Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Политики, неразумные головы, сеют среди рабочих смуту, подводят их под тюрьму да ссылку. А оказалось, жизнь-то можно облегчить по-доброму: ежели хозяин упрется, откажется дать прибавку, так полиция заступится. И бастовать ни к чему. Бороться за восьмичасовой рабочий день — лишняя затея. Царь-батюшка, когда приспеет время, сам дарует такой день. А хозяева-то, ясное дело, не посмеют ослушаться.
Эти пакостники из «Искры» бранятся, называют зубатовцами. Только зря бумагу портят. Брань-то ихняя не дым, глаза не выест. А газеткой-то в охранном отделении печки растопляют. Их самих, хотя они и за границей прячутся, даст бог, словят.
Зубатов — голова! Не зря его перевели в Петербург, поближе к царскому престолу. И вот он вспомнил о московских подопечных, позвал к себе. Не только его, Слепова, а и других председателей да секретарей обществ.
Приехали туда. Чиновник из департамента встретил на вокзале, отвез в гостиницу.
Через час явились в департамент. Сергей Васильевич со всеми за ручку поздоровался. Так и так, говорит, будете петербургским мастеровым рассказывать о своих обществах. Начнете, говорит, с трактира «Выборг»…
Там все прошло чинно. Для начала всех осенил крестом священник по фамилии Галон. Слушали тихо, расспрашивали…
А на другой день собрались путиловские. Те как шершни с ядовитыми жалами. Не приведи господь еще раз встретиться с такими. Едва он, Слепов, упомянул покойного императора Александра-миротворца, который любил говорить, что «Россия для русских», как из всех углов закричали:
— А Питер для питерцев! Не для московских полицейских холуев!
— Долой их!
— Вон отсюда!
Пришлось уйти. Но и тем смутьянам не поздоровится. Закоперщиков, конечно, на заметку взяли. Сергей Васильевич промашки не даст.
Зато следующий день обернулся праздником. Привезли всех в «Русское собрание». Таких людей, как там, отродясь и не видывали. От золотых эполет да звезд даже глаза слезились. Генералы, полковники, графы, протоиереи, профессора да редакторы благопристойной печати… Все истинно русские люди! И они, московские посланцы, имели честь докладывать почтенному собранию о положении дел в рабочем мире старой столицы. Члены «Русского собрания» с особым сочувствием отнеслись к вопросу о правительственном кредите кассам взаимопомощи рабочих…
…Расчувствовавшись, Слепов по возвращении из Петербурга написал об этом собрании в «Московские ведомости» и закончил статейку призывом ко всем, кто предан заветам старины, положить свои силы на алтарь отечества и поставить непреодолимую преграду неправде и злу на Руси.
Владимир Ильич не мог пройти мимо такого опуса. Перепечатывая в «Искре» целиком письмо Слепова, он во вступлении к нему решил «поощрить нашего почтеннейшего «собрата по перу», г. редактора «М. Вед.» Грингмута, поместившего столь интересный документ. А в поощрении г. Грингмут, несомненно, нуждается, ибо его высокополезная деятельность по доставлению (и освещению) материала для революционной агитации за последнее время как-то ослабела, потускнела… задора стало меньше». И Владимир Ильич саркастически воскликнул: «Стараться надо больше, коллега!»
А о Слепове написал: «…и попалась же такая удачная фамилия!» После фразы о заседании «Русского собрания», на котором «представители рабочих Москвы и он, Слепов, «имели честь присутствовать», Владимир Ильич поставил в скобках вопросы: «не правильнее ли было сказать: представители московского охранного отделения? Не на полицейские ли денежки и съездили Вы с Вашими товарищами в Питер, г. Слепов?» Так всю статью Ленин переслоил в скобках своими разящими наповал стрелами. А после подписи Слепова предостерег рабочих от зубатовского обмана:
«На открытых собраниях ни один разумный рабочий не станет говорить то, что он думает, — это значило бы прямо отдаваться в руки полиции. А посредством своих газет, своих листков и своих собраний мы можем и должны добиться того, что новый зубатовский поход весь пойдет на пользу социализму»
4
Не первый год печалился самодержец российский — нет наследника престола. Алиса одаривала дочерьми. А хотелось, чтобы после его кончины государственный скипетр и держава оказались в руках императора, беспредельной властностью и крепостью характера похожего на его прапрадеда, светлой памяти Николая Павловича. Только такой повелитель сможет навсегда избавить государство от зловредных революционных веяний и брожений. Един бог на небесах, единственный повелитель должен царствовать на Руси.
Доктора оказались бессильными, и во дворец пригласили из Чехии прославленного медиума Филиппа. В ночном мраке царствующие особы садились за стол вместе с императрицей-матерью. Вызывали покойного родителя Александра Александровича, тревожили давно усопших бабушек и дедушек, включая Николая Павловича. Терпеливо ждали — духи являлись не во всякую ночь. Почему? Это было овеяно священной тайной. А когда духи еле заметным движением стола или тихим звоном блюдечка уведомляли о своем появлении, царствующие особы задавали вопросы: что им делать, как подавить смутьянов и укрепить на Руси святое благоденствие? Когда ждать наследника и какого праведника молить об этом? Медиум от имени потревоженных духов отвечал: посещать святые обители и старые храмы, припадать к мощам чудотворцев.
Молились усердно. Ставили пудовые свечи перед иконами святых угодников. Смиренно склоняли головы, принимая благословение преосвященных. Но наследника бог по-прежнему не даровал. Оставалось терпеливо ждать.
Накануне пасхи царский поезд прибыл в древнюю столицу. Над Москвой полоскались трехцветные флаги, разливался благовест со всех колоколен.
На улицах переодетые городовые, затерявшись среди обывателей, первыми кричали «ура» и махали картузами.
А во дворе городской думы, рядом с Иверской часовней, сотня казаков на всякий случай не отходила от коней.
Из Кремля навстречу царской чете вышло духовенство в полном облачении, в сопровождении хора певчих. Над головами покачивались золотистые хоругви с ликами Николая-угодника и Георгия-победоносца.
Царь и царица присутствовали на пасхальной заутрене, по завершении священнодействия христосовались, троекратно целуясь, с протопресвитером, своим духовником. А торжественную трапезу благословил высокопреосвященный Владимир, митрополит Московский и Коломенский.
Через день начались приемы. Царю верноподданнически представлялись помещики, заводчики и фабриканты, купцы всех трех гильдий. Последними он соизволил принять представителей рабочих обществ взаимного вспомоществования.
Но прежде, чем повести их в Кремль, депутацию собрали в охранном отделении. Переписали, сфотографировали. Для напутствия пришел из соседнего здания сам обер-полицмейстер Трепов.
— Братцы, вам выпала великая честь! — начал он торжественно, но тут же по привычке сжал кулак. — Ведите себя перед очами царя-батюшки смиренно и благолепно. Как в храме божием. Не кашлять. Не сморкаться. Вопросов не задавать, а не то мы вас… Впрочем, сами знаете, чем наказуется всякое нарушение. Хлеб-соль поднесет Слепов. Говорить только одному ему, остальным — кланяться. Господин Слепов, никаких своих слов не добавлять. Предупреждаю вас. А теперь повторяйте за мной: «Ваше императорское величество, рабочие Москвы смиренно
