Раскол Церкви - Дэвид Вебер

- Но только если Кэйлеб сможет мне доверять! - запротестовал Нарман.

- Во-первых, его величество не предложил бы вам тех условий, которые он вам изложил, если бы чувствовал, что вы, скорее всего, предадите его. Вы только что видели информацию, на которой он основывал свою оценку, и я уверяю вас, что это было нелегкое суждение. Во-вторых, вы действительно верите, учитывая то, что вы только что узнали, что он не будет знать о каких-либо действиях с вашей стороны, если вы поддадитесь искушению составить заговор против него? И, в-третьих, ваше высочество, император Кэйлеб и императрица Шарлиэн - и я, если уж на то пошло, - верим, что вы действительно имеете в виду то, что сказали о храмовой четверке, коррупции Матери-Церкви и неизбежных последствиях событий, которые привели в движение Клинтан и Тринейр. Короче говоря, мы считаем, что у вас нет разумных мотивов предавать любое доверие, которое может оказать вам корона, и есть все основания поддерживать корону против Клинтана и его приспешников. Вы можете быть уверены, что ни император, ни императрица не настолько глупы, чтобы забыть... конечно, они будут следить за вами до тех пор, пока не убедятся, что их суждение верно. Но, как заметил император, после стольких лет "игры в великую игру", как, полагаю, вы иногда выражались, глупо думать, что вы каким-то образом сможете волшебным образом остановиться, какой бы искренней ни была ваша решимость сделать это. В таком случае он предпочитает направить вашу природную склонность на полезное занятие, вместо того, чтобы позволить ей соблазнить вас на какое-то... озорство.

- "Озорство", не так ли? - повторил Нарман, фыркнув, и Уэйв-Тандер пожал плечами.

- На самом деле, ваше высочество, я полагаю, что его точные слова императрице были: "Мы никогда не сможем отключить мозг этого человека, что бы мы ни делали. Итак, как я это вижу, либо мы находим способ заставить его работать на нас, либо отсоединяем его - и голову, в которой он живет, - от остальной части его тела. И это так грязно".

Невольно Нарман прыснул со смеху. Он мог просто представить, как Кэйлеб говорит именно это, даже представить блеск в карих глазах императора...

И дело в том, что он прав. Я действительно намерен вести себя прилично, но даже я не уверен, что смогу справиться с этим. Но даже так...

- Милорд, - откровенно сказал он, - я совсем не уверен, что его величество не совершает здесь очень серьезную ошибку. И что бы я ни думал об этом, сильно подозреваю, что некоторые из его собственных аристократов не будут слишком очарованы идеей внезапно найти меня на таком важном посту. Однако, несмотря на все это, должен признаться, что я... заинтригован такой возможностью.

- Понимаю, что это стало для вас чем-то вроде сюрприза, - сказал Уэйв-Тандер с великодушным преуменьшением. - Очевидно, это то, о чем вам придется подумать, и его величество это понимает. На самом деле, он рекомендует вам обсудить это со своей женой. Он и императрица питают живое уважение к ее уму, и она, несомненно, знает вас лучше, чем кто-либо другой в мире. Включая, если вы простите меня за то, что я указываю на это, вас самих. Послушайте, что она об этом думает, прежде чем вы дадите императору свой ответ.

- Теперь это, милорд, - сказал Нарман Бейц с полной искренностью, - действительно звучит как очень хорошая идея.

IV

Храм,

город Зион,

земли Храма

Робейр Дючейрн задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь снова пересечь площадь Мучеников, не вспомнив кровавый ужас казни Эрейка Динниса. Осенний холод тяжело лег на город Зион, несмотря на солнечный день, но его дрожь не имела ничего общего с температурой, когда он смотрел на парящую колоннаду Храма Божьего и зеркально отполированный купол за ним с героической скульптурой архангела Лэнгхорна, высоко поднявшего скипетр своей святой власти, и вспомнил тот ужасный день. Затем он замер на месте, закрыв глаза в безмолвной молитве, хотя и не мог бы точно сказать, о чем именно он молился.

Тревожные времена, - подумал он про себя, - снова открывая глаза и продолжая идти через площадь к Храму. Тревожные времена... и пугающие.

Банальность его собственных мыслей раздражала, но от этого они не становились менее точными. Сила его вновь обретенной веры помогла, и он нашел много отрывков из Священного Писания, дающих огромное утешение, но ни один отрывок из Священного Писания не говорил ему, что он должен делать.

Ну, Робейр, это не совсем точно, не так ли? - сардонически подумал он. - Ты точно знаешь, что тебе следует делать. Вопрос только в том, как ты это сделаешь.

Он снова остановился, обдаваемый брызгами бесчисленных фонтанов, обдуваемых свежим ветерком, и пристально посмотрел на то самое место, где погиб Диннис. Казнь павшего архиепископа была самой ужасной вещью, которую Дючейрн когда-либо видел, когда-либо представлял. Он не был шулеритом. Он читал о наказаниях, которые, по мнению архангела Шулера, должны быть назначены отступнику и еретику, но никогда не позволял своему разуму зацикливаться на них. Они были одним из тех неприятных аспектов жизни, к чему призывало Писание, но чего Робейр Дючейрн никогда не ожидал увидеть на самом деле, не говоря уже о том, чтобы помочь причинить вред. И он помог. Бывали времена, особенно когда сны приходили посреди ночи, когда ему хотелось притвориться, что этого не было. Но решение казнить Динниса было принято храмовой четверкой, и поэтому Робейр Дючейрн понес свою долю кровавой вины. Хуже того, он полностью отдавал себе отчет в том, что первоначальное решение казнить бывшего архиепископа Чариса было принято из соображений прагматизма, из соображений целесообразности. И последние слова Динниса, его вызов великому инквизитору с самого края могилы, встревожили Дючейрна.

Этому человеку была обещана легкая смерть - или, по крайней мере, более легкая, - если только он сыграет свою роль. Предполагалось, что Дючейрн не должен был знать об этом соглашении, но он знал, и это делало неповиновение Динниса еще более озадачивающим. Если, конечно, самое очевидное объяснение не было также правильным, и человек действительно верил в то, что он сказал.

Что он, несомненно, и сделал, - сказал себе Дючейрн, глядя на то место, где измученному человеческому существу наконец-то позволили умереть. - Вот что по-настоящему мучает тебя в этом,