Горизонты нашей мечты - Евгений Лотош

Однако же костюм являлся лишь одной из причин потения.

Второй, разумеется, являлись нервы.

Последние четыре дня Сара не находил себе места. Таких совпадений попросту не бывает. Они невероятны. Когда он в первый раз увидел картинку, его сердце словно провалилось глубоко в кишки и, будто вырываясь из запутавшихся силков, бешено забилось где-то там, у крестца. Только страшным усилием воли он заставил себя досидеть до конца рабочего дня и лишь тогда броситься домой, словно в надежде потушить пока только разгорающийся пожар. Но дома стало только хуже, потому что он не ошибся.

В пятьдесят два года его память по-прежнему оставалась фотографической. Сара никогда не забывал лица и картины. Он с первого взгляда запоминал лабиринты в парке развлечений, куда изредка водил внука, а в дальнейшем мог ходить по ним с закрытыми глазами. И уж совершенно точно он не мог позабыть ТАКОЕ. Особенно с учетом своего председательства в одной полусекретной комиссии в восемьсот пятидесятом году.

Следующие два дня он провел словно в бреду. У него все валилось из рук, он допускал грубейшие ошибки даже в самых простых документах, запинался за стулья и цеплялся за столы, и секретарша даже озабоченно осведомилась, нет ли у него жара. Они изредка занимались сексом, так что на правах любовницы она даже пощупала ему лоб и заставила измерить температуру, оказавшуюся, впрочем, вполне нормальной. В тот же день, вечером, ровно то же самое проделала жена, которая в конце концов заставила его выпить какие-то успокаивающие капли. Она не спрашивала, в чем дело, за тридцать лет семейной жизни привыкнув, что муж сам рассказывает то, что сочтет нужным.

Или не рассказывает, если не сочтет.

Сейчас ему страшно хотелось поделиться эмоциями хоть с кем-то, но он не мог. Либо его сочтут за сумасшедшего, либо… либо он может страшно навредить той, за которой пристально следил последние семнадцать лет, а в последние годы едва ли не поклонялся. Он тщательно скрывал свою одержимость от всех, и только тайный архив, закрытый паролем и электронным ключом в его простеньком стальном перстне, мог бы многое поведать психологу, взявшемуся его анализировать.

Вчера днем он, наконец, решился. То, что он сделал, само по себе являлось подлогом и грубейшим должностным преступлением. Узнай кто об его действиях, он в тот же день вылетел бы с работы и попал в черные списки, навсегда потеряв возможность устроиться на государственную службу. Однако приняв решение, он больше в нем не сомневался. Он не мог поступить иначе. И он не мог не прилететь сюда посмотреть на девочку, которая просто не имела права существовать в реальности.

И, тем не менее, существовала.

История, окрашенная в выраженные мистические тона, запросто могла окончиться его внезапной смертью, поэтому сегодня утром он зашел к нотариусу и внес давно откладываемые поправки в завещание. Если ему суждено умереть из-за своей одержимости, по крайней мере, его дела должны остаться в порядке.

Простенький плоский видеоролик на пять секунд он сделал тоже самостоятельно, изрядно попыхтев над ним часа три, злостно израсходовав рабочее время на личные цели. Возможно, один из ребят из технического департамента смог бы сварганить ролик за три минуты, но Сара не мог ни к кому обратиться за помощью. Однако потраченное время вовсе не пропало зря. Он понял это совершенно отчетливо, когда щуплая восьмилетняя девочка с уродливой плюшевой куклой в объятиях бросила на него по-взрослому оценивающий взгляд и повернулась к недружелюбно выглядящей воспитательнице.

— Госпожа Хина, — произнесла она. — Я присоединяюсь к просьбе господина Сары. Пожалуйста!

— Хорошо, — откликнулась та, поколебавшись. — Я подожду в коридоре. Господин Сара, имей в виду, что я прямо за дверью. Если вдруг…

— Не беспокойся, госпожа Хина, все в полном порядке, — поспешно заверил чиновник. — Мое дело займет не более пяти минут.

— Надеюсь, — кивнула воспитательница, и вышла. Дверь она, к счастью, прикрыла плотно, без щелей.

Наступил момент, которого Сара боялся больше всего. Он совершенно не знал, с чего начать. А если он и в самом деле сошел с ума?

Рэнна Дзидзисий, впрочем, избавила его от проблемы выбора слов.

— Господин Сара, — спокойно сказала она тоном, который совершенно не вязался с ее внешностью, — ведь это ты председательствовал на комиссии в пятидесятом году, на которой проверяли мои способности?

"Мои". Она так и сказала — "мои". Значит, она не намерена ничего отрицать.

— Да, госпожа… Карина Мураций, — запнувшись, ответил Сара, с трудом заставив себя произнести ее имя. — Именно я.

— Но ведь комиссию сформировал Минздрав? А сейчас ты работаешь в Службе охраны детства.

— Я перешел в нее семь лет назад. Мне предложили пост во вновь формируемой службе по работе с детьми-девиантами, и я согласился. Но я… следил за твоими успехами начиная с того дня, когда ты продемонстрировала комиссии свои способности. Я даже сделал копию твоего досье — перед тем, как его забрали себе люди из СОБ.

— Вот так и сгорают легенды, — грустно сказала девочка. Она положила куклу на стол и с некоторой неуклюжестью вскарабкалась на слишком высокий для нее стул. — Я запаниковала тогда, в Центре, и написала первое, что взбрело в голову. А взбрело, оказывается, то, что я уже писала в сходных обстоятельствах. И манера работать эффекторами в пятидесятом у меня уже полностью сформировалась. Чего ты хочешь, господин Сара?

— Ты… действительно Карина Мураций? Но как такое возможно? Ведь она… ты… в Сураграше?

— А еще она, то есть я, вполне взрослая женщина, — на лице девочки мелькнула недетская усмешка. — И, тем не менее, мы действительно едины в двух лицах. Ты в здравом рассудке, господин Сара, уверяю тебя. Не надо в себе сомневаться. И все-таки — чего ты хочешь? Зачем прилетел сюда из Оканаки в расстроенных чувствах? Ты ведь не хочешь меня шантажировать, я вижу твои эмоции. Тогда зачем?

— Чтобы предупредить о допущенной тобой ошибке, — Сара достал из кармана носовой платок и промокнул взопревший лоб. — И еще я должен был увидеть тебя, чтобы не сойти с ума в самом деле. Госпожа… госпожа Карина, я уверяю тебя, что я… не намерен… я не знаю, как сказать…

— Ты не хочешь мне зла. Я понимаю, — кивнула девочка. — Я благодарна тебе за указание на ошибку. Я ее исправлю.

— Я… уже исправил. Я подменил фотографию текста в досье Рэнны Дзидзисий. Попросил внучку своей рукой написать твою фразу, сфотографировал и подменил.

— Но ведь такой поступок однозначно является должностным преступлением, — девочка склонила голову набок, внимательно его рассматривая. — Зачем ты рисковал из-за меня?