Сочинения. Том 2 - Евгений Тарле

От Жан-Жака Руссо он переходит к Дидро, который протестовал против честолюбия и алчности [271], а от Дидро — к Робеспьеру и Сен-Жюсту (Робеспьера он считает автором слов, содержащихся в «Декларации прав», предпосланной конституции 1793 г.: «… цель общества — всеобщее счастье», а из Сен-Жюста цитирует фразу: «несчастные — это сила на земле, они могут говорить как господа с правительствами, которые ими пренебрегают») [272]. Кроме всех этих лиц, он цитирует еще депутата Армана, который в апреле 1793 г. говорил о «фактическом равенстве» и между прочим сказал: «… не будем доискиваться, могут ли существовать по естественному закону собственники и не имеют ли все люди одинаковое право на землю и ее плоды».

После этих цитат он развивает собственные мысли о реальном равенстве, высказывается против наследств и против права частного владения землей и за установление полного равенства на основе принципа: всякий должен иметь возможность удовлетворять своим потребностям, но не больше и не меньше; человек должен вознаграждаться не в меру того, что он дает обществу, не в меру своего труда, ибо один одарен больше, другой меньше, один силен, другой слаб, — а в меру того, что ему нужно для поддержки своего существования. Частная собственность должна быть уничтожена; это одно из немногих мест из всех писаний Бабефа, где ясно и точно требуется уничтожение всех видов частной собственности [273]. Он даже намечает способ распределения в новом обществе: будет установлена администрация (une simple administration de distribution), которая будет отправлять на дом каждому гражданину нужную ему долю продуктов; а производство будет организовано так, что каждый должен будет заниматься тем промыслом, которым может, а все, что выработает, обязан будет сдавать в натуре в общий склад.

Что касается перехода к этому новому строю, то Бабеф находит справедливым отобрать у тех, которые имеют больше, чем им лично нужно для поддержки существования, все излишнее. Кончается эта статья (и этот номер газеты) призывом к войне бедных против богатых, к «плебейской Вандее» и к общему грандиозному перевороту, к «хаосу», откуда выйдет «новый мир» [274].

Бабеф всего только один раз так высказался. Он в этом же 35-м номере обещает, что выпустит вскоре «Манифест» [275], в котором будут развиты те же мысли. «Манифест» он выпустил, но уже в этом документе повторил далеко не все из того, что только что нами приведено. Прежде всего никаких призывов к всеобщему перевороту, к смешению стихий, к «хаосу» и так далее в «Манифесте» нет и в помине: в виде непосредственной цели предлагается восстановление конституции 1793 г. Мысли о собственности переданы в значительно более сдержанных выражениях, да и содержание их не совсем то же самое.

В № 36 не находим ничего, кроме ожесточенных нападений на Директорию и апологии революционной борьбы.

В № 37 (вышедшем 30 фримера — 22 декабря 1795 г.) в полемике с Антонелем Бабеф повторяет свои мысли о собственности; все, что не необходимо для удовлетворения личных потребностей собственников, захвачено ими неправым путем [276]. Собственность «есть ненавистная причина всех страданий, всех несчастий» народа. Бабеф пытается доказать, что именно теперь, в момент, когда он пишет и когда хлеб стоит 60 ливров фунт, когда «народ» совершенно разорен, право собственности, может быть, близко к уничтожению [277]: «Сделайте многих несобственниками, предоставьте их в жертву пожирающей алчности кучки захватчиков, и корни фатального установления — собственности — уже не окажутся неистребимыми» [278]. На указание полемиста Антонеля, что некоторых вещей не следует говорить [279], Бабеф гордо отвечает, что скрывать своих мыслей не станет.

Чаще всего, если он обращается к определенной части народа, то именно к армии. Гораздо реже он прибавляет: обращение к рабочим. «Солдаты! рабочие! — читаем мы в 38-м номере газеты, — вы все, ограбленные и доблестные плебеи, мужайтесь! Вы будете иметь демократию, равенство, общее счастье, по которым вы столь давно вздыхаете! Шесть лет ваших героических трудов не пропадут даром! Ни вы, ни мы, не будем более игрушкой и посмешищем мошенников, которые нас угнетают еще» [280], и т. д. и т. д. В чем это равенство и общее счастье должно заключаться, не говорится, но обращение, как всегда, заканчивается указанием, что единственно законная принятая народом конституция — это конституция 1793 г., а не существующая «патрицианская» 1795 г. № 39 (от 31 января 1796 г.) посвящен анализу события 13 вандемьера (восстания и усмирения роялистов 5 октября 1795 г.).

Нападениям на правительственный деспотизм и на «контрреволюционные» стремления Директории, а также оптимистическим корреспонденциям из департаментов, где будто бы растет число «патриотов», жаждущих установления «равенства», посвящен № 40. Больше всего публицист заинтересован в том, чтобы отметить положительные стороны робеспьеровского режима сравнительно с порядком вещей, наступившим после 9 термидора: например, подчеркивается, что ассигнации при Робеспьере не пали так в цене, как после него [281].

Весь 41-й номер газеты (вышедший 10 жерминаля — 31 марта 1791 г.) «Tribun du peuple» занят обширной прокламацией Бабефа к солдатам, в которой он убеждает их не помогать Директории держать народ в рабстве, которое, по его мнению, гораздо хуже старого режима [282].

Бабеф не верил в то, что народ готов к политическому перевороту, к восстанию против Директории, и это ясно высказывал в последних номерах своей газеты. Предпоследний номер (42-й) занят исключительно нападками на правительство, но публицист предостерегает от необдуманных, преждевременных движений [283].

Последний номер (43-й) газеты «Tribun du peuple» [284], вышедший за две недели до ареста Бабефа, целиком посвящен филиппикам против законов 27–28 жерминаля, против полного уничтожения последних признаков политической свободы, которое он усматривал в этих законах. Он тут говорит о голоде, который косит народ все больше и больше, и все беды приписывает Директории, «ужасному режиму, который только увеличивает население кладбищ» [285].

Не только нет ни единого слова относительно разделения или уничтожения собственности, но Бабеф горячо оправдывается в брошенном против него обвинении, что он проповедует «грабеж маленьких лавок». Напротив, утверждает он, его цель укрепить, поправить положение «маленьких лавок» и «маленьких хозяйств» [286], защитить их от «ажиотажа» скупщиков и «позолоченных мошенников», поддерживаемых, по его словам, Директорией. Он всецело стоит на робеспьеровской точке зрения, на защите мелкой собственности от крупных финансистов и богачей: он прямо утверждает, что, напротив, владельцы «обыкновенных состояний» должны быть совершенно успокоены его заявлениями, ибо он всегда был лишь против «колоссальных состояний» [287].

На бой против Директории он призывает «не только тех, которые ничего уже не имеют, но всех тех, у которых есть средних размеров состояние», а также тех, которые хотят спасти остатки своего состояния от гибели (причем и тут он эту грозящую в будущем гибель приписывает «отвратительному режиму» Директории) [288].

Что Бабеф именно с «тиранией» Директории связывал бедственное состояние низших слоев населения, явствует также из его ответов министру полиции на допросе спустя несколько часов после ареста. На вопрос министра полиции: «Не на завтра ли, не на 22-е (флореаля — Е. Т.), назначили вы день восстания?» обвиняемый отвечал: «… если бы зависело только от моих желаний, то первый благоприятный момент был бы использован, чтобы низвергнуть тиранию, избавить народ от позорного рабства, от гнусной нищеты, которая его угнетает» [289].

Со 2 марта 1796 г. до 27 апреля того же года Бабеф также издавал еще (подписываясь тут Sebastian Lalande, soldat de la patrie) газету под названием «Eclaireur du peuple ou le défenseur de 24 millions des opprimés» [290]. Всего вышло 7 номеров. В этом органе Бабеф предался исключительно политической агитации (повторяя те же мысли и часто в тех же выражениях, что и в «Tribun du peuple»). По-видимому, Бабеф хотел сделать этот орган более доступным, более легким для чтения. Тут между прочим Сильвен Марешаль помещал свои, направленные против Директории, стихотворения [291]. Эта газета затевалась им для «народа»; ибо, по мнению Бабефа, все органы печати, кроме «Tribun du peuple», продали себя либо роялистам, либо правительству. «Пора народу иметь свою газету», — говорит он [292]. Относительно же своего «Tribun du peuple» он тут выражается так: «… если бы это издание могло в достаточной степени читаться народом, то быстро рухнула бы гора софизмов, воздвигнутая тиранией» [293]. Итак, значит, «Eclaireur du peuple», был в еще большей степени, чем «Tribun du peuple», рассчитан на широкую народную массу; и во всех семи номерах этой газеты ровно ничего нет о праве собственности; мало того, тут, говоря общее, вопросы социального порядка, вопросы материального состояния народа не затрагиваются вовсе (если не считать беглых фраз об ажиотаже и обесценении ассигнаций, № 6) и т. д. Агитация вращается вокруг вопросов характера политического, и только. Если делать вывод на основании сравнения этих двух газет, то пришлось бы признать, что, чем популярнее стремился Бабеф сделать свою агитацию, чем ближе силился он подойти к народной массе, тем старательнее избегал затрагивать проблему общественного переустройства, тем охотнее прятал свои социальные убеждения, тем исключительнее предавался полемике против Директории и против конституции 1795 г.