Ворон - Дмитрий Щербинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничто не разнообразило этого уныния, воздух был морозный, но мертвый, не знающий никакого движенья. Тут бы хоть бы что-нибудь увидеть… Ага — вон поднимается из земли, черной трещиной распускается одинокая голая ветвь. Спотыкаясь, часто падая в этом глубоком снегу, Альфонсо побрел к ветви, и вскоре увидел, что сидит на ней, внимательно смотрит на него черным, непроницаемым оком ворон.
Еще издали юноша выдохнул:
— А — это опять все ты устроил. Опять собрался мучить меня… Ну — давай, давай — у тебя кроме этого ничего не получается! Ха — даже скучно, сейчас замахаешь крыльями, налетишь — будет ветер бить, куда-нибудь нести, чего-нибудь показывать…
Ворон безмолвствовал, а Альфонсо продолжал к нему приближаться. Вот схватился за ветку, и взглянул прямо в это черное око:
— Ну, что же ты?!..
Ворон оставался недвижимым. Пар вырвавшись изо рта мертвым серым ошметком медленно опустился в снег, и слился с ним.
— Ну же?! — в нетерпении выкрикнул Альфонсо.
Наконец, ворон заговорил:
— Чего же ты хочешь от меня?.. Бить тебя? Крутить ветром? — Да ты меня за злодея, наверное, почитаешь. При наших прошлых встречах, я только показывал тебе будущее. Все то злое, что ты видел — оно, ведь, не от меня пришло — источник той бесконечной пустоты был в тебе самом. Как ты не поймешь: души вас людей — бесконечные океаны, и только развиваясь, совершенствуясь вы можете заполнить их пламенем. В тебе был великий пламень, и во что же ты его обратил?.. В отчаянье, в слабость — в такую слабость, от которой мне даже тошно стало, и я отвернулся от тебя. Ты оказался слабаком, ты не оправдал моих ожиданий. Испытания, не столь уж и значительные, сломили тебя. Ты хотел забвения — ты его получил — иди по этим полям, замерзай в снегу — это все твое; ну а меня больше не жди — я найду кого-нибудь более достойного, нежели ты.
Сказавши так, ворон взмахнул крыльями, и поднялся в небо — вот стал черной точкой, вот и точки не осталось:
— Подожди! — страшным, хриплым голосом крикнул Альфонсо, но не получил никакого ответа; только передернулся от холода…
Вот, схватился дрожащей рукой за черную ветвь, но она рассыпалась в прах, который широко рассыпался по серому снегу, слился с ним.
Альфонсо остался совсем один — не за что было уцепиться взглядом, не на что было облокотится. Он, чувствуя, что поля эти тянутся в бесконечность, все-таки побрел куда-то.
При каждом шаге, снег издавал мертвый скрип — от которого было еще хуже, еще больше усиливалось чувство одиночества, потерянности. Он брел и брел, и ему страшно было остановиться….
И тут — словно свет во тьме! — он увидел чьи-то следы. Выходит — он не один, но может поговорить с кем, увидеть хоть что-то, кроме мертвого снега.
— Эй, кто здесь! — крикнул он. Он крикнул из всех сил, однако, лишь слабый хрип, смог прорваться из его обмороженного горла.
Он огляделся… Тьма, на несколько мгновений озаренная надеждой, вновь принялась сгущаться — никого не было видно вокруг. Темный снег, отчаянье, пустота. Все же он побрел по этим следам, кричал своим слабым хриплым голосом, хоть и чувствовал, что хрип этот может еще и слышно шагов на десять, но дальше, в целую бесконечность — одно безмолвие.
А потом он споткнулся, и упал, и увидел, что среди следов — вмятина от упавшего тела. Тогда он понял, что — это его следы.
— Кольцо… кольцо… — отчаянно усмехнувшись, шептал он. — Все — я потерялся здесь… Куда идти, через бесконечность?.. Да я и от этого места не уйду — вечно здесь крутится буду.
И он не стал в этот раз подниматься, но повалился в снег спиною, и смотрел в это безысходное, мрачное небо. Если бы повалил снег — это было бы уже хорошо. Это было бы хоть какое-то движенье.
И снег повалил. Появились первые, темно-серые снежинки. Они все росли, росли — вот коснулись его лица, стали таять; но слишком вяло, и медлительными капельками стекали по щекам его. Падали все новые и новые снежные хлопья — темно-серые. Их становилось все больше — они уже не успевали таять, да и лицо Альфонсо замерзло — хотя, он и не чувствовал холода.
Он понимал, что его заметает; что скоро он уже ничего не сможет видеть, он и боялся этого небытия, и, в то же время, оно притягивало его — ведь, как это блаженно, оказаться под теплым покрывалом и не чувствовать ничего…
— Жить, чувствовать, любить, двигаться вперед, познавать новое, ненавидеть, создавать, изжигать — для этого нужна воля…
И он, пытаясь возжечь в себе жаркое чувство, зашептал, ловя губами снежинки:
— Путник, путник на дороге,Ты устал, ты долго шел.Застудил в снегах ты ноги.Вьюжный ветер в душу мел.
Далеко здесь до селений,До улыбок, до тепла.До веселых песнопений,До медового стола.
И ты сжался в вихре грозном,Тихо плачешь, и зовешь,В этом воздухе морозном:«Образ милой, ты придешь?!»
И ты вспомнишь ясны очи,Голос нежный, свет-красу.Через боль, чрез вьюжны ночи;Вспомнишь ты зари росу.
Наберешься, путник, силы.И шепнешь ветрам: «Люблю!Этот образ, образ милый,Я о жизни вновь молю».
Он, замерзающий под снежными пластами, не рвался, но надеялся, что придет Она, согреет его своими поцелуями. Ресницы слипались — снег лежал на них…
— Молю, приди, любимая, пожалуйста, согрей меня своим поцелуем… Кэния, Кэния, где же ты?..
Тут некая сила сорвала с него снег, и он увидел, что из неба стала приближаться точка. Она все росла, росла — вот стала черным вороном, которой уселся у Альфонсо на груди.
— Спаси… — шептал Альфонсо. — Дай мне прежний пламень…
Ворон прошелся по нему, остановился на губах, так что Альфонсо не мог больше и слова вымолвить. Затем, неожиданно, клюнул сначала в один глаз, потом — в другой. Наступила непроглядная чернота.
— Ты хотел черноты, забвения? Вот — получи. Тебе наскучил мой голос?..
Альфонсо отчаянно пытался ответить, однако — у него ничего не выходило.
— Вопреки всем, что я тебе обещал — ты решил, ни с того ни с сего, утопиться! Хочешь сказать что-то?.. Нет уж — ты молчи и слушай меня. Хоть теперь ты понимаешь, что я никогда не желал тебе зла, и вся та боль, которую показывал была внутри тебя?.. Скажи — я тебя изводил, или ты сам довел себя до такого состояния?.. Или это я говорил тебе кончать жить самоубийством? Нет — это ты, поддавшись отчаянью — сам решил… А почему было отчаянье? Не от твоего ли дружка? Выскочил на берег, от размышлений тебя оторвал. Вспомни, какой болью его голос в тебе отозвался. А почему?.. Да потому, что верно почувствовал ты, что зла он тебе желает. Самый опасный враг — есть тот враг, который другом притворяется, и которому веришь ты, что он друг. Ты, вот, вспомни, какая тебе от него польза была?.. Все, то ты делал, к цели рвался, а он только задерживал. Ты вспомни, вспомни — сначала в пещере сколько времени потеряли — он тебе все сказочками зубы заговаривал. Потом — у крестьян этих, целый день — это он, ведь, тебя к ним привел. Но пришел дух Кэнии — да, я все знаю — он говорил, что надо бежать… По доброте своей она говорила, что дружка надо оставить; а я говорю — убить негодяя! Тебе жалко, а я говорю — убить! Или мало тебе?! Или не видишь ты, что он только и делает, что плетет вокруг тебя козни?!.. Теперь отвечай — согласен ли ты исполнить это?! Если да — есть в тебе разум, и ты будешь спасен! Нет — замерзнешь здесь, в Небытие.
Сказавши так, ворон сошел с его губ. Снег вновь замел лицо, и только губы еще могли шептать. Он знал, что, если ответит: «Нет», то ворон оставит его, и он будет погребен под снегом, навсегда.
Он вспоминал далекое, далекое детство. Вот плывут они с Тьеро по солнечной реке, смеются. Вот остров, вот карта пиратских сокровищ. Песчаные дворцы на пляже, общие тайны… многое, многое другое — это был целый мир, и Альфонсо, вспомнив его, понял, что сказав: «Да» — он разрушит не только этот мир, но и еще что-то, он почувствовал, что, если согласится, тогда то и наступит безысходный мрак. Хотя, итак был мрак…
— Нет. — прошептал он.
Ворон ничего ему не ответил, но тут Альфонсо почувствовал, что он остался в одиночестве, и только снег все падал и падал на него. Вот замел и губы. Вот покрыл саваном.
Не стало ни чувств, ни темно-серого неба; Альфонсо понял, что пришла смерть.
* * *А Тьеро видел, как его друг закашлялся, как стала вырываться изо рта вода. Тогда он перевернул Альфонсо на живот, и приподнял голову, чтобы легче было освободить легкие от избытка воды…
Через несколько минут, Альфонсо лежал в золотистой, исходящей от Сереба дымке, тихо дышал, смотрел на своего друга, и шептал:
— Теперь ты бы мне песнь спел… Друг.
— Какую же?
— Да какую хочешь…
— Тогда я и спою о дружбе… Это очень старая песня, ее пели наши предки в Среднеземье, в те дни, когда Нуменор еще не был поднят с морского дна:
