Ельцин. Кремль. История болезни - Александр Хинштейн

Но, как выяснила прокуратура, куда обратился я с депутатским запросом, никакой охоты на Валдае не было. А был… разовый научный отстрел «для уточнения эпизоотической ситуации и проведения лабораторной диагностики спарганоза, цистицекоза, трихинеллёза».

Текст прокурорского ответа вы при желании можете отыскать в конце книги: читается он на одном дыхании, как отменный юмористический рассказ.

Оказывается, пишет зам.прокурора Валдайского района, 20 января 2004 г. начальник Новгородского охотуправления Лутовинов издал приказ, разрешающий научный отстрел «для уточнения эпизоотической ситуации и проведения лабораторной диагностики спарганоза, цистицекоза, трихинеллёза». В тот же день он выдал именную разовую лицензию на отстрел лося начальнику Валдайского охотнадзора Филиппову.

Дальше необходимо уже цитировать дословно: своими словами так смешно мне не написать.

«В охотничьем хозяйстве “Вершина” Филиппов зафиксировал наиболее удобный загон на лося. 22 января выехал для проведения загона вместе с бригадой загонщиков. Подошел губернатор Прусак М.М., у него было ружье».

Откуда в этой сугубо научной экспедиции взялся губернатор, если охотовед выехал с одной только бригадой загонщиков, прокурор не объясняет. Рискну предположить, что Прусак, по причине безденежья, подрабатывает загонщиком.

Однако читаем дальше:

«Когда выскочил лось, выстрелил из ружья, выстрел убил лося. Прусак М.М. не стрелял. Был ли на охоте Б.Н. Ельцин (Филиппов)не знает».

Кто выстрелил? Охотовед Филиппов? Губернатор Прусак? Или, может, сам лось?

Хотя нет: Прусак ведь не стрелял. Он просто стоял поодаль с ружьем. Видимо, в Новгородской области появляться без ружья губернатору не принято, иначе никто его не признает. Новгородцы – народ дикий. Даже Ельцина не в силах идентифицировать. (Мало ли президентов бродит по здешним лесам, всех и не упомнишь!)

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

При психопатических состояниях больным удается составить о себе у окружающих абсолютно позитивное мнение, несмотря на то, что за внешней маской благополучия часто кроется раздражительность, враждебность и беспричинная жестокость. У больного наблюдается стойкая безответственность и пренебрежение социальными нормами, правилами и обязанностями.

Лишь в редкие дни, когда первый президент не отдыхает на заморских пляжах и не стреляет зверей и не парится в бане, он вспоминает вдруг о судьбе отчизны.

Таких случаев было всего два. Первый раз – Ельцин публично возмущался отношениями России с Белоруссией; второй – негодовал по поводу принятия нового гимна.

Обе эти рекомендации Путин демонстративно пропустил мимо ушей.

Те, кто рассчитывал, что новый президент станет лишь безвольным исполнителем чужой воли, глубоко заблуждались.

Максимум, что позволено теперь тому же Березовскому, – лишь слать своему бывшему сюзерену подметные письма издалека. Одно такое послание, в лучших традициях князя Курбского, Борис Абрамович прислал Ельцину в июне 2003-го. Он сетовал, что традиции демократии и свободы беспардонным образом попираются и просил его подать наконец голос.

Ельцин благоразумно предпочел отмолчаться.

Не раз доводилось слышать мне, что он по-прежнему пытается влиять на своего преемника, отговаривая от каких-то резких кадровых решений.

Но если и брал Путин на себя какие-то обязательства, то с переизбранием его на второй срок они явно потеряли волшебную силу. Все меньше в Кремле остается сегодня людей, поставленных сюда когда-то «Семьей».

Ушел в глухую оппозицию премьер Касьянов, нет ни слуху ни духу о бывшем администраторе Волошине. И даже те бывшие , кто сохранился у трона, давным-давно присягнули уже новой власти.

Эпоха Ельцина закончилась много раньше, нежели это кому-то могло показаться.

Это была непростая, неоднозначная, смутная эпоха, чем-то напоминавшая ликер помещика Плюшкина: ежели повынуть оттуда козявок и всякую набившуюся дрянь, так славный будет ликерчик…

Даже трудно представить, какими словами опишут ее историки будущего; какими эпитетами одарят Ельцина. Борис Непредсказуемый? Веселый? Беспробудный?

(Впрочем, история – наука весьма условная: величайшей победой почитается у нас Бородино, даром что русская армия была тогда разбита, а Москва – сдана и сожжена… Так что дело не в истории, а в пиаре …)

За восемь лет ельцинского правления разница между бедными и богатыми выросла в 3,5 раза и составила 14 порядков. За чертой бедности оказалось 30 процентов граждан. Население сократилось на миллионы людей. Внешний долг вырос почти на 30 миллиардов долларов.

Могло быть хуже? Несомненно. Приди тогда к власти не Ельцин, а, допустим, твердокаменный Полозков или плакса Рыжков, сомневаюсь, чтоб жизнь стала лучше. Хуже – да, но никак не лучше.

И в 1996-м, выиграй выборы бесцветный уроженец деревни Мымрино по фамилии Зюганов, вряд ли разлились бы в России кисельные реки вдоль молочных берегов.

Беда наша в том, что мы всегда, всю свою историю, выбираем из двух зол; не из лучшего, а – из худшего.

Черчилль говорил когда-то о Хрущеве: он хотел перепрыгнуть пропасть в два прыжка.

Ельцин же – и прыгать даже никуда не собирался; в означенную пропасть рухнул он спьяну, доверившись горе-советчикам, всевозможным экономическим алхимикам, которые закону всемирного тяготения предпочитали сказки про сапоги-скороходы и ковер-самолет…

Да простит меня Борис Николаевич, но погибни он году этак в 1992-м, не было б в России второго такого национального героя; он стал бы нашим Ататюрком, Линкольном и Петром Первым в одном флаконе; а может, и того больше.

В его честь называли бы города и проспекты; возводили памятники. (Село Бутка – уж точно стало бы Ельциным.)

Для политика, как и для спортсмена, очень важно вовремя сойти с дистанции.

(«Долго не кончать, – писал мой любимый Довлатов, – преимущество мужчины, но не оратора».)

И именно за то, что ушел он, в конце концов, подобру-поздорову, хотя бы только за это – первый президент достоин всяческого уважения…

Вновь, как бывало не раз, в самый последний миг, на грани фола уже, понял он, чего ждет от него страна; ушел с гордо поднятой головой…

Возможно, прозвучит это довольно странно, но под самый конец я хочу признаться Ельцину в любви. Потому что, не будь Ельцина, неизвестно, что стало бы в итоге со мной самим.

Я окончил школу в 1991-м, как раз в последний год советской власти. При старом режиме в лучшем случае мне следовало рассчитывать на филфак пединститута имени Ленина, куда, кстати, и собирался я поначалу направить стопы; втолковывал бы сейчас старшеклассником русский язык, пописывая внештатно заметки в газеты и высшим смыслом жизни почитал бы место литсотрудника в отделе писем «Вечерней Москвы».