В поисках истины. Ученый и его школа - Коллектив авторов

Как не парадоксально это звучит, но именно война, будучи самым антидемократичным явлением общественной жизни, привнесла известные демократические нормы в структурную организацию родового западноевропейского общества. Но с образованием ранних средневековых государств, с развитием вас сально-ленных отношений, заменивших прежнюю систему армейской организации, ушли в прошлое и войсковые собрания, и десятеричная система, и демократия. На смену выборным вождям придут королевские династии. В славянской среде сотенное деление будет существенной основой для структурирования общинной земли вплоть до сталинской коллективизации. Очевидно, что с общиной, с системой ее административного деления связано и ее возникновение. Но особенность десятеричной системы, и, как представляется, именно это и обусловило разброс во мнениях специалистов, состоит в ее универсальности. Для территориальной общины с коллективной формой землепользования ее присутствие просто необходимо при распределении обязанностей между домовладельцами, для контроля за соблюдением границ распределенных наделов земли, а иногда и угодий. Во время военных столкновений ее использование для организации народного ополчения также наиболее целесообразно. Ничего лучшего нельзя придумать и для распределения и сбора государственных или частновладельческих налогов. Известно, что в русской деревне каждая десятка специализировалась и в проведении общественных работ. Поставить дом всем миром за день может только четко организованный коллектив. Поэтому и в письменных источниках русская сотня многолика. Но сам характер славянской общины, прочная привязанность последней к десятеричной системе на протяжении тысячелетия говорит о ее общинно-административной основе [48, 298, 302–303, 307].

Не менее сложен вопрос о принципах функционирования десятеричной системы. Известно, что десятский представлял 10, а сотский – 100 домов. Но какова была система их выборов? Если десятский избирался непосредственно соседской группой (такой принцип избрания сохранится и в крепостной деревне [49, 244]), а в XIX в. иногда просто каждый десятый по счету дом обязан был выделить десятского [50, 34], то не ясно, кто назначал сотского: десятские или общинный сход. Однако если учесть размеры гнезда общины (в среднем 100 домов), то второй вариант выглядит предпочтительнее.

Полученные А.Г. Кузьминым новые выводы о характере организации самоуправления в славянской общине влекли за собой постановку вопросов об особенностях структурирования гражданского общества и государства Древней Руси, что закономерно вело его к применению и новых теоретических подходов.

Отличительная черта методологического почерка А.Г. Кузьмина состояла в критическом освоении, казалась бы, незыблемых основ науки. Позволить себе самостоятельно трактовать положения «классиков» марксизма в советские годы могли немногие.

Энтузиазм российского гуманитарного научного знания 1990-х гг., вызванный значительным расширением методологического инструментария научных исследований, в какой-то мере оправдал ожидания применительно к новому и новейшему этапам российской истории. Современный постмодернизм, родившийся из «ощущения кризиса метарассказа» [51, 4] и претендующий на роль ведущего объяснительного механизма обществоведческих наук, пока не привел к появлению ни новых смыслов, ни «ощущений» в отношении начальных этапов отечественной истории, хотя бы в виде простого абзаца. В публикациях последних лет Аполлон Григорьевич неоднократно подчеркивал, что развитие теоретической базы науки невозможно без получения убедительного ответа на вопрос о том, как могло произойти, что методология диалектического материализма оказалась невостребованной советским государством и советской исторической наукой [52].

Подобный диагноз закономерно вытекает из творческого отношения А.Г. Кузьмина к наследию диалектического материализма, в освоении которого проявилась вся мощь, глубина и неординарность дарования ученого.

В трудах К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, о чем речь уже велась выше, содержались более сложные и разносторонние подходы к государству, чем это было принято считать в теории «исторического материализма».

Для В.И. Ленина, находящегося в состоянии перманентной политической борьбы, важной и значимой была только та сторона дела, которая служила непосредственным задачам современного политического момента. В этом смысле и надо понимать его классовые трактовки государства.

В основательном труде Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» исследуются три «маршрута» отчуждения государственной политической власти на примере Древней Греции, Рима и германцев. При этом Ф. Энгельс последовательно уходит от определения государства как такового. В работе приведены лишь его признаки. Методологической «хитростью» Энгельса пользуются и многие современные авторы, предлагая отдельные функции того или иного конкретного исторического государства (например, степень развития норм публичного права, которое, как известно, оказывало существенное влияние на регламентацию всех сторон жизни общества в странах Западной Европы) в качестве его важнейших маркеров и подменяя тем самым вопрос о сущности явления поиском его универсальных, а на деле всегда частных и вообще-то хорошо известных характеристик.

Освоение марксистского наследия А.Г. Кузьмин начинает с наблюдения о сложности восприятия государства: «Главное противоречие нашего сознания проистекает из того, что мы часто незаметно для себя производим подмену: государство как обособившуюся от общества власть смешиваем с государством как территорией, объединяющей народ, с тем, что исстари составляет Отечество» [53, 5]. «Ответы практически на все недоумения можно найти в работе К. Маркса “К критике гегелевской философии права”», – писал А.Г. Кузьмин в предисловии ко второму тому романа В.Д. Иванова «Русь изначальная», вышедшему в серии «История Отечества в романах, повестях, документах» в 1986 г. [53, 5]. В этой сравнительно небольшой по объему и формально не совсем соответствующей жанру научной публикации А.Г. Кузьмин впервые изложил свое видение диалектики взаимоотношения общества и власти и определил четкий вектор, свое образный методологический код, следуя которому он шел к теоретическому обобщению узловых проблем истории России.

В отношении ее начальных этапов именно творческое осмысление положений К. Маркса позволило А.Г. Кузьмину не только фактически, но и теоретически обосновать место и роль, как простой общины, так и стоявших на ее плечах традиций самоорганизации всего общества в процессах складывания и развития русской государственности.

Точкой отсчета для А.Г. Кузьмина стало следующее положение Маркса: «…Поскольку “гражданское общество” – действительное, “неполитическое государство” – противостоит “внешнему”, политическому, их взаимоотношения неизбежно носят характер борьбы и “взаимного приспособления”. Кроме того, Маркс показывает, что и суть государства Гегель понимает неверно, поскольку он форму принимает за содержание, надстройку, паразитирующую на общем интересе, представляет как воплощение общего интереса, смешивая таким образом действительный государственный интерес с мнимым, придуманным в бюрократических ведомствах» [53, 6]. Поскольку в классовом обществе «внешнее государство» никогда не соединяется с обществом общественным интересом, их необходимо различать.

По мысли А.Г. Кузьмина, особенности структурирования «Земли» (термин введен древнерусскими летописцами) состоял в том, что все общество строилось снизу вверх и, строго говоря, выстраивалось в одну достаточно монолитную «общину-землю».

Так, близлежащие общины, четко фиксируемые археологически и занимавшие, как правило, компактную территорию, охватывающую бассейн рек и притоков, составляли племя. В период так называемой феодальной раздробленности племена трансформировались в княжества-республики по социально-политическому типу, весьма близкие к афинскому полису. В рамках единого российского государства – это волости и уезды, в современной России – районы. В период с VIII по XIII в. у восточных славян известны и огромные союзы племен – это летописные поляне, древляне, кривичи и т. д. Территория каждого из союзов обычно больше, чем у современных им королевств Западной Европы. В эпоху позднего феодализма территориально им соответствуют губернии, а в современной России – области. При этом если образование губерний и областей вполне объяснимо с позиций процесса образования единого российского государства, то причины устойчивости и длительного существование союза племен во многом остаются загадочными. Достаточно очевидно, что в условиях господства натуральных типов хозяйствования процессы формирования таких громоздких социальных структур не могут определяться экономической целесообразностью. В то же время не вызывает сомнений высокий уровень их самоорганизации, который позволил им эффективно функционировать на протяжении нескольких столетий, вплоть то татаро-монгольского нашествия без организующей и руководящей роли княжеской власти и государства. Данную проблему А.Г. Кузьмин считал еще не решенной и ожидающей своего исследователя. Но с точки зрения поставленных вопросов принципиальное значение имело другое: на протяжении домонгольского периода истории эти три уровня социальной организации восточных славян «община – племя – союз племен» составляли единый взаимосвязанный общественный организм, в котором на любом уровне прослеживаются одни и те же институты и принципы самоуправления, изначально присущее рядовой сельской общине.