Карл Великий - Дитер Хэгерманн

С ростом образовательного уровня духовенства и созданием школ графы и прочие судьи получали соответственно квалифицированный, обученный двум языкам персонал, который оказался в состоянии переводить на латынь тексты, распространявшиеся в устном виде на народном языке.

Особые успехи в этом смысле отмечены при переводе в конце VIII века в разных источниках (и разных редакциях) Lех salica (Салическая правда). Так называемые «Судебные глоссы» — это термины древнефранкского судебного языка с пояснением сформулированного по-латыни содержания; термины, содержащиеся, в целом ряде текстовых свидетельств, дают реальное представление о практическом применении письменного оформления в судопроизводстве. Лишь в «темные» времена раннего средневековья, главным образом в X веке, сравнительно широкий поток письменного начала в юриспруденции превратился в тонкий ру- чеек — по сравнению с расцветом эпохи Каролингов это был этап возврата варварства.

Далее император призывает графов и избранных предстоятелей судебных округов не мешать его доверенным лицам выполнять возложенные на них поручения, а оказывать им незамедлительную поддержку. Особого внимания заслуживает глава, основная идея которой заключается в том, чтобы не изолировать императора от посещающих его двор независимо от того, кто они: осведомители, христиане или язычники, просители или жалобщики. Все пользуются монаршим покровительством, а кто на них покушается, закрепощает или даже продает в чужие руки, тот по приказу императора должен заплатить за это собственной жизнью. Королевский суд начинает действовать и в том случае, если после умышленного убийства при отягчающих обстоятельствах и убийства без отягчающих обстоятельств пострадавшие семьи обращаются в суд, и в порядке возмещения ущерба потерпевшему убийца вынужден уплатить выкуп семье убитого, но пострадавшие отказываются принять искупительную сумму, ведя дело к вражде и кровной мести. В этом случае потерпевшие становятся объектом королевской юрисдикции. Если же лицо, причинившее ущерб, не готово уплатить наложенный на него штраф, то до решения королевского суда лишается своего наследства.

Еще одну прерогативу королевский суд определяет при совершении преступления, выражающегося в кровосмешении, если преступник не подчиняется воле епископа. Деликт клятвопреступления не подлежит более компенсации по народному праву, а карается отсечением правой руки и изъятием имущества. Конфискация имущества распространяется также на отцеубийцу и убийцу родственника, которого в случае невыполнения решения епископов, священнослужителей и прочих задерживают эмиссары и во имя душеспасения и вынесения справедливого приговора препровождают в королевский суд.

В противовес современной систематике, однако в духе фактического хода рассуждений, приведших к составлению и провозглашению капитулярия по проблематике реформ, текст еще раз обращает внимание на заинтересованность короля: никому не дозволено заниматься браконьерством в его охотничьих угодьях, «как мы уже неоднократно имели честь распорядиться». Если нарушителями этой заповеди оказываются даже графы, избранные предстоятели судебных округов или вассалы, то для несения ответственности они предстают перед королевским судом. Народ же за совершенные нарушения ограничивается уплатой штрафа. Впрочем, присяга верности императору предусматривала донесение королевскому двору о фактах браконьерства. Соответствующий параграф дает представление о смысле огороженных участков леса для «городской охоты» в интересах власть имущих.

В заключение правитель повелевает тщательно оберегать этот декрет, который сейчас распространяют его эмиссары на всех территориях империи, «чтобы граждане [!] знали, как следует себя вести или, при необходимости, что-нибудь усовершенствовать». Впрочем, все происходящее — во славу Божию и грядущего душеспасения правителя.

Этот документ императорской власти является выражением глубоких реформаторских устремлений к идеалу христианизированного общества в духе мира, порядка как богоугодного устройства и справедливости, — общества, которое зиждется на всеобъемлющей любви к ближнему в противоположность отвергнутым Августином «грабительским государствам». Эта направленность капитулярия, охарактеризованного Ф.Л. Гансхофом как «программный», отразилась также в детальных «положениях по исполнению» для вновь назначенных королевских эмиссаров. В пользу этого говорят не менее четырех полновесных текстовых свидетельств и определенное число не самых достоверных фрагментарных записей. Можно утверждать, что эти «misitica» своим происхождением связаны с Аквитанией, обширными районами вокруг Парижа, Руана, Санса и Реймса, а также, вероятнее всего, с Льежем. Именитые пары королевских эмиссаров, составленные из одного духовного и одного светского представителя, отчасти известны. В Париже это были граф Стефан и аббат Фардульф из монастыря Сен-Дени, бывший лангобардский изгнанник и приближенный к Карлу деятель, предупредивший короля о заговоре его сына Пипина Горбуна десять лет назад. В Руане — местный архиепископ Маженар и граф Мадальгод; в Саисе — архиепископ Магнус и граф Готфрид; в Реймсе наряду с графом будущий архиепископ Вальфарий. После смерти Тульпина в 794 году Карл оставил за собой право распоряжаться епископским владением и не торопился с назначением на вакантное епископское место. В Италии и Аквитании, где осуществляли «промежуточное правление» Пипин и Людовик, очевидно, не дошло дело до создания подобных постоянных округов, зато главным образом к югу от Альп достаточно часто встречаются специальные императорские структуры такого рода.

В Баварии такое служение было возложено на архиепископа Зальцбургского Арна. В назначении именитых эмиссаров, которые к тому же в своих округах чаще всего пользовались немалым духовным и светским авторитетом, а в новом качестве подчинялись исключительно двору, Карлу и его непосредственному окружению скорее всего виделось надежное средство по искоренению серьезных упущений и зла в сообществе людей, как то: рознь, угнетение и отказ от «жития» по закону. К тому же общее обязательство перед монархом и его смысловое уточнение было призвано не допустить медленной эрозии монаршей законодательной и судебной власти и одновременно способствовать укреплению королевских экономических ресурсов. Хотя строгий отбор духовных и светских авторитетов предполагал углубление почтения и послушания властям, все эти именитые архиепископы, епископы, графы и королевские вассалы оставались представителями правящего слоя так называемой имперской аристократии и таким образом частью той системы правонарушений, угнетения и отказа от выполнения приказа, которую как раз и предстояло преодолевать.