Битва королей - Джордж Мартин

— Когда я был вашим послом, лорд Пенроз принял меня любезнее, чем большинство других. Он человек преклонных лет, государь, дряхлый и хворый.

— Флорент положит конец его хворям. На глазах у сына, с веревкой на шее.

Людям королевы перечить было опасно, но Давос поклялся всегда говорить королю правду.

— Я думаю, это дурное дело, государь мой. Сир Кортни скорее позволит своему отцу умереть, чем предаст его. Нам это ничего не даст, кроме бесчестья.

— Какого еще бесчестья? — ощетинился король. — Ты хочешь, чтобы я щадил изменников?

— Тех, кто едет позади, вы пощадили.

— Ты упрекаешь меня за это, контрабандист?

— Я никогда не посмел бы. — Давос испугался, что зашел слишком далеко, а король не уступал:

— Ты ценишь этого Пенроза выше, чем моих лордов-знаменосцев. Почему?

— Он хранит свою веру.

— Дурацкую веру в мертвого узурпатора.

— Да — однако хранит.

— А те, что позади, выходит, нет?

Давос сказал слишком много, чтобы стесняться.

— В прошлом году они были людьми Роберта. Одну луну назад — людьми Ренли. Нынче утром они ваши. Чьими они будут завтра?

Станнис ответил на это внезапным смехом — грубым и презрительным.

— Видишь, Мелисандра? Мой Луковый Рыцарь всегда говорит мне правду.

— Вы хорошо его знаете, ваше величество, — сказала красная женщина.

— Мне очень не хватало тебя, Давос. Это верно, они сплошь изменники — твой нюх тебя не обманул. И даже в измене своей они непостоянны. Сейчас они нужны мне, но ты-то знаешь, как мне претит прощать такую сволочь, хотя я наказывал лучших людей за меньшие преступления. Ты в полном праве упрекать меня, сир Давос.

— Вы сами вините себя больше, чем когда-либо смел я, ваше величество. Эти знатные лорды нужны вам, чтобы завоевать трон…

— Поэтому приходится смотреть на них сквозь пальцы, — угрюмо улыбнулся король.

Давос безотчетно потрогал искалеченной рукой ладанку у себя на шее, нащупав косточки внутри. Его удача.

Король заметил это.

— Они еще там, Луковый Рыцарь? Ты их не потерял?

— Нет.

— Зачем ты хранишь их? Мне часто бывало любопытно.

— Они напоминают мне, кем я был и откуда вышел. Напоминают о вашем правосудии, мой король.

— Да, я рассудил справедливо. Хороший поступок не может смыть дурного, как и дурной не может замарать хороший. И за тот, и за другой положена своя награда. Ты был героем, но и контрабандистом тоже. — Станнис оглянулся на лорда Флорента и прочих, радужных рыцарей, перевертышей, следующих за ними на расстоянии. — Прощенным мною лордам не мешало бы поразмыслить над этим. Немало хороших людей сражаются на стороне Джоффри из ложной веры в то, что истинный король — он. Северяне полагают таковым же Робба Старка. Но эти лорды, собравшиеся под знамя моего брата, знали, что он узурпатор. Они повернулись спиной к своему истинному королю потому лишь, что мечтали о власти и славе, и я узнал им цену. Да, я простил их — но ничего не забыл. — Станнис помолчал, размышляя о грядущем правосудии, и неожиданно спросил: — Что говорят в народе о смерти Ренли?

— Горюют. Люди любили вашего брата.

— Дураки всегда дураков любят. Но я тоже скорблю о нем. О мальчике, которым он был, — не о мужчине, в которого он вырос. А что говорят о кровосмесительном блуде Серсеи?

— В нашем присутствии они кричали «да здравствует король Станнис». Я не поручусь за то, что они говорили после нашего отплытия.

— По-твоему, они не поверили?

— В бытность свою контрабандистом я убедился, что одни люди верят всему, а другие — ничему. Нам встречались и те, и другие. В народе ходит и другой слух…

— Да, — оборвал Станнис. — Будто Серсея наставила мне рога, привязав к каждому дурацкий бубенец. И дочь моя рождена от полоумного шута! Басня столь же гнусная, как и нелепая. Ренли бросил ее мне в лицо во время переговоров. Надо быть таким же безумным, как Пестряк, чтобы поверить в это.

— Может быть, государь… но верят они в эту историю или нет, рассказывается она с большим удовольствием. — Во многие места она добралась раньше них, испортив их собственный правдивый рассказ.

— Роберт мог помочиться в чашу, и люди назвали бы это вином — я же предлагаю им ключевую воду, а они морщатся подозрительно и шепчут друг другу, что у нее странный вкус. — Станнис скрипнул зубами. — Скажи им кто-нибудь, что я превратился в вепря, чтобы убить Роберта, они бы и в это поверили.

— Рты им не заткнешь, государь, — но, когда вы отомстите истинным убийцам своего брата, страна убедится в лживости подобных россказней.

Станнис слушал его невнимательно, думая о своем.

— Я не сомневаюсь, что Серсея приложила руку к смерти Роберта. Да, он будет отомщен — и Нед Старк тоже, и Джон Аррен.

— И Ренли? — выпалил Давос не подумав.

Король долго молчал, а потом сказал очень тихо:

— Иногда это снится мне. Смерть Ренли. Зеленый шатер, свечи, женский крик. И кровь. — Станнис опустил глаза. — Я был еще в постели, когда он погиб. Спроси своего Девана — он пытался разбудить меня. Рассвет был близок, и мои лорды волновались. Мне следовало уже сидеть на коне, одетому в доспехи. Я знал, что Ренли атакует при первом свете дня. Деван говорит, что я кричал и метался, но что с того? Мне снился сон. Я был у себя в шатре, когда Ренли умер, и когда я проснулся, руки мои были чисты.

Сир Давос Сиворт ощутил зуд в своих отрубленных пальцах. «Что-то тут нечисто», — подумал бывший контрабандист, однако кивнул и сказал:

— Конечно.

— Ренли предложил мне персик. На переговорах. Он смеялся надо мной, подзуживал меня, угрожал мне — и предложил мне персик. Я думал, он хочет вынуть клинок, и схватился за свой. Может, он того и добивался — чтобы я проявил страх? Или это была одна из его бессмысленных шуток? Может, в его словах о сладости этого персика был какой-то скрытый смысл? — Король тряхнул головой — так собака встряхивает кролика, чтобы сломать ему шею. — Только Ренли мог вызвать у меня такое раздражение с помощью безобидного плода. Он сам навлек на себя беду, совершив измену, но я все-таки любил его, Давос. Теперь я это понял. Клянусь, я и в могилу сойду, думая о персике моего брата.

Они уже въехали в лагерь, следуя мимо ровных рядов палаток, реющих знамен, составленных вместе щитов и копий. Ядреный дух лошадиного навоза смешивался с запахом дыма и жареного мяса. Станнис краткой фразой отпустил лорда Флорента и остальных, приказав им через час собраться у него в шатре на военный совет. Они склонили головы и разъехались в разные стороны, а Давос с Мелисандрой проехали за королем к его шатру.

Шатер был велик, поскольку в нем проводились советы, но роскошью отнюдь не блистал. Простая солдатская палатка из плотного холста, выкрашенного в темно-желтый цвет, который мог сойти за золотой. Только знамя на серединном шесте указывало, что это королевская резиденция, да еще стража — люди королевы, опершиеся на длинные копья, с пылающими сердцами на груди.