже не прикрыв дверей за собой. Убежала к себе в покои, где закрылась в спальне, опасаясь, что брат последует за ней. Встала, как вкопанная, посреди спальни, закрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание, унять то странное чувство в груди, которое образовалось внутри при чтении тех строк. Будто у нее вырвали сердце… Нет, приложила Анна руку к груди, вот же оно. Стучит, разгоняя кровь по жилам. По-прежнему в груди, на своем месте. Только молчит…

— C’est mensonge [473], - прошептала тихо, нащупывая через ткань платья кольцо с гранатами. Да разве может быть иначе? Разве можно иначе…?

Следующим же утром, несмотря на все возражения Петра, из Милорадово выехал гонец с твердым наказом разыскать в арьергардных войсках, что были нынче в могилевских землях, господина Павлишина и передать ему послание. Разумеется, автором этого письма значился Петр, но писано оно было именно ею. Всю ночь Анна сидела над этим посланием, размышляя, как изложить свою просьбу. В конце концов, рука вывела только несколько строк. Всего несколько строк, от которых зависела ее судьба.

Последующие дни, что прошли в ожидании ответа из армии, Анна и Петр сторонились друг друга, будто незнакомцы, вынужденные волею случая жить под одной крышей, несмотря на попытки Полин сгладить то напряжение, что установилось меж ними. Отстранилась от всех снова, лелея свое деланное равнодушие, потакая льду, что сковал сердце. Но это днем. Ночами же лежала без сна, перечитывая письма, вспоминая каждый миг из тех коротких дней, что довелось провести подле Андрея. Это ложь, говорила себе. Это никак не может быть правдой.

Откуда женщины в армии? Что за compagne? Что это означает? Рыжеволосая фурия, всплывали в голове строки из письма того, и память услужливо подсказывала, как сверкали яркими бликами волосы Марии в свете свечей, когда она склоняла свою головку ближе к Андрею, что-то шепча тому на ухо. Мыслимо ли, одергивала себя тут же. А потом вспоминала, как та ставила свечи после службы подле свечей Анны у образа Андрея Первозванного. И как яростно шептала когда-то, застав Анну одну на прогулке возле дома:

— Если вы любите его, то оставите его… Оставьте его! Оставьте! Подумайте о его будущем, о его чести! Оставьте его…

И как выкрикнула в ответ на холодное Анны: «Что вам за дело до того?»:

— Я люблю его, слышите? Люблю, как только женщина может любить мужчину. Я отдам все ради его благополучия, ради него самого. Как смиренно приняла его выбор, когда он назвал вас своей нареченной. Вот какой должна быть любовь! Способна ли ваша любовь на жертвы? Или вы и далее готовы мучить его, как мучили до сих пор? Разве он заслуживает того?

Анна тогда кусала уголок наволочки, сдерживая слова злости, которые услужливо подсказывал разум. Нехорошие слова, совсем негодные для барышни. Мыслимо ли, что именно о Марии шла речь в письме? И отчего не она писала в Милорадово от имени графини, как ее компаньонка? Вестимо, ее наконец-то забрал к себе супруг. Да-да, именно так!

А потом вернулся посланный к Павлишину стремянной и привез с собой пакет. В том было письмо для матери, которое тот просил передать в соседнее имение, почта от сослуживцев для Петра и записка для Анны. И ее собственное письмо, которое она узнала тотчас, как принесли поднос с бумагами в салон, где она читала мадам Элизе и Полин новый выпуск журнала «Сын Отечества».

«Простите меня, что я не выполнил вашу просьбу, — извинялся Павлишин в записке. — Но вы сами обязали меня не делать того. Я не нашел в себе сил передать ваше послание господину полковнику. Вы сами уже ведаете по какой причине. Простите меня. Я бы отдал все, лишь бы написать к вам иное».

— Я хочу выехать, — коротко сказала Ивану Фомичу Анна, бросая записку в огонь голландской печи. Письмо же спрятала за корсаж, едва не запутав при том шнурок, на котором висело кольцо. — Оседлайте мне тотчас же!

— Annette, ma chere, за окном темнеет уже, — заметила мадам Элиза, встревожившись при блеске ее глаз, видя ее поджатые губы. — Покамест будешь платье менять, сумерки станут.

Но Анна даже слышала ее, прошла в переднюю, где Глаша помогла ей надеть спенсер из тонкой шерсти, подбитый для тепла мехом зайца, едва успела застегнуть тот, настолько спешила Анна выйти из дома. В лицо ударил мороз, но огня, полыхавшего в ее душе, не сумел даже на немного охладить. Она вскочила резко в седло, почти не опираясь на поданные руки лакеев, стегнула хлыстом коня, пуская его рысью, а после в галоп, не опасаясь даже, что тот может поскользнуться на разъезженной аллее.

— Возьмите огня! — только крикнула одному из стремянных, что ехали в сопровождении, и один из них вернулся в усадьбу за лампой, полагая, что барышня собралась к соседям. Но выехав на дорогу, повернули в сторону разоренного Святогорского, что заставило стремянных переглянуться. Куда же собралась барышня? Далее ведь с десяток верст до имения Павлишиных.

Удивление их возросло, когда Анна повернула коня на нетронутое снежное полотно на лугу, направилась к одинокой сараюшке, что казалась ныне совсем крохотной среди занесенного снегом пространства. У сарая и остановились. Прежде чем стремянной успел спешиться и помочь Анне, она сама соскользнула по боку коня, провалилась в снег по щиколотку, но даже от холода не поежилась, что неприятно скользнул под подол платья.