Американские боги - Нил Гейман

— Я питаюсь смертью, которая посвящена мне, — сказал Среда.

— Вроде моей смерти, там, на дереве, — сказал Тень.

— Ну, — ответил Среда, — это было особое лакомство.

— А ты, — Тень перевел взгляд на Локи, — ты что, тоже кормишься смертью?

Локи устало покачал головой.

— Ну нет, конечно же, — сказал Тень. — Твоя пища — хаос.

Локи улыбнулся при этих его словах, короткой болезненной улыбкой, и в глазах у него, под бледными веками, заплясали оранжевые огоньки, похожие на быстро прогорающие кружевные нити.

— Без тебя у нас бы ничего не вышло, — сказал Среда, которого Тень видел краем глаза. — Я стольких женщин отымел…

— Тебе нужен был сын, — подытожил Тень.

И призрачный голос Среды ответил ему:

— Мне нужен был ты, мой мальчик. Да-да. Единственный мой и ненаглядный. Я знал, что зачал тебя, но мать твоя уехала из этой страны. У нас столько времени ушло на то, чтобы тебя отыскать. А когда мы тебя все-таки отыскали, выяснилось, что ты в тюрьме. И нам пришлось подбирать к тебе ключики, прикидывать, от чего ты на самом деле начнешь двигать руками и ногами. И какие для этого нужно нажимать кнопки. И кто ты вообще такой. — Вид у лежащего на полу Локи на долю секунды стал самодовольным до крайности. — А дома тебя, как выяснилось, ждала любимая жена. Это было очень некстати, но, впрочем, вполне поправимо.

— Она все равно для тебя не годилась, — прошептал Локи. — Без нее тебе гораздо лучше.

— Если бы все могло быть как-то иначе, — сказал Среда, и на этот раз Тень понял, что он имел в виду.

— И вот если бы еще она — сделала такую божескую милость — и осталась мертвой, — прохрипел Локи. — Лесс и Камен — были хорошие ребята. А тебе — все равно дали бы — возможность сбежать — когда поезд проходил бы через Дакоту…

— Где она? — спросил Тень.

Локи вытянул бледную руку и указал в дальний конец пещеры.

— Вон туда она пошла, — сказал он, и тут же, безо всякой на то видимой причины, клюнул головой вперед, и тело его безжизненно распростерлось на полу пещеры.

Тень увидел то, что скрывало от него одеяло: лужу крови, дыру в спине Локи и почерневший от крови бежевый плащ.

— Что случилось? — спросил он.

Локи ничего ему на это не ответил.

И Тени показалось, что он уже вообще никогда никому не ответит ни на один вопрос.

— Женушка твоя с ним случилась, — сказал приглушенный голос Среды. Видно его теперь было хуже, будто он снова начал растворяться в своей эфирной сущности. — Но эта битва вернет его к жизни. Как и меня она тоже вернет — навсегда. Сейчас я призрак, а он — труп, но очень скоро настанет миг нашей победы. Игра с самого начала была с подвохом.

— На игре с подвохом, — напомнил ему Тень, — и попасться легче легкого.

Ответа не последовало. И ничто больше не двигалось в пещерной темноте.

Тень сказал:

— До свидания, — а потом добавил, — отец.

Но к этому моменту в пещере никого уже не было. Совсем никого.

Тень вышел обратно во Двор Знамен Семи Штатов, но и там было пусто, и слышно не было ничего, кроме хлопанья флагов по ветру. Мимо Тысячетонной Качающейся Скалы не валили валом люди с мечами наизготовку, и защитников Подвесного Моста тоже не было видно. Он был один-одинешенек.

Смотреть здесь было не на что. Все покинули Сторожевую гору. Это было самое пустое поле боя на свете.

Нет. Не пустое. Не совсем.

Это же Рок-сити. Место, которому поклонялись и которое почитали на протяжении тысяч лет: даже и сегодня от миллионов туристов, что бродят по здешним паркам и, раскачиваясь из стороны в сторону, проходят по Подвесному Мосту, эффект, по сути такой же, как от миллиона молитвенных барабанов, вечно вращаемых водой. Реальность здесь была тонка и просвечивала. И Тени было известно место, в котором будет проходить битва.

С этими мыслями он двинулся вперед. Он вспомнил чувство, которое охватило его тогда, на карусели, и попытался испытать его снова…

Он вспомнил, как вертелся на «Виннебаго», как оказался в конечном счете перпендикулярно ко всему на свете. Он попытался ухватить и это ощущение…

И тут, легко и просто, у него получилось.

Он будто бы прошел через мембрану, словно вынырнул из глубокой плотной воды — и взлетел. Сделав один только шаг, он переместился с туристической тропки на склоне горы в…

Во что-то реальное. Он оказался за сценой.

Он по-прежнему был на вершине горы: по крайней мере, пейзаж остался на месте. Но только она теперь стала чем-то большим, чем просто вершина горы. Она стала квинтэссенцией пейзажа, его сердцем, сущностью. По сравнению с ней та Сторожевая гора, на которой он только что был, казалась рисунком на театральном заднике, жалкой поделкой из папье-маше, какими украшают телевизионные студии, — не самой горой, а всего лишь репрезентацией настоящей горы.

А эта была — настоящая.

Скалистые утесы образовывали нечто вроде естественного амфитеатра. Каменистые тропинки, которые змеились по этому амфитеатру во всех направлениях, складывались в невероятные фигуры, вроде фигур Эшера, и шли вдоль стен, по стенам и сквозь стены.

И — небо…

Небо здесь было темное. Освещалось оно, подсвечивая и весь ниже лежащий мир, яркой мерцающей зеленовато-белой вспышкой, более яркой, чем солнце, которая, бешено ветвясь, вилась, как молния, из одного конца неба в другой — как белый шрам на темной поверхности неба.

Собственно, это и была молния, дошло вдруг до Тени. Молния, которая застыла в одном-единственном моменте времени, растянувшемся на веки вечные. Свет, который она давала, был резким и безжалостным: он вымывал из лиц любые другие цвета, кроме белого, а глазницы превращал в темные впадины.

Это и был момент бури.

Момент, когда сдвигается парадигма, — и это он тоже почувствовал. Старый мир, мир безбрежных просторов, нескончаемых ресурсов и столь же бескрайнего будущего, столкнулся с чем-то иным — с разветвленной энергетической сетью, сетью уникальных точек зрения, водоворотов силы.

А люди верят, подумал Тень. Вот для чего здесь нужны люди. Они верят. А потом они перестают принимать на себя ответственность за то, во что верят; они не утрачивают способности воображать, представлять себе самые разные вещи, но только перестают доверять плодам собственного воображения. Люди населяют эту тьму призраками, богами, электронами, сказками. Люди воображают, и люди верят: и только из-за этой веры, мощной и твердой как камень, все на свете обретает плоть и кровь.

Вершина горы представляла собой арену: это он понял сразу. И по обе стороны арены собрались и изготовились к битве враждующие армии.