Лекции Президентам по Истории, Философии и Религии - Роман Ключник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не мог в этой ситуации Розанов не вспомнить свои восторженные слова 1905 года —
«Сгорели в пожаре Феникса отечества религия, быт, социальные связи, сословия, философия, поэзия. Человек наг опять. Но чего мы не можем оспорить, что бессильны оспаривать все стороны, — это — что он добр, благ, прекрасен». И вот В. Розанов — наг… — и Жизнь оспорила и жестоко доказала.
Когда-то В Розанов на пике своей любви к евреям, любуясь своим портретом, с видом великого мудреца бросил фразу: «Только болваны — всемирные историки не догадываются, что без «жидка» гаснет всемирная история». Вот теперь-то Розанов уж точно верно понял роль «жидка» в истории человечества.
Розанов к концу жизни также понял, что Николай Гоголь — великий, и что он — В. Розанов Николаю Гоголю позорно проиграл, он писал Струве:
«Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя: и в 62 года думаю: «Ты победил, ужасный хохол». Нет, он увидел русскую душеньку верно, хотя и пробыл в России всего несколько часов». Ещё несколько лет до этого письма в записях Розанова появилась такая фраза о Гоголе — «выразил всю суть России. А ведь почти и не жил в ней, нехристь…». На этот раз он Гоголя «нехристью» уже не называл.
Розанов в тот период в письме Мережковскому писал: «Творожка хочется, пирожка хочется».
Розанов в письме Философову: «Господи, неужели мы никогда не разговеемся больше душистой русской Пасхой; хотя теперь я хотел бы праздновать вместе с евреями и с их маслянистой, вкусной, фаршированной с яйцами щукой». Грустно, жалко…
Судя по мемуарам Гиппиус («Задумчивый странник») — «прогрессивные» и «интеллигентные» люди знали положение Розанова не только из его писем, но и наблюдали — как он собирает у трактиров и бань окурки, как он смертельно нищенствует, но никто ничего не предпринял, наблюдали, сплетничали, получали удовольствие.
Хотя из тех же мемуаров видно, что никто из них в таком катастрофическом положении не был.
А патриоты, к которым последние годы примкнул Розанов? — Через несколько месяцев, после того как «прогрессивные» и» интеллигентные» люди пришли к власти, они часть патриотов тут же расстреляли, часть покинули Россию, часть ушло в Белое движение сражаться с захватчиками, часть пыталась спрятаться. Меньшиков уехал из столицы в глубь России, но его быстро нашли комиссары и расстреляли. О всех всё помнили, а если упускали — им напоминали добрые аптекари и ростовщики.
Сразу был арестован председатель «Союза Русского Народа» Дубровин и издатели патриотических газет — Полубояринова и Глинка-Янчевский, магазины патриотических книг были сожжены.
Положение Розанова ещё более ухудшалось: по-прежнему тяжело болела его жена, его 15-летнего сына комиссары «забрали» в Красную Армию, и естественно — никто родителей согласия на малолетнего не спрашивал. По дороге на фронт мальчик умер в вагоне от сыпного тифа.
Одна из дочерей Розанова была уже в монастыре, после всех трагических событий покончила жизнь самоубийством.
У Розанова уже не было ни моральных, ни физических сил, горе его парализовало. Сломленный и уничтоженный он делал последнюю попытку спасти от смерти оставшихся родных и, осознавая свою скорую кончину, Розанов написал в своём предсмертном завещании:
«Веря в торжество Израиля, радуюсь ему, вот что я придумал. Пусть еврейская община в лице московской возьмёт половину права на издание всех моих сочинений и в обмен обеспечит в вечное пользование моему роду племени Розановых честною фермою в пять десятин хорошей земли, пять коров, десять кур, петуха, собаку, лошадь, и чтобы я, несчастный, ел вечную сметану, яйца, творог и всякие сладости и честную фаршированную щуку. Верю в сияние возрождающегося Израиля и радуюсь ему».
Это провозглашение своей радости по поводу победы и возрождения Израиля в России — Розанову не помогло. Его враги понимали, что он это написал от безысходности.
Фактически Розановы жили только тем — чем мог помочь Павел Флоренский, сам находившийся в катастрофическом положении и перед арестом.
Заметив, что Розанов уже не собирает окурки и нигде его не видно «прогрессивные» и «интеллигентные» люди стали делать предположения… — самое вероятное: наконец-то его расстреляли в Чека. Чтобы в этом убедиться любопытная Гиппиус, несмотря на свои неоднократно заявленную ненависть и презрение к Горькому, написала ему письмо именно с этим вопросом — правда ли что расстрелян чекистами Розанов? Об этом Гиппиус сама рассказывает в своих мемуарах.
Этот «сущий чёрт», как называл Розанов в мирные и благополучные годы Гиппиус, своим злорадным любопытством оказала Розанову небольшую услугу. — Горький решил ответить Гиппиус по существу и через комиссаров навёл справки. Когда же оказалось, что Розанов ещё жив, но лежит в тяжёлом состоянии в Сергиевом Посаде и его оставшаяся семья страшно бедствует, то Горький передал дочери Розанова немного денег, которых затем хватило на обустройство похорон.
Зимой 1919 года Василий Розанов умер. Плохо на душе от этой печальной истории, и по-человечески искренне жалко.
«получил от Н. А. Бердяева письмо с извещением смерти В. В. Розанова: «Умер Розанов. Ужасно, что негде даже написать о нём», — писал Э. Ф. Голлербах. И Голлербах написал письмо дочери Розанова, чтобы она рассказала о последних днях её отца, и она ответила подробно:
«Два месяца он болел параличом. У него не действовала левая часть тела. Надо было усиленное питание, но его не было, достать было не возможно… последние дни, я 18-летняя, легко переносила его на руках, как малого ребёнка…
Страшная перемена произошла в нём, великий перелом и возрождение. Смерть его была чудная, радостная… Вся смерть его и его предсмертные дни была одна Осанна Христу.
«Обнимайтесь вы все… Целуемся во имя воскресшего Христа. Христос воскрес!» Он четыре раза по собственному желанию причастился, один раз соборовался, три раза над ним читали отходную. Во время неё он скончался… Без всяких мучений». В последний путь Розанова провожал священник Павел Флоренский.
Такое же письмо дочь Розанова ещё ранее написала Мережковскому, поэтому о картине смерти Розанова знала и жена Мережковского — Гиппиус и всё «прогрессивное общество»
«Да, умер. Ничего не отверг, ничего не принял, ничему не изменил… Вот почему показалось нам горьким мучительное длинное письмо дочери, подробно описывающее его кончину, его последние дни. Кончину «Христианскую», самую «православную», на руках Ф., …под шапочкой Преподобного Сергия.
Что могла шапочка изменить; да и зачем ей было изменять Розанова? Он — «узел, Богом связанный», пусть его Бог и развязывает», — писала язвительно Гиппиус.
Как видим — смерть Розанова именно своей «христианской» окраской оставила «горькое» впечатление и испортила настроение «прогрессивной интеллигенции».
Поэтому эта «интеллигенция» решила, что так не должно быть — раз Розанов навредил ей даже характером своей смерти, то необходимо отомстить ему и этим подсластить свою горечь; да и вообще —
ведь не дай Бог — кто-то сделает неправильные выводы из смерти Розанова.
Видимо долго думали лучшие умы над какой-нибудь кощунственной ложью. Гиппиус, вероятно, вспомнила, что Розанов когда-то очень выпрашивал у неё засушенного жука-скарабея и при этом признался, что усердно работает над изучением древнего Египта и собирает различные египетские вещицы. И придумали целую легенду.
Дочь Розанова в письме Голлербаху рассказывает об этой легенде —
«Будто бы Розанов перед смертью же действительно причастился, но после сказал: «Дайте мне изображение Иеговы». Его не оказалось. «Тогда дайте мне статую Озириса». Ему подали и он поклонился Озирису…
Это — евреи — Гершензон, Эфрос и др. Буквально повсюду эта легенда. Из самых разнообразных кружков… Испугались, что папа во Христе умер, и перед смертью понял Его. И поклонился Ему».
(Эфрос Абрам Маркович 1888–1954 гг. — видный «деятель» советской культуры, искусствовед, псевдоним — Россций. Гершензон Михаил Осипович — «более» видный «деятель» советской культуры: возглавлял Всероссийский союз писателей, председатель Лит. Секции Госуд. Академии художеств и т.п.)
«З. Н. Гиппиус вскоре после смерти Розанова передала мне от слова до слова рассказы про Иегову и Озириса, присоединила к нему ещё Аписа, Изиду и Астарту» (всех Богов — каких только знала) — вспоминал Голлербах.
«А как там у Вас приняли папину кончину?», — спросила в конце письма дочь Розанова Голлербаха.
«У нас приняли эту смерть вот как. В «доме Литераторов», где обычно вывешивались известия о смерти самого маленького журналиста, на смерть Розанова не откликнулись ни чем: никакого «вечера памяти», никакого доклада, даже панихиды не было…», — отвечал Голлербах.
Голлербах рассказывает, что через четыре года после смерти Розанова, т. е. — в 1923 г, он бегал по различным редакциям и просил напечатать какие-то произведения Розанова, но все отказали — боялись комиссаров.
