Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Отлично. А теперь нагнись. Вот так. Возьмись руками за свои щечки. — Очевидно, Баг имела в виду ягодицы. — Зашибись. — У нее ужасно холодные пальцы. Она начала смеяться. — Знаешь, я никогда не думала, что мне придется засовывать эту штуку в белую задницу. Как-то странно все это, будто в каком-то сне.

— В самом деле?

— Ууу, еще как! Мне даже не по себе. Черт, да ты же весь бледный. Испугался?

— Нет, все в порядке. Просто с непривычки, — ответил Нил.

— А вообще-то ты парень что надо, — Она едва заметно, ласково провела по его ягодицам рукой. — Мне это тоже в новинку. А ты когда-нибудь трахал черную девушку?

— Да.

Он не лгал. В школе у него была одна негритянка.

— Как ее звали? А теперь разведи их пошире. Вот так. Эта штука войдет туда.

Она засунула в задний проход Нила кончик пальца, и ему стало щекотно.

— Однако сейчас заклеивать скотчем нельзя, иначе резинка порвется и порошок разлетится по всей комнате, и тогда тебе шиздец. Поэтому между скотчем и резинкой нужно положить прокладку. Обычные нитки.

Баг объяснила Нилу, что он должен будет делать и с кем встретиться. Хардкор все уже спланировал.

— Значит, ты баловался с черной курочкой, да? И не пожалел об этом? Черные девочки самые лучшие, верно?

Нил так не считал, однако не стал разубеждать ее. Холодные тонкие пальцы уже осторожно массировали его ягодицы, потихоньку пробираясь в промежность. Она заигрывала с ним. Он понимал это, и она тоже. Его член обретал твердость. «Ну и влип же я! — подумал Нил. — Вот дерьмо». Однако он не хотел останавливать ее. Спереди на нем еще были трусы, но он был уверен, что Баг обратит на это внимание.

— Значит, та курочка пришлась тебе по вкусу, а?

Она сжала ягодицы очень сильно, и ему даже стало немного больно. Наверное, она сама не знает, что делает, подумал он.

— Это было очень давно.

— И ты ничего не можешь вспомнить?

— Нет.

— Да ты никак заигрываешь со мной?

— Похоже, ты не против. — Нил промолчал. — Да, по-моему, тебе это нравится.

Баг встала перед ним и, несмотря на всю свою робость, осмелилась взглянуть ему в глаза.

— А ну-ка посмотрим, что у тебя там. Что ты прячешь от меня?

Баг потрогала его член через трусы, и Нил вздрогнул. Она залилась смехом.

— Я знала, что понравлюсь тебе.

Он не шелохнулся и опять промолчал.

— Думаешь, я никогда не видела? Да если б ты знал, что мне довелось увидеть!.. А это меня не удивит.

С этими словами она запустила руку в его трусики.

— Ты по-прежнему боишься? — Она хихикнула и дотронулась до его пениса. Просто дотронулась и тут же убрала руку, опять хихикнув. — И ты ничего не хочешь сказать?

Член стал твердым, как сталь.

— Разве тебе не приятно?

— Приятно.

Оба посмотрели вниз, на член Нила, торчавший из кулака Баг. Оральный секс. Такого Нил еще никогда не пробовал. Лавиния опустилась на колени на грязный пол в холодной, нежилой квартире и взяла его член в рот. Охватив руками ягодицы Нила, она сделала несколько движений взад-вперед, показывая ему, как он должен двигаться. Нилу потребовалось не больше трех-четырех минут, чтобы кончить. Баг поднялась с колен и, пройдя в другую комнату, выплюнула там сперму.

— Я слышала от подружек, что через сперму можно заразиться. Это правда?

Наверное, она имела в виду СПИД. Однако Нил был здоров. Все муниципальные служащие раз в год проходили медицинскую проверку.

— Вряд ли. Я кое-что знаю об этом. Не думаю, что ты заболеешь.

— Только не говори никому, — сказала она, прежде чем открыть дверь.

— Ну что ты.

Баг улыбнулась:

— Я знала, что понравлюсь тебе.

Ему удалось пронести кокаин в тюрьму. На второй или третий раз он начал доставлять обратной ходкой деньги. Хардкор отдавал ему половину. Сначала Нил отнекивался и даже положил деньги назад на скамейку.

— Не упрямься, парень, — с отвращением проговорил Хардкор и засунул деньги в карман брюк Нила. — Ты слишком задаешься, мать твою, — добавил он.

Нил держал деньги в коробке, которая стояла на полке встроенного шкафчика. Может быть, они пригодятся Майклу, подумал он. Или купить что-нибудь Баг.

Иногда они с Лавинией совокуплялись. В той квартире был матрац, и Баг обычно садилась сверху. У нее были крошечные, похожие на мешочки груди и ребра, туго обтянутые кожей. Баг была настолько хрупкая, что Нил сначала даже опасался повредить ее внутренности. Казалось, она делала это не ради удовольствия, а просто выполняла работу, на которую способны только женщины. Он мужчина, а это то, что нужно мужчинам. Баг уже достаточно познала жизнь. Ей нравилось, когда после секса он говорил:

— Класс!

Нилу хотелось расспросить ее о сотне вещей. Знал ли Хардкор? Хотя Нил был уверен, что ему ничего не известно. Может быть, причина в том, что ей хотелось попробовать секс с белым? Слишком грубо. А что, если он ей просто понравился? Ведь именно это Баг говорила всегда. Занималась ли она когда-либо сексом за деньги? Может, делала это по приказу Хардкора?

— Ты хочешь меня? — спросила она его в следующий раз, едва они успели войти в квартиру.

Нила тянуло задать ей сотню вопросов, и прежде всего он спросил бы: «Что это значит для тебя? Ты думаешь обо мне все время так, как я думаю о тебе? Ты чувствуешь, как у тебя холодок идет по коже, как ноют твои бедра и сердце? Что это значит для тебя?»

Он так и не узнал.

— А, чтоб мне лопнуть, — с раздражением произнес Эдгар. Он стоял возле холодильника, приложив руку ко лбу. Так обычно говорил Эдгар в домашней обстановке, когда Нил был дома, словно сын по-прежнему оставался трехлетним малышом. Только подумать, взрослый человек, на склоне лет, с положением в обществе и вдруг произносит: «Чтоб мне лопнуть», — словно он Гомер Пайл или что-нибудь в этом роде.

Иногда Эдгар мог подавать такие же признаки жизни, как и все прочие смертные, показывая этим свою тупую бесчувственность. Он сопел, ковырял в зубах, чесался в разных местах, и тогда Нил ненавидел его больше любого другого человека, потому что он не мог освободиться от его присутствия, не мог уйти. Иногда Нил чувствовал себя как несчастная дворовая собака на цепи, которая бегает туда-сюда, гавкая и бросаясь на хозяина, а потом вспоминает: «Эй, да я же привязана к чертову колышку». Так и Нил с Эдгаром.

— Я то и дело забываю об этом, — сказал Эдгар.

В руке у него было несколько листков, которые он достал из кармана рубашки. Нил никак не мог привыкнуть к тому, что его отец превратился в старика. Теперь Эдгару приходилось записывать все на бумаге, чтобы не забыть. Бумажки он рассовывал по разным карманам и потом часто забывал, где какая лежит.

— О чем?

— О деньгах. Нужно передать Орделлу, что я их обязательно достану. Просто я не знаю пока, где их взять.

— С ним все в порядке. Можешь не беспокоиться.

— Но ты не сказал ему?

— Нет. Ты имеешь в виду, куда подевались те деньги? Нет. Я сказал, что дело займет чуть больше времени, чем мы ожидали. По правде говоря, он немного нервничает. Ладно, это не страшно, тем более что я тут малость помог ему.

— Помог?

— Вроде того.

— Что за помощь ты ему оказал?

— Ну, помог, да и все тут.

— В качестве его инспектора?

— Ну да. Это не важно.

— Подожди, подожди, Нил. Не уходи от ответа. Посмотри на меня.

Его отец сидел за кухонным столом.

— Что происходит?

— Эдгар.

— Подожди. Что происходит, Нил?

«Да пошел бы ты! Вот заладил! — пронеслось в голове у Нила. — Я теперь в геенне огненной. Что происходит, мать твою? Мне полный шиздец, вот что происходит».

Эдгар

Ни в коем случае нельзя судить об Эдгаре, не зная его жизни в домашних условиях. Именно это он всегда говорил себе. Те, кто презирал его, а таких было достаточно: репортеры, лоббисты, отиравшиеся в сенате штата, — отвратительная клоака, которая теперь хихикала и показывала на него пальцем, — все они не могли дать Эдгару истинную оценку, не посмотрев на его жизнь, на то, как он жил здесь, в трехкомнатной квартире, выделенной из большого дома.

Эдгар купил этот дом для Джун двадцать пять лет назад. С его стороны это был грандиозный жест щедрости и благородства, который должен был отразить перемены, происшедшие в нем самом. Однако для Джун дом не значил ровным счетом ничего. Она все равно уже собиралась уйти от Эдгара. Оставшись в одиночестве, он решил выкроить себе пространство достаточно маленькое, чтобы в нем можно было чувствовать себя вполне уютно. Остальные комнаты Эдгар сдавал студентам на учебный год, а в подвальном этаже зимой открывал приют-ночлежку для бездомных. Однако уединенность и покой по-прежнему имели для него превалирующее значение, и поэтому он отгородился от остальных жильцов.