Лестница из терновника (трилогия) - Максим Далин

Единственное логичное объяснение, которое Кору придумала – у Хотуру в храме важный разговор, и он не хочет, чтобы этот разговор слышали «наши». Но раз он не хочет – то просто необходимо услышать.

Входить в храм через охраняемую дверь Кору передумала. Зачем сообщать о себе?

Она нырнула в тень, как в воду, и прижимаясь к стене, неслышно ступая и почти не дыша, пригнувшись, прокралась мимо освещённого окна. Обошла храм вокруг.

Жильё для рабов и рабынь тоже стояло тёмное. А дверца для храмовых служек, похоже, не была заперта: на ступеньках сидел волчонок лет шестнадцати и спал, прислонившись головой к дверному косяку. Его меч в ножнах лежал рядом с ним. От волчонка пахло вином шагов с шести.

Кору усмехнулась. Горе-караульщик, видимо, был трезвым, когда его ставили на этот пост, а набрался потом – флягу с остатками вина он прижал во сне ладонью к бедру. Этот мальчик, наверное, не верил, что Львята Льва и их люди способны на какой-то подлый поступок, или просто, как все нормальные люди, не мог представить себе злодеяния в храме.

Кору осторожно толкнула дверь – и та отворилась без скрипа: уж в храме-то богоугодно тщательно смазывать петли! Кору перешагнула через ногу волчонка, вошла в узкий коридор, по которому в храм носят светильное масло и прочие мирские вещи для освящения, и прикрыла дверь за собой.

Коридор был тёмен и пуст, зато из храмового придела на маленький алтарь, где освящались масло, мёд и листки для священных знаков, падал узкий луч света. Кору услышала голоса, которые даже не пытались приглушить – разговаривали у Большого алтаря, рядом с Солнечным Диском. Оттуда любое слово доносится гулко и чётко – не посекретничаешь – но беседующие понадеялись на охрану, а может, и не думали о возможных шпионах, хоть и приняли меры предосторожности.

Кору прошла по коридору на цыпочках, присела за маленьким алтарём и прислушалась.

– Я не стану, – сказал Хотуру. – Ты слышишь? Я не стану, потому что МНЕ это не выгодно. Прости, сейчас не о мистических откровениях речь идёт.

– Творца предаёшь? – спросил Наставник. В ярости, но сдерживается. – Кому предпочёл, кому?! И Льва Львов тоже предаёшь?!

– В толк не возьму, о чём это ты толкуешь, – в голосе Хотуру тоже послышалось явственное раздражение. – О девчонках?

– Да, о них тоже! – с отвращением сказал Наставник. – Свет не видел такого позора – за одним столом с женщинами, из одной чашки с женщинами – чуть ли не обнимались с женщинами прилюдно! Забыли, забыли себя твои волки…

– Знаешь, что? – голос Хотуру вдруг стал очень приятен на слух. Голос правильного боевого командира, который наступил на трусливую мышь, не видавшую настоящих сражений. – Я не хочу, пойми, не хочу и не намерен слушать все твои бредни о разврате, пороке и прочем – я уже наслушался. И имей в виду: я за любую из этих девчонок отдам тебя и ни минуты не пожалею об обмене.

– Ты хоть понимаешь, что сказал?! – задохнулся Наставник.

– Понимаю, – сказал Хотуру медленно и мрачно. – Я не знаю, что с моим старшим сыном, Ному. Может, он – такая же девчонка, если ему не повезло умереть. Зато я знаю, что мне полагается о нём не думать. Все вы говорите, всегда: плен – это несмываемый позор, а уж… А ты знаешь, что такое ребёнок, твой собственный сын, а, Ному? А что такое бой, знаешь?

– Ты не о том толкуешь, – возразил Наставник, снизив тон. – При чём тут твой…

– А при том, что у меня язык отсохнет проклясть любую из этих девчонок, – сказал Хотуру. – В Книге Пути сказано: «Позор – трусу, и предателю, и нечестивцу, и коснувшемуся тела брата рукой или сталью с гнусным умыслом, и ударившему в спину, и отступившему от истины. Посмеяние, поругание и забвение». И ты это вспоминаешь, когда речь идёт о таких, как они – а ты поручишься, что они струсили или предали? Ты поручишься, Ному?

– Творец видит с небес, – огрызнулся Наставник.

Кто-то там нервно ходил туда-сюда. От него колебался свет и слышались шаги.

– Творец видит – и привёл их ко мне, – сказал Хотуру. – И если Мингу завтра будет обнимать любую из этих девчонок – я сделаю вид, что не видел.

– Кровосмешение ты тоже одобряешь? – прошипел Наставник с крайним отвращением.

– Я внуков хочу, – сказал Хотуру втрое тише. – Ты это тоже не можешь понять. Я не воюю. Ладно, на мой век хватило, я взял в бою, она родила четверых…

– Ты и к ней непозволительно слаб…

– Она родила мне четверых здоровых детей! Двое умерли за Прайд – воюя за Прайд, слышишь, ты! Тирсу не вернулся из боя – и я не могу молиться за его загробный покой, может он жив ещё… И Мингу – он со мной последний! И войны нет! – в голосе Хотуру появился и окреп жестокий нажим. – Что мне сделать, чтобы у моей крови было будущее, Ному? Резать для него деревенских, как цыплят в день Жертвы? Кого они родят, деревенские?! Или что? Подранков покупать?! На базаре в Хундуне еретичка из Шаоя, штопанная в пяти местах, с выбитым глазом, идёт за полторы тысячи – но я бы купил, кто бы мне продал! Что-то давно их не привозили в Хундун…

– Все разговоры – о женщинах, – кажется, Ному сплюнул на пол, а Кору поразилась такому кощунству. – Я зову тебя подумать о Льве Львов и об Отце небесном, а ты – о женщинах…

– Мальчики-Львята обещали войну, – сказал Хотуру. – А война – это свежая кровь. С другой стороны, мальчики хотят позволить поединки всем, даже мужикам… Тоже хорошо. На войне я могу потерять последнего… а на поединке приобрету, обязательно, я в Мингу верю…

– Никогда Святой Совет этого не одобрит! – прошипел Ному еле слышно. – Это против веры, это против традиций, это против всего! Чтобы плебеи грызлись между собой, как псы по весне и по осени? А может ещё волчатам позволить скрещивать клинки, а, Хотуру? С братьями? Да что волчата! Львятам позволим, чего там…

Ходил Хотуру. Теперь Кору поняла точно. Его голос то приближался, то удалялся – и вдруг он остановился рядом с малым алтарём, совсем рядом. Теперь Кору видела его тень в полосе света от храмовых светилен.

– А в чём ужас, Ному? – вдруг спросил Хотуру как-то почти весело. – И мир уцелеет, и Чангран останется стоять на месте, и символ веры никто не предаст. Не касаться железом тела брата? Творец с ним, никто и не коснётся. Но почему нашим волчатам не погонять деревенских щенков, если на то пошло? Вот эти щенята, которых отпустил северный мальчик – они же дрались на палках… почему бы любому из них не…

– Чтобы деревенское отродье палку подняло против Прайда?! – прошептал Наставник в ужасе. – Этого хочешь?

– Или нож, – продолжал Хотуру. Кору не поверила ушам: старый Львёнок явно резвился, его голос стал совсем весёлым. – А чего стоит волчонок, которого завалит щенок, Ному? Нет, наш всё равно возьмёт – но здоровую, пойми ты!