Потемкин - Ольга Елисеева

В отделе рукописей Российской национальной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Петербурге хранится дело «Об отравлении генерал-фельдмаршала князя Потемкина». В нем всего одна страница с записью: «Фельдмаршал Потемкин был отравлен по приказанию Екатерины II доктором Тиман, при нем находившимся в Яссах; доктор получил хорошую пенсию и отправлен за границу. Я знал этого доктора. Семен Рерберг»3. Эта запись — копия с неизвестного документа — была сделана историком В. А. Бильбасовым, когда он собирал материал для биографии Екатерины II. Иван Карлович Тиман вместе с французским хирургом Массо находился при Потемкине в последние дни его жизни. Оба врача служили в русской армии в годы второй войны с Турцией. Вопреки приведенным сведениям, Тиман не покинул Россию, а продолжал практиковать и даже стал лейб-медиком.

Говорить о достоверности приведенного свидетельства невозможно, не имея серьезных доказательств. Однако сам документ подтверждает циркуляцию тревожных слухов. О них же писал и А. М. Тургенев: «Лучше было бы, когда бы князь не объявлял намерения своего "вырвать зуб". Князь приехал в Петербург, и, как все утверждают, ему был дан медленно-умерщвляющий яд. Банкир Сутерланд, обедавший с князем вдвоем в день отъезда, умер в Петербурге в тот же день, тот же час, и чувствуя такую же тоску, как князь Потемкин чувствовал, умирая на плаще среди степи»4. На самом деле придворный банкир Р. Сутерланд скончался за день до Григория Александровича. Но люди уже из уст в уста повторяли: отравлен.

Подобные разговоры сами по себе свидетельствуют о том, какое высокое место Потемкин занимал в сознании современников — обычно истории о тайном убийстве возникают после смерти августейшей особы. Такими слухами сопровождался уход из жизни Петра Великого и Карла XII, Александра I и Наполеона, Николая I и диктаторов XX века. Есть мотив политического убийства и у Державина, но он выражен слишком открыто, чтобы быть намеком на реальные события:

Падут, — и вождь непобедимый,

В Сенате Цезарь средь похвал,

В тот миг, желал как диадимы,

Закрыв лицо плащом, упал;

Исчезли4 замыслы, надежды,

Сомкнулись алчны к трону вежды.

В этих строках слышится ясная реминисценция с обвинениями Потемкина в посягательстве на царскую власть. Подобные слухи сопровождали князя на протяжении последних семнадцати лет, теперь они разбились, как волны об утес, об известие о смерти светлейшего. Некому стало устремлять к трону «алчны вежды».

20 ноября преосвященный Моисей (в миру Михаил Гумилевский), архиепископ Феодосийский и Мариупольский, настоятель походной церкви Потемкина, отслужил по покойному литургию и панихиду в Николаеве. 22-го траурный кортеж прибыл в Херсон, а на следующий день светлейший князь был погребен в склепе собора Святой Екатерины. Казалось, теперь его вечный сон уже не потревожит ни время, ни людская злоба.

Он спал — и чудотворный сон

Мечты ему являл геройски:

Казалося ему, что он

Непобедимы водит войски;

Что, как румяный луч зари,

Страну его покрыла слава;

Чужие вожди и цари,

Своя владычица, держава,

И все везде его почли,

Триумфами превознесли.

Но это было только иллюзией. Зависть, которая еще недавно «от его сиянья свой бледный потупляла взор», перестала таиться и заговорила открыто.

Он спит — и в сих мечтах веселых

Внимает завыванье псов…

В «Повести о Гардарике, князе Цимбрском» Л. И. Сич-карев писал: «Лишь только молва о смерти его коснулась слуха невежд, уже они толпами стекаются по площадям, уже несказанная радость видна на лицах их при словах: "он умер". Сердце их отрыгает злобу и язык клеветами изощряется. "Он умер, — говорят они, — и вся слава его с ним исчезла. Не добродетелями, но счастьем, ему благоприятствующим, стяжал он себе величие; успехи оружия надули сердце его гордынею и презрением ко всем людям; его тщеславие сделало народ… ненавистным всему свету; он был честолюбив до ненасытности, высокомерен до безмерности; он ухищрениями приобрел великую власть и похитил чужую славу; он утопал в роскоши, забавах и сладострастии… Он только родственников и любимцев своих выводил в знатные чины и поручал им в управление важные государственные должности"». Возражения: «52 года был добродетелен, сряду 30 лет был полезен Отечеству, 20 лет был исполнителем великих намерений… Стрелы ваши не умертвят его, бессмертен бо есть»5, - тонут в гуле клеветы.

Действительно, отзывы на смерть Потемкина очень различны. Шок, который императрица испытала при кончине светлейшего, был глубоким. Потрясение сильным. Обычно приводится державинская строка: «Екатерина возрыдала». Однако в оде есть более сильный образ:

Он зрит одету в ризы черны

Крылату некую жену,

Власы имевшу распущенны,

Как смертну весть или войну…

На шлеме у нее орел

Сидел с перуном помраченным…

Кто это? Екатерина? Или сама Россия? В обоих случаях «жена» овдовела, а орел поблек. Служивший в архиве Коллегии иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменский писал из Москвы князю А. Б. Куракину о смерти Потемкина: «В Петербурге и здесь не скоро тому поверили по предрассуждению, будто он больше, нежели смертный». И через месяц: «Многие уже злословить начинают»6.

Известны слова 14-летнего великого князя Александра Павловича: «Теперь одним негодяем будет меньше». Этот отзыв передан Ф. А. Бюлером и подтвержден донесением саксонского посланника. «Столицу как громом поразило неожиданное известие. Однако ж не все в Петербурге сожалели о кончине Потемкина и, конечно, менее всех цесаревич Павел Петрович». Считается, что Александр повторил высказывание отца. Но, вероятно, ученик Массона и сам считал, что «Потемкин был человек зловредный», а потому, любя отечество, должно радоваться его смерти7.

А вот супруга цесаревича Мария Федоровна куда сердечнее откликнулась на случившееся. Ее с Потемкиным связывали теплые, почти дружеские отношения. С театра военных действий князь посылал великой княгине «левант-ское кофе», акварели с видами Тавриды и другие милые безделушки. «Карьера этого необыкновенного человка была блестящею, — писала Мария Федоровна родителям, — ум и способности его были громадны, и думаю, что трудно, или даже, пожалуй, невозможно начертить его портрет. Он составил счастье многих людей; но общее мнение не было расположено в его пользу. Что касается лично до меня, то я могу лишь хвалить его; он всегда старался поддерживать мои интересы, исполнять мои желания, нравиться мне и обращаться со мною с почтением»8.

Однако Мария Федоровна была исключением в кругу наследника. Друг и наперсник Павла граф Ф. В. Ростопчин, позднее генерал-губернатор Москвы, известный в грозном 1812 году своей нерасторопностью и ура-патриотическим бахвальством, писал С. Р. Воронцову: «Здесь все прикидываются печальными; однако никто не скорбит». И далее: «Смерть совершила свой удачный удар. Великий муж исчез; об нем сожалеют… разве только гренадеры его полка, которые лишились привилегии воровать безнаказанно…

Я восхищаюсь тем, что день его смерти положительно известен, тогда как никто не знает времени падения Родосского колосса». Уже в декабре 1791 года Ростопчин замечал: «Чудеснее всего, что он забыт совершенно. Грядущие поколения не благословят его памяти. Он в высшей степени обладал искусством из добра делать зло и внушать к себе ненависть»9. Благодаря близости к наследнику Ростопчин наиболее ярко отражал настроения, царившие при малом дворе.

Отметим, что и неприятели видели в Потемкине «колосса». Слово, вероятно, было на слуху. «Многие весьма довольны разрушением этого колосса»10, - писал жене в Вену австрийский дипломат граф Эстергази. Московский митрополит Платон в послании архиепископу Амвросию сравнивал смерть светлейшего с падением могучего дерева: «Древо великое пало; был человек необыкновенный. Теперь много обрушится сему центру, куда почти все относилось… Я об нем пожалел от глубины сердца; не только в рассуждении бывшей с ним дружбы, но и в рассуждении союза общественного». Именно этот образ подхватил Державин:

Он слышит: сокрушилась ель,

Станица вранов встрепетала,

Кремнистый холм дал страшну щель,

Гора с богатствами упала…

«Его кончина оставила незаполненную пустоту, — признавал Массой. — …Это был друг, гений которого не уступал ее (Екатерины. — О. Е.) собственному; на него она смотрела как на опору трона и исполнителя ее обширных проектов… Она привыкла видеть в Потемкине покровителя, благосостояние и слава которого были тесно связаны с ее собственными… Он был не только любовником Екатерины, но и великим правителем России». Не все противники князя были готовы на подобные признания.

Бывший новгородский губернатор Я. Е. Сивере не скрывал своего желчного восторга: «Так его нет более в живых, этого ужасного человека!…Он умер, но каким образом? Естественною ли смертью? Или, быть может, Провидение нашло оружие мести? Или это была молдавская горячка — дар страны, которую он поверг в несчастье и над которою хотел царствовать?»11