Недруг - Рейд Иэн

– Это не робот. А новый вид самоопределяющейся формы жизни; усовершенствованная автоматизированная компьютерная программа. Синтез жизни и науки. Если тебе так легче, то представь, что это сложная, динамичная, объемная голограмма с телом и живой тканью. В прежние времена ты бы оставил Грете свою фотографию. А это современный аналог.

Я поворачиваюсь к Грете.

И что ты об этом думаешь? Спрашиваю я.

– Думаю, в это трудно поверить, все так странно и немного жутко. А для тебя, наверное, еще странней.

– Доверься мне, – говорит Терренс.

А у меня есть выбор? Мы можем отказаться? Что, если мы решим, что нам не нужна эта замена?

– Разве ты не понимаешь, как это здорово? Тебе не придется беспокоиться о Грете. Сосредоточишься на полете, зная, что о ней позаботятся. А когда вернешься, ваша жизнь продолжится, будто ты никуда и не уезжал.

– Верно, – говорит Грета, и в ее голосе отчетливо слышится разочарование. – Теперь тебе не придется обо мне беспокоиться.

– Мы уже начали разработку замены. И чтобы ее закончить, мне понадобится ваша помощь. Особенно твоя, Джуниор.

Так вот почему вы живете с нами, да? Это как-то связано с заменой?

– Да, связано. Я здесь, чтобы наблюдать и собирать информацию. Все мелочи, которые я подмечаю, помогут сделать программу более реалистичной. Все ваши переписки с экрана уже кодифицировали – первый шаг положен. Но пока я здесь, Джуниор, я хочу, чтобы ты думал о замене как о своем дублере, будто вы актеры в пьесе. Все, что ты можешь рассказать о себе, будет полезно. Любая деталь важна. Например, что ты ел на завтрак вчера утром?

Да пошел ты, отвечаю я.

– Джуниор, пожалуйста. Давай. Вчерашний завтрак. Что ты ел?

Грета кивает мне, намекая, что я должен подчиниться. И ради нее я уступаю.

Кофе и тосты, отвечаю я.

Он что-то печатает.

– Видишь, ничего сложного. Очень полезная информация. Кажется, что пустячная, но это не так. Каждая деталь имеет значение – как ты себя чувствуешь, о чем думаешь.

– Мне нужен свежий воздух, – говорит Грета. И, не дожидаясь ответа, встает, бесцеремонно выходит из комнаты и исчезает за входной дверью.

– Джуниор, ты должен быть сильным, понимаешь? Для нее это нелегко. Чем быстрее ты примешь ситуацию, тем меньше будет проблем. Мы все в одной лодке. Постарайся ради жены.

Он еще никогда так пристально на меня не смотрел. От привычного интеллектуального дурачества не осталось и следа. Вот она, кульминация всех его визитов. Наконец-то проблеск чего-то настоящего. Теперь понятно.

Да, и правда, говорю я. Когда я думаю, что Грете придется жить одной, я волнуюсь. Я просто не знаю, согласен ли я с тем, что эта… штука… правильное решение. Как я могу такое принять? Как я могу свыкнуться с тем, что меня заменят?

– Мне нужно забрать кое-какие вещи из машины, – объявляет Терренс. – А потом мы начнем.

Что значит «начнем»? Уже?

– Джуниор, – говорит он, поднимаясь на ноги, – ты так и не понял, да? Все уже началось.

Акт второй

Заселение

Воспоминания. Теперь их больше. Одни я успел забыть или думал, что забыл, про другие уже и не помнил, что храню их где-то в голове. Но они возвращаются.

Помню, как Грета в первый раз услышала шум. Прошло, наверное, месяцев шесть, а то и восемь после первого визита Терренса. Она плохо спала. Часто ночью я просыпался и видел, что она лежит на спине и смотрит в потолок или на меня. Бывало, ее вообще не оказывалось в постели. В ту ночь она разбудила меня.

– Джуниор, – сказала она, тряся меня за руку. – Джуниор. Проснись.

Что? В чем дело? Спросил я.

– Ты слышишь? Слышишь?

Я сплю. Что случилось?

– Прислушайся.

Я неподвижно лежал, все еще в полусне, прислушиваясь. В доме стояла тишина. Так я ей и сказал.

– Последние несколько ночей я постоянно слышу этот шум. Сегодня он совсем жуткий. Как будто кто-то скребется в стене.

Тебе, наверное, приснился кошмар, сказал я. Ложись спать.

Через минуту, а может, и больше, она снова разбудила меня.

– Вот, слышишь? Думаю, это жуки. Куча жуков. В этот раз ты точно должен был слышать.

Но я не слышал. Я спал. И Грете стоило.

Терренс возвращается после того, как забрал из машины кое-какие вещи, и несет их прямо на второй этаж. Он настаивает, чтобы мы снова собрались втроем в гостиной. У него есть несколько «общих вопросов», в основном ко мне, но, как он сказал, он хочет, чтобы Грета была рядом. На случай, если ей будет что добавить.

– Вам бывает жутковато в доме? – спрашивает Терренс.

Жутковато? Нет, говорю я. Это же мой дом.

– Иной раз бывает, – говорит Грета. – Но у обособленной жизни есть свои преимущества.

Мы здесь не просто так поселились, говорю я. В уединении много плюсов.

– Мы привыкли, – говорит Грета. – Это уж точно.

– Дело в том, что… Не знаю. Я здесь совсем недолго, но тишина давит. Совсем чуть-чуть. На психику, я имею в виду. Наверное, потому, что я к ней не привык.

Все городские так считают, говорю я. Потому-то много кто уехал.

Я смотрю на Грету, потому что она понимает. Она знает, каково это – жить вдвоем, не беспокоясь о современной городской суете.

– И все же иногда я согласна с тем… – осторожно добавляет Грета. – Ну, с тем, что хочется знать, что там, за пределами.

Ее слова меня удивляют. Она как-то затрагивала эту тему, но я решил, что все забудется и больше никогда не всплывет в разговоре. Слушая ее, я понимаю, что она не забыла, и от этого мне тяжело. Вот этого я и не понимаю. Грета любит сельскую жизнь.

– Мысль о том, чтобы отправиться туда, где никогда не бывала, пугает, – продолжает она. – Но иногда ведь полезно пугать себя. Ничего не стоит завязнуть в бытовой колее. Мы убеждаем себя, что идем к какой-то цели, к счастью, но на самом деле эта колея длиною в жизнь.

Нам здесь очень нравится жить, говорю я.

Терренс меняет тему.

– Ты играешь на пианино, – обращается он к Грете. – Я прав?

Грета играет. Она любит играть, а я люблю ее слушать.

– Пианино прекрасно звучит, – говорит он.

– Оно расстроено, – отмечает Грета. – Неисправно.

– Что-тто, прости? – переспрашивает Терренс.

– Пианино. Оно в доме дольше нас, так что не в лучшей форме, – говорит она. – Его нужно настраивать.

Но пианино помогает Грете, говорю я. Помогает расслабиться.

Я вспоминаю, как она играет, и тянусь, чтобы взять ее за руку.

Музыка лечит, говорю я Терренсу. Я рад, что у нее есть свое занятие. Что-то свое, что она умеет делать, а я нет.

– Как вам удалось оставить куриц после запрета на разведение животных? Не волнуйтесь, я не собираюсь никому сообщать о курицах. Пара штук – не проблема.

Не знаю. Их немного, говорю я. Когда мы приехали, они уже тут были. Я решил их оставить.

– Я сказала, если хочет оставить куриц – пожалуйста, но я не собираюсь присматривать за ними, – говорит Грета. – Меня не прельщает перспектива лопатить куриное дерьмо. Если нас поймают, платить штраф будет он.

– Что ж, очаровательно, – говорит Терренс. – Видите? Вот зачем нужны такие свободные разговоры. Мы болтаем ни о чем и узнаем много полезного.

Он снова начинает что-то печатать в экран. Заметки, наверное.

– Чем больше я узнаю, тем уютнее себя чувствую, – говорит он.

Когда мы наконец заканчиваем, Терренс встает.

– Думаю, мне пора наверх. – Он вытягивает руки над головой. – Надо разобрать вещи, подготовить оборудование. Устроиться, так сказать. Не обращайте внимания, если буду шуметь.

Оборудование? Для чего? И сколько этого оборудования?

– Совсем немного. Вам не о чем волноваться. Только все самое необходимое для сбора данных и прочего.

– Я покажу тебе комнату, – говорит Грета.

– Ах да, Джуниор. Не забудь принять две. – Он поднимает полупрозрачный пузырек с таблетками, встряхивает его. – Вот. Доктор прописал.