Воин - Дмитрий Колосов

Однако при всей своей человечности — имеется в виду близость к человеку — МИФОРЕЛИГИЯ порой была очень жестокой. Несоблюдение религиозных норм, как-то осквернение храма пролитием крови ищущих покровительства у божества (случай с Алкмеонидами)[169], разрушение священных изображений (Алкивиад), несовершение погребального обряда (Аргинузские острова) каралось не менее строго, чем нарушение христианских догматов в эпоху инквизиции, магометанских норм в период правления халифов или иудаистских при великих царях.

Чем объяснить эту жестокость — отголосками архаического прошлого или проявлением религиозного догматизма? Думается, таким образом эллины пытались предотвратить начавшееся разложение общества. Не в силах удержать человека в рамках общественной морали они пытались заменить ее строгим соблюдением религиозных канонов.

Механизм самоуничтожения присутствует в каждой вере. МИФОРЕЛИГИЯ не исключение. Как и прочие, она была насквозь пропитана скепсисом. Не мятущимся, переполняющим душу индивидуума, а взрывным, бунтарским. Сами боги порой восстают против божественных устоев. Аполлон, Афина, Посейдон и Гера интригуют против Зевса и тому волей-неволей приходится прибегнуть к помощи титанов — могучей силе земли, чтобы подавить «придворный» бунт. Но все это дворцовые шалости, а вот уже Аполлон учит смертных противостоять воле божественных предопределений.

Как же смогли б вы, Эней, защитить вопреки и бессмертным,Трою высокую, если теперь ниспослать вам победуХочет сам Зевс, а вы лишь трепещете, стоя без битвы?Видел когда-то других я людей, — только собственной силе,Собственной смелости духа и мощи они доверяли…

Здесь Аполлон выступает по сути против Зевса, отвергая возможность преемственного восприятия последним вселенского духа. Фрондер по натуре, светозарный бог, не прочь занять олимпийский престол, не колебля при этом основ веры. Однако выступая против отца, он волей-неволей наносит сильнейший удар по всему зданию веры. Это не бунт, но уже его предвестие.

Активно содействовал разрушению веры титан Прометей. Он осмелился взбунтоваться и против Зевса и против предопределения, так как, обладая даром предвиденья, знал, какие последствия повлечет его поступок, но тем не менее отважился на него. Прометей дал людям знание, порождающее религиозный скептицизм. Он был примерно наказан, но затем его фактически помиловали и даже пригласили на Олимп. По логике событий Прометей должен был занять место рядом с Зевсом, потеснив таким образом верховного бога. Это уже первое проявление бунта.

Апогей бунта начнется тогда, когда на Олимпе объявится буйный гость из Фракии — Дионис.

Бог разрушающий и созидающий. Бог умирающий и воскресающий вновь. О нем писали так много и столь многие (достаточно упомянуть имена Ф.Ницще, Вяч. Иванова, В.Вересаева), что я не хочу много говорить об этом, вне всякого сомнения, самом загадочном боге эллинского пантеона. Затронем лишь одну тему — как Дионис, самый языческий из всех языческих богов похоронил языческий Олимп.

До него Олимп был подобен несокрушимым мраморным чертогам, покоящимся на зевсовой мудрости и аполлонической гармонии. Дионис, воплотивший в себе суть растерзанного и сожранного титанами Загрея, нес в себе титаническую силу, частицу укрощенного им хаоса; если только вообще можно говорить об укрощении хаоса. Он подарил Элладе вакхическое неистовство, сокрушив гармонию аполлонического эллина. Произошел взрыв. Эллин внезапно узрел еще одну возможность уподобиться богам, слиться с ними воедино в хмельном экстазе. И не нужны были больше подвиги и свершения, достаточно было принести возлияние хмельному богу и выпить чашу неразбавленного вина. Дионис, самый жизнелюбивый из богов таким образом лишил эллина активной жизненной позиции, той самой ПОТЕНЦИИ, что двигала афинскими и эгинскими триерархами, коринфскими переселенцами и гоплитами спартиатами. Он понизил авторитет Элизиума, а значит и всей веры. Но это было полбеды. Помимо всего Дионис был вечно умирающим и воскресающим богом, то есть присущее богам бессмертие он дробил на жизненные циклы, свойственные человеку. И люди заговорили о переселении душ. Первым об этом сказал Ферекид, его мысль подхватили и развили Пифагор и Эмпедокл. Человек обретал бессмертие, а значит уподоблялся богам. А разве может подобный тебе служить авторитетом?

Дионис заменил стройное логическое предопределенное начало на буйную хаотичную стихию, стремился преодолеть неотвратимость рока и вернуться к хаосу. Поначалу бунтарская суть дионисийства проявлялась в принципе умирающей и воскресающей природы, но здесь наличествовало спиралеобразное развитие, не противоречившее логическим законам времени. Однако постепенно Дионис превращается в свою первую ипостась, противоречившую Зевсу и уничтоженную им. Дионис по сути поворачивает время вспять, потрясая устои бытия.

Двоякая суть Диониса — бога вечно веселящегося и вечно страдающего. В этой сути было нечто, несвойственное Олимпийцам, которым было чуждо страдание как категория. В ней — черный червь, копошащийся сомнением в душе человека — быть или не быть. И эллин уже не находи ответа. То, что было для него ясным и понятным, вдруг стало запутанным. Человек ищет выход в радости, как прежде, но не находит его, потому что в его душе поселилось страдание. И тогда он ищет выход в страдании, но это уже не олимпийская вера, наполненная оптимизмом. Страдание порождает мессианизм, потребность в божестве, к которому можно б было обратиться со слезливой молитвой. Был ли Дионис таким божеством? Однозначно — нет. Ведь:

Принес он смертным влажный сок лозы.Когда бессчастный человек той влаги,Рожденной виноградом, изопьет, —То улетает скорбь, и сон приходит,Приходит повседневных зол забвенье, —Иного средства от страданий нет.

Дионис имеет средство от страданий. Он единственный может избавить от страдания, привнесенного им же. Но человек уже не нуждается в излечении. Как это сладко — страдать! Достоевский устами Алексея Ивановича («Игрок») замечает: «Есть, есть наслаждение в последней степени приниженности и ничтожества. Черт знает, может быть, оно есть и в кнуте, когда кнут ложится на спину и рвет в клочки мясо».

Человек наслаждается душевным мазохизмом. Он начинает размышлять о грехе — понятии, чуждом аполлоническому эллину. Грех становится изначален и с этого мгновения Дионис преображается. Его сладострастный, порочно-хмельной, вечно возрождающийся лик «дьявола», сменяется скорбным лицом Христа. Остается лишь умертвить суть бунтаря, объявив себя рабом раба, и животворящая сила Диониса исчезает. Дионис свергает олимпийцев лишь затем, чтобы самому пасть под тяжестью креста.