Молодые львы - Ирвин Шоу

— Господи! — воскликнул Стеллевато своим по-итальянски мягким голосом, все еще слегка сиплым от пережитого волнения. — Что за утро! Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответил Майкл. — Прекрасно…

— Никки, — сказал Кин, — не хочешь взглянуть на фрицев?

— Нет, — ответил тот, — предоставим это похоронной команде.

— Мог бы взять какой-нибудь интересный сувенир, — сказал Кин, — и послать своим родным.

— Моим родным сувениры не нужны, — ответил итальянец. — Единственный сувенир, который они желают заполучить из Франции, — это я сам.

— Посмотри-ка на эту штуку, — сказал Кин, вытащив фотографию и сунув ее под нос Стеллевато. — Его звали Иоахим Риттер.

Стеллевато неторопливо взял фотографию и стал разглядывать.

— Бедная девочка, — грустно сказал он. — Бедная блондиночка…

Майклу захотелось обнять Стеллевато.

Стеллевато отдал фотографию Кину.

— Пожалуй, надо вернуться на пункт водоснабжения и рассказать ребятам, что здесь произошло, — сказал он. — Они, наверно, слышали выстрелы и перепугались до смерти.

Майкл полез было в машину, но остановился. По главной улице медленно ехал какой-то джип. Кин щелкнул затвором карабина.

— Погоди, — резко сказал Майкл, — это наши.

Джип медленно подкатил к ним, и Майкл узнал Крамера и Морисона, которые три дня назад были с Пейвоном. Горожане, собравшиеся у ступенек гостиницы, уставились на вновь прибывших.

— Привет, ребята! — воскликнул Морисон. — Развлекаетесь?

— Славное было дело, — охотно откликнулся Кин.

— А что произошло? — спросил Крамер, скептически кивнув в сторону мертвых немцев и опрокинутой машины. — Несчастный случай?

— Я их пристрелил, — громко сказал Кин, ухмыляясь. — Недурной счет для одного дня!

— Он что, шутит? — спросил Крамер у Майкла.

— Вовсе нет, — ответил тот. — Всех убил он.

— Вот это да-а! — воскликнул Крамер, по-новому, с уважением посмотрев на Кина, который с первых дней прибытия в Нормандию был предметом насмешек для всего подразделения. — Ай да Кин! Ай да старый хвастун… Кто бы мог подумать!

— Служба гражданской администрации, — поддержал его Морисон, — и вдруг попасть в такую переделку!

— Где Пейвон? — спросил Майкл. — Он приедет сюда сегодня?

Морисон и Крамер во все глаза смотрели на убитых немцев. Как и большинство других солдат из их подразделения, они не видели ни одного боя с момента прибытия во Францию и не скрывали теперь, что этот случай произвел на них огромное впечатление.

— Обстановка изменилась, — сказал Крамер. — Войска здесь не пойдут. Пейвон послал нас за вами. Он в Рамбуйе — всего час езды отсюда. Все ждут дивизию лягушатников, которая должна возглавить победный марш в Париж. Дорогу мы знаем. Никки, поедешь за нами.

Стеллевато вопросительно посмотрел на Майкла. Майкл словно онемел, почувствовав некоторое облегчение от того, что ему больше не надо самому принимать решения.

— Поехали, Никки, — сказал он наконец, — заводи.

— Беспокойный городишко, — сказал Крамер. — Может быть, нас здесь накормят?

— Умираю с голоду, — поддержал его Морисон. — Сейчас бы бифштекс с жареной картошкой по-французски…

Мысль о том, что придется еще задержаться в этом городишке под холодными испытующими взглядами местных жителей рядом с трупами немцев Перед бакалейной лавкой, показалась Майклу просто невыносимой.

— Поедем к Пейвону, — сказал он, — мы можем ему понадобиться.

— Хуже нет начальства из рядовых, — проворчал Морисон. — Уайтэкр, чин рядового первого класса слишком велик для тебя.

Все же он развернул джип. Стеллевато тоже развернулся и двинулся вслед за Морисоном. Майкл неподвижно сидел на переднем сиденье, уставившись прямо перед собой, стараясь не смотреть в сторону гостиницы, где, окруженная соседями, стояла мадам Дюмулен.

— Месье! — раздался голос мадам Дюмулен, громкий и властный. — Месье!

Майкл тяжело вздохнул.

— Стой! — приказал он.

Стеллевато затормозил и посигналил Морисону. Тот тоже остановился.

Мадам Дюмулен, в сопровождении всей группы, двинулась к джипу. Она подошла к Майклу, а за ее спиной стали усталые, изнуренные трудом фермеры и лавочники в мешковатой поношенной одежде.

— Месье, — обратилась к нему мадам Дюмулен, скрестив руки на своей полной бесформенной груди. Порванный свитер, вытянувшийся на широких бедрах, слегка трепетал на ветру. — Вы собираетесь уезжать?

— Да, мадам, — спокойно ответил Майкл. — Таков приказ.

— А восемьсот немцев? — спросила она, с трудом сдерживая бешенство.

— Я сомневаюсь, что они здесь появятся.

— Сомневаетесь? — передразнила мадам Дюмулен. — А что, если они не знают о ваших сомнениях, месье? Что, если они все-таки появятся?

— К сожалению, мадам, — устало сказал Майкл, — нам нужно ехать. И если даже они войдут в город, какую пользу принесут вам пять американцев?

— Значит, бросаете нас? — закричала она. — А немцы придут, увидят вон те четыре трупа и перебьют всех мужчин, всех женщин и детей в городе! Не выйдет! Вы обязаны остаться и защищать нас!

Майкл окинул усталым взглядом солдат на двух джипах. Их всего пятеро на этой проклятой площади: Стеллевато, Кин, Морисон, Крамер и он сам. Из пятерых только один Кин стрелял по людям, и можно считать, что он сделал достаточно для одного дня. «Господи! — подумал Майкл, бросив полный сожаления взгляд на мадам Дюмулен. Эта приземистая женщина, грозная в своей ярости, как бы олицетворяла собой долг. — Если появится этот призрачный немецкий батальон, какой помощи можно ожидать от этих пятерых воинов!»

— Мадам, — сказал он, — мы ничего не можем поделать. Мы — это еще не американская армия. Мы следуем туда, куда прикажут, и делаем, что нам велят.

Он окинул взглядом встревоженные, осуждающие лица жителей, надеясь, что они поймут и оценят его добрые намерения, его сожаление, его беспомощность. Но тщетно. Ни в одном взоре не засветилось ответного огонька; перепуганные мужчины и женщины смотрели угрюмо, уверенные, что их оставляют одних на верную гибель, что уже сегодня их трупы будут валяться среди развалин города.

— Простите меня, мадам, — сказал Майкл, чуть не плача, — я решительно ничего не могу поделать…

— Раз вы не собирались здесь оставаться, — сказала мадам Дюмулен неожиданно спокойным голосом, — вы не имели права сюда приезжать. Вчера танкисты, сегодня вы… Хоть и война, но вы не вправе так обращаться с людьми…

— Никки, — сказал Майкл хриплым голосом. — Едем отсюда. И быстрее!

— Это низко! — крикнула мадам Дюмулен от имени всех измученных людей, стоявших рядом, когда Стеллевато нажал на газ. — Подло, бесчеловечно и…

Конца фразы Майкл не расслышал. Они, не оглядываясь, быстро выехали из города и вслед за машиной Крамера и Морисона направились туда, где их ждал полковник Пейвон.

Стол был уставлен бутылками с шампанским. Вино искрилось в бокалах, отражая свет сотен восковых свечей, которыми освещался ночной клуб. Зал был полон. Мундиры десятка наций смешались с веселыми пестрыми туалетами, обнаженными руками, пышными прическами. Казалось, все говорили сразу. Освобождение Парижа накануне, сегодняшний парад, сопровождавшийся выстрелами снайперов с крыш, — все это служило темой для оживленных бесед. Приходилось до предела напрягать голос, чтобы перекричать громкие звуки, издаваемые тремя музыкантами в углу, которые наигрывали модную американскую песенку.

Пейвон сидел против Майкла и широко улыбался, зажав сигару в зубах. Одной рукой он полуобнимал поблекшую даму с длинными накладными ресницами, а другой время от времени вынимал изо рта сигару и приветственно помахивал ею Майклу, рядом с которым сидели корреспондент Эхерн, изучающий проблему страха, чтобы написать статью в «Кольерс», и элегантно одетый французский летчик средних лет. Неподалеку сидели два американских корреспондента, уже порядком захмелевшие. Они с серьезным видом беседовали между собой.

— Генерал, — говорил первый, — мои люди вышли к реке. Что прикажете делать дальше?

— Форсируйте проклятую реку!

— Не могу, сэр. На другом берегу восемь бронетанковых дивизий.

— Отстраняю вас от командования. Вы не можете — назначим того, кто сможет.

— Ты откуда, приятель? — спросил первый корреспондент.

— Из Ист-Сент-Луиса.

— Руку.

Они пожали друг другу руки, и второй корреспондент продолжал:

— Отстраняю вас…

Затем оба снова выпили и уставились на танцующих.

— Да! — говорил французский летчик, который отслужил три срока в английской авиации и прибыл в Париж для какого-то туманного взаимодействия со штабом 2-й французской бронетанковой дивизии. — Славное было время! — Он имел в виду 1928 год в Нью-Йорке, куда ездил по делам в одну маклерскую контору на Уолл-стрит. — У меня была квартира на Парк-авеню, — продолжал летчик, любезно улыбаясь. — По четвергам я устраивал для друзей коктейли. У нас было правило: каждый обязательно приводит девушку, которая никогда не была у меня прежде. Бог мой, так я перезнакомился с сотнями девушек! — Он покачал головой, вспоминая прекрасные дни молодости. — А поздно вечером мы, бывало, ездили в Гарлем. О, эти черные красавицы, эта музыка! Как вспомнишь — душа замирает!..