САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 «Ну, Жорка, ну, скотина! – мысленно бесновался бывший морской штурман, присутствуя на пьянке по поводу примирения с Миронычем и с горечью наблюдая за поедаемой свежекопчёной свининой и выпиваемой палёной водкой. – Вот это, называется, выручил…»

 На пьянке по поводу примирения присутствовали военный, Гриша и Петровна. Потом, откуда ни возьмись, появился муж жгучей блондинки. Он якобы охотился рядом и заскочил на огонёк.

 «Я, пожалуй, переночую у тебя, - бормотал Сакуровский почти что родственник, - а то до Ряжска, сам понимаешь, сорок вёрст, движения в ту сторону по железке до завтра не ожидается, а пёхом я не дойду… От Таньки, кстати, привет…»

 «Вот сволочь! – с тоской думал бывший морской штурман, опасливо косясь на лупару (152) почти что родственника, поставленную в углу столовой. – А сюда как допёр? Или специально на мотовозе приехал, чтобы рядом поохотиться?»

 Ещё Сакуров прикидывал купить такое же ружьё, благо гладкоствольное оружие появилось в легальной торговле. И ещё он планировал в ближайшие дни отвалить в Москву, чтобы реализовать остатки мяса. Пока и его не съели под очередную пьянку очередного глобального примирения со всей остальной кодлой Мироныча. И кто его, старого проходимца, знает: а ну, выпишет погостить к себе оставшихся в бывшем Свердловске выживших однокашников с их семьями? Чтобы потом пригласить их всех на огонёк к гостеприимному дураку Сакурову… 

Глава 59

 За два года Константин Матвеевич разбогател ещё на девятьсот долларов. Он насобачился делать малиновый сироп и толкать его на московских с подмосковными рынками. Плюс к сиропу Сакуров наловчился делать и продавать тёртую с сахаром чёрную смородину и вишнёвое без косточек варенье. Он пахал, как медведь, разоряющий муравейник или корчующий деревья на месте будущих берлог. В виду вышесказанного бывший морской штурман, некогда интеллигентный и подтянутый, превратился в заскорузлого краснолицего жлоба. Душа его сделалась под стать внешности. Однако пить Константин Матвеевич всё не начинал.

 Тем временем умер Иван Сергеевич, семидесяти двух лет от роду. Мироныч перестал бегать на лыжах, и он стал забывать, кто и сколько ему должен. Усадьба Нины Михайловны пришла в совершенный упадок. Гриша, поддерживаемый младшей дочерью и её мужем, всё ещё держался, хотя пить продолжал по-чёрному. Зато Варфаламеев завязал, чем сильно огорчил всю честную компанию. А потом оказалось, что Петька связался со своими подросшими дочерьми и те пообещали забрать папу к себе, за рубеж. Как пообещали, так и забрали. Варфаламеев толкнул дом за бесценок какому-то местному дачнику, выкатил два ведра водки и отвалил. А Жорка, военный, Гриша, Семёныч и Сакуров ещё неделю не могли переварить событие. То есть, все вышеперечисленные, за исключением Сакурова, неделю пьянствовали. Константин Матвеевич не пропустил ни одной пьянки, потому что, хоть и не пил, но также переживал отъезд ставшего родным Варфаламеева. Мироныч в то пору хворал и в марафоне не участвовал.

 «Нет, как он мог!» - рыдал Семёныч.

 «А куды он уехал-то?» - в десятый раз спрашивал тёмный Гриша.

 «В Канаду», - в десятый раз отвечал удручённый Жорка.

 «Это где?» - не отставал Гриша.

 «От Гренландии сразу направо», - объяснял просвещённый военный.

 «Если ехать из Аляски», - уточнял Жорка.

 «А медных гильзов там достать можно?» - продолжал нудить Гриша.

 «Эх, Варфаламеев!» - продолжал рыдать Семёныч.

 «Блин, кто теперь хокку Басё переводить будет?» - подливал масла в огонь или сыпал соль на рану Жорка.

 «А я сына тоже за границу отправил, - высказывался военный. – Потому что тут по дороге машины ходят, а они – того! Ну, думаю, проводником собаки работать не хочет, пусть лучше в Приднестровье едет. Там у меня дом от родителей остался, и участок – почти пятьдесят соток. А кукуруза в Приднестровье какая! Во какая кукуруза! Такой кукурузой птицу кормить – первое дело! В Приднестровье куриные яйца: я те дам! Куриное яйцо разобьёшь – так желток жёлтый, не то, что у этих…»

 В переводе на нормальный русский язык дело со старшим сыном военного выглядело следующим незамысловатым образом. Вернувшись из армии, сын военного долго не мог устроиться на работу, пока его не взяли в какую-то местную охрану проводником собаки. Но платили на этой работе мало, поэтому сын военного, бывший пограничник, кинулся искать дополнительных заработков. Он организовал небольшую шайку и пошёл с ней на дело. Вернее, на большую дорогу. Там сын с шайкой стали тормозить проходящие фуры и напрягать их водителей на пошлину за проезд по якобы их, сына и шайки, участку дороги. Когда военный прознал про внеурочные занятия сына, он накостылял ему по шее и отправил на историческую родину, в Приднестровье, каковой край славится высокопродуктивными сортами кукурузы и прикладным – на кукурузном корму – птицеводством.

 По окончании марафона Жорка два дня отлёживался в своей избе, а потом поехал в Болшево. Там он получил три пенсии и вернулся в деревню почему-то трезвый. Зато Жорка притаранил две литровые бутылки водки с закусью и пьянка возобновилась. К той поре Мироныч выздоровел и прибежал в деревню. Пили, в общем, без хокку, к отсутствию которого стали привыкать, но под балалайку. Сакуров же в это время отсутствовал: он поехал продавать в Москву поздние яблоки. А у Семёныча, как назло, треснула рессора. Поэтому, когда компанейцы съели водку, Жорка решил сгонять в город за добавкой на своих двоих. Он взял сидор, полторы пенсии и пёхом попёр в Угаров по железнодорожной колее, связывающей бывший металлургический комбинат и их станцию. А так как снег уже выпал, то по пути Жорка и подмёрз, и подустал. Поэтому он первым делом освежился в ближайшей забегаловке, и только потом пошёл в какой-то коммерческий ларёк затаривать сидор бухлом и закусью. Затариваясь, Жорка случайно познакомился с двумя мужиками, а один из них оказался Жоркиным почти однополчанином, потому что служил в составе ограниченного контингента войск в Афганистане в середине восьмидесятых. Почти однополчанин зазвал Жорку в гости, Жорка напоил – накормил всю семью нового знакомца плюс соседку по лестничной площадке, хромую интеллигентную старушку. Старушка вела умные беседы, от водки не отказывалась и напоминала Жорке, что они в какой-то мере с ним коллеги. В том смысле, что оба увечные.

 Потом Жорка вырубился, потому что ему подмешали в его же водку какой-то дряни, а когда очнулся, ему предложили по-хорошему уносить ноги. Потому что интеллигентная Жоркина коллега уже пошла за милицией, так как телефонов поблизости не имелось. А когда Жорка, проверив содержимое карманов и сидора, стал бузить на тему возвращения ему хотя бы части вышеупомянутого содержимого, на него набросилась вся семья его почти однополчанина.