Мир, где меня ждут. - Марина Дементьева

— Затеряться? — ухватился ведьмак за промелькнувшее в речи подруги слово.

— Ты не ослышался, Согрейн. За мной шла настоящая охота, которую я и желала бы списать на излишнюю мнительность, усугублённую беременностью, но — увы.

— Стихна, — догадался волшебник.

— Стихна, — подтвердила целительница. — Но не одна она преследовала цель уничтожить меня.

— Что?! Неужели Верховный князь решил таким варварским способом отомстить за отступничество сына?

— Нет, Коган, отец Эда здесь совершенно ни при чём. Хотя я не сразу поверила в то, что он оставил без наказания ту, что отвесила его роду позорную пощёчину.

— Но… кто тогда? — протянул Согрейн, и в серых глазах отразилось понимание. — Вот… тварь, — с ненавистью процедил мужчина сквозь зубы.

— Рейнгальд, — опустила взгляд отверженная эльфийская леди. — Не снёс жестокий удар по мужскому самолюбию. Как же… Сиятельный принц, всеми признанный красавец, блестящий кавалер. Предел вращается по его велению, солнце всходит исключительно для благородного лорда. Любая женщина сочтет за величайшую честь побывать в постели Его Высочества. А наречённая невеста предпочла сгубить свое будущее и поставить крест на своей жизни, спутавшись с одним из извечных врагов королевства. Да что там, еще хуже — с сыном их предводителя. С убийцей ее брата, — уже едва различимым шепотом выдавила Эстель. Рана до сих пор кровоточила.

— И он решил смыть позор кровью, — утвердительно произнёс Коган, до боли стиснув челюсти. — Свой позор твоей кровью.

— Попросту не посчитал нужным наш великолепный лорд осведомиться у недостойной называться его супругой, желает ли она того, — бледно улыбнулась бывшая хранительница. — Воистину непостижимая вещь для первого кандидата на армалинский престол. Ведь будущий король волен казнить и миловать.

— Похоже, что ты была дорога ему, Эста. Он желал бы назвать тебя женой.

— Дорога… Не более чем породистая кобыла или меч искусной работы. Игрушка, которую он привык считать собственностью, уже побывала в руках соседского ненавистного мальчишки. Так сломать ее, уничтожить… — Ведьмак успокаивающе погладил подругу юности по судорожно вцепившейся в подлокотник руке. Обычно непоколебимую в своем спокойствии эльфийку била лихорадочная дрожь.

— Эста… Что было дальше? Хотя, если тебе так тяжело, можешь не рассказывать, лучше не изводи себя.

— Нет, Коган, всё в порядке. Имеешь же ты право узнать, где твоя блудная подруга пропадала столько лет, бессовестно спихнув сына на твое попечение, — Эстель нашла в себе силы улыбнуться. И поведала старому знакомому обо всём. О кажущемся бесконечным бегстве, о вечном страхе потерять ребенка, о недоверии к каждому встречному и поперечному, ведь от любого из случайных знакомцев можно было ожидать предательского удара, как бы мило они ни улыбались, как бы искренне ни сочувствовали беде и старались помочь. Рассказала и о том, как по невидимым узам, связывающим ее с Эджаем, прокатилась волна страдания, и пришло жуткое понимание того, что ее мужа больше нет в живых. Как после этого едва-едва сумела добрести до какого-то села и постучать в первую же запертую дверь, когда почувствовала подступившую резкую, схватывающую боль. Вспомнила о доброй женщине, чьи мягкие, натруженные и уверенные руки удержали ее в этой жестокой реальности, о девочке-подростке, в чьих устремленные на нее взглядах даже сквозь полуобморочную муть, застлавшую ее взор, всё же распознала сострадание и печаль. Едва сдерживая закипевшие слёзы, поделилась с родным человеком о том, как всё же потеряла сознание, едва с миленького личика новорожденного на нее посмотрели темные глаза любимого. А, когда она очнулась, ребенка у нее уже не было…

— Дальнейшие события тебе и самому известны, — со вздохом заключила Эстель.

Эльфийка расслабленно замерла в объятиях старого верного друга — в какой-то момент ее напряженного монолога ведьмак, не выдержав, притянул целительницу к себе, ласково перебирая длинные пряди волос, в наивной бессознательной попытке утешить, залечить старые раны, поделиться простым душевным теплом, столь необходимым ей сейчас. А Эстель не хотелось даже пошевелиться, так уютно и защищенно она себя чувствовала. Если закрыть глаза и отрешиться от происходящего, заставить молчать жестокую память… Хотя бы на миг проигнорировать прочно засевшее в груди чувство невосполнимой утраты — так легко окажется представить, что… Нет, не стоит даже думать об этом. Это обман. И тем больнее будет признавать собственную ложь, пусть на секунду поверив в чудо, отмотав назад, как клубок пряжи, четверть столетия. От былого счастья остались одни лишь воспоминания. Бесценные. Хотя… нет. Не только. Коган со светлой улыбкой проследил за долгим взглядом Эстель, который она невольно направила в сторону запертой двери. Конечно же, осталось нечто, куда как более материальное, чем просто воспоминания. То, ради чего она согласна была еще сколь угодно раз проходить все круги Бездны. Вновь терять и мучиться, захлебываться от рыданий и стонать от боли. Чтобы, однажды, пригревших в надежных руках Согрейна, таять от полузабытой, пусть чисто дружеской мужской ласки и знать, твёрдо знать, с той же непоколебимой уверенностью, что солнце встает на востоке, — в соседней комнате находится их с Эджаем сын. С такими же, как у отца, пронзительными антрацитовыми глазами, безукоризненно правильными чертами лица, уверенными движениями и бархатным тембром голоса. Живой и здорововый. Правда, убитый горем и истерзанный собственной же неумолимой виной. Деми…

— Эста, — тихий голос Когана прервал ход ее мыслей, окрашенных в цвета любви и горечи. — Ведь это еще далеко не конец истории.

— Нет, конечно. Извини, я задумалась. Мне сложно собраться…

— Извиняю. Хотел бы я знать, почему тогда, в телларионской темнице ты попросила меня об исполнении столь странной просьбы? С чего ты взяла, что твой сын жив? И сам я хорош, с гоблинским упрямством гнал от себя сомнения, пока они не утомились и сами не покинули одного дурака, который предпочёл не верить собственным глазам. Как будто не ясно было с самого начала, чей он сын. Но — как, Эста?

— Сама не понимаю… Просто верила в своем безумии, что мой мальчик жив. А слова как-то сами собой вырвались. Не спрашивай меня об этом, Коган, самой бы кто ответ сказал. Может, предвидение? Слыхала, что моей прабабке было открыто неведомое.

— Хорошо, а… тогда, на костре?…

Вздохнув, эльфийка подтянула колени к груди и привалилась к теплому боку ведьмаку, раздумывая над тем, как бы правильнее и точнее выразить то, что в действительности произошло двадцать пять лет тому назад на телларионской площади. Коган невольно хмыкнул, глядя на подругу юности. Так вот, оказывается, в кого у Демиана эта странная привычка сидеть в таких странных и неудобных на его взгляд позах, то на краю подоконника, а то и вовсе на спинке стула. А это материнская кровь виной. Порой кажется, что у эльфов какое-то особое равновесие, не как у людей. Или же центр тяжести не в том месте расположен.