Восточные страсти - Майкл Скотт

— Прости, если отгадал твои мысли, Джессика, — сказал ей муж, — но столь долгие переживания из-за смерти Лайцзе-лу бессмысленны. Ты должна постараться взглянуть на эти вещи в перспективе.

— Что ты имеешь в виду под перспективой, Алан? — сказала она, строго посмотрев на него.

— Она скончалась еще за две недели до того, как Джонатан написал об этом Чарльзу в Джакарту, и я осмелюсь предположить, что письмо шло к Чарльзу не меньше недели. Прошло, следовательно, не меньше месяца со дня смерти Лайцзе-лу, прежде чем Чарльз смог отправить нам письмо, а клипер доставил его сюда — дай мне вспомнить — еще через пять месяцев. И поэтому, хотя новости кажутся нам свежими и заставляют нас страдать так, как если бы все это случилось вчера, не надо забывать о том, что после смерти Лайцзе-лу прошло полгода.

— Это именно то, что я постоянно твержу себе, — раздался голос с порога комнаты, и вошла Руфь Бойнтон, жена Чарльза. Не дожидаясь, пока свекор нальет ей бокал сухого вина, она сделала это сама и приподняла свой бокал.

— Насколько я знаю Лайцзе-лу, она бы стала нас презирать, если бы узнала, что мы впали в хандру. Ее жизнь была полной и насыщенной и, хотя она умерла молодой, я не сомневаюсь, не желала, чтобы ее оплакивали.

Сэр Алан, отпивая виски небольшими глотками, с симпатией глядел на невестку. Обладая живым умом, она была и привлекательна, изящная прическа подчеркивала красоту ее карих глаз, — и порою он не мог взять в толк, как его сын, долгое время отличавшийся диковатыми наклонностями, сумел добиться взаимности у такой утонченной девушки.

Ответ на этот вопрос поверг бы его в ужас. Руфь родилась в Нью-Лондоне, и все ее детство было связано с «Рейкхелл и Бойнтон», где отец ее служил главным плотником. Годами вынашивала она свою тайну, свою безнадежную любовь к Джонатану Рейкхеллу, но, поняв наконец, что он никогда не женится на ней, приняла предложение Чарльза. Теперь, по крайней мере, она стала членом этой семьи, и брак обеспечил ей финансовую независимость.

Но он принес с собою и многие тяготы. Ей удалось подавить гордость и смириться с фактом, что маленький Дэвид был сыном другой женщины; она понемногу привязалась к мальчику и стала любить его как собственного сына. Однако его отец продолжал оставаться для нее загадкой. Слишком часто доходили до нее известия о романах Чарльза, и, хотя она старалась оставаться невозмутимой, эти откровения неизменно причиняли ей боль. И вот теперь, казалось, удача наконец обратила на нее свой взор. Сведения, которые в тот прекрасный день содержались в письме от Чарльза, наполнили ее сердце надеждой. Кончина Лайцзе-лу означала, что Джонатан второй раз овдовел и в данный момент свободен. И Руфь, даже против своей воли, не могла не поддаться на соблазн молодости и часто фантазировала, как они с Джонатаном занимаются любовью.

Теперь она даже могла в какой-то степени понять, почему Чарльз заводил романы на стороне. Его увлекала новизна, но к реальной жизни это не имело отношения. Он клялся ей, что любит ее, любит Дэвида, и она не сомневалась в том, что он говорит правду, по крайней мере, когда делал эти заверения. Она же, в свою очередь, воображала, как занимается любовью с Джонатаном, и в каком-то смысле эта «невинная» связь доставляла ей удовольствие, но она ни в коей мере не хотела ни ставить под угрозу прочность своих брачных уз, ни отвернуться от того чистого чувства, которое питала к Чарльзу.

И она отлично понимала, что затевает опасную игру. Ни при каких обстоятельствах ей нельзя отдаваться этой любви — наоборот, следует быть благоразумной и подумать о том, как обуздать свои опасные фантазии.

— Как, по-вашему, Джонатан собирается поступить с детьми? — спросила она свекровь. — Я хочу сказать, что могла бы нанять для них гувернантку.

Джессика покачала головой.

— Насколько я знаю Сару, она не потерпит, чтобы женщина младше ее руководила жизнью Джулиана и Джейд. Или я очень крупно ошибаюсь, или она сама возьмет на себя труды по их воспитанию.

Подумав немного, Руфь вынуждена была согласиться.

— Да, вы, наверное, правы. Сара, конечно, не из тех женщин, которые потерпят чужое вмешательство.

Ни они, ни сэр Алан не замечали, что за ходом их разговора жадно следят. Элизабет Бойнтон, приемная дочь сэра Алана и его жены, застыв в дверном проходе, ловила каждое их слово. Недавно вернувшись после окончания школы в одном из пригородов Парижа, Элизабет из неуклюжего подростка превратилась в чарующе красивую юную леди. Ее прямые, цвета зрелой пшеницы волосы доходили ей до талии, большие голубые глаза были напоены чувственностью; походка была неизменно величава, ибо она сознавала, что фигура ее хрупка, но женственна, что ростом она выше большинства женщин, что ее природная грациозность заставляет иных любоваться каждым ее шагом.

Узнав о смерти Лайцзе-лу, Элизабет сразу же исчезла в своей спальне и долгие часы провела в уединении. И мать, и невестка безо всякого труда догадались о причинах такого поведения. Она внушила себе, что влюблена в Джонатана Рейкхелла, — который не был связан с ней кровным родством, — еще в то время, когда была совсем маленькой девочкой. Больная тема в семье долгое время не обсуждалась, но это, конечно, не означало, что Элизабет рассталась со своими мечтами. Напротив, она не переставая думала о Джонатане.

Здесь, в кругу самых близких ей людей, она наконец решила, что может говорить свободно.

— Подумать только, — произнесла она ясным, высоким сопрано, — сколько есть женщин, которые стремятся заманить Джонатана в свою западню, делая вид, что заботятся о его детях. Этих детей изнежат и избалуют до неузнаваемости.

Все посмотрели в ее сторону. Сэр Алан наполнил свой бокал сухим вином. У леди Бойнтон появилось на лице выражение неодобрения.

— Полагаю, ты в скором времени убедишься в том, что Джонатан достаточно проницателен, чтобы раскусить подобные замыслы. Ведь он человек огромного жизненного опыта и, уверена, без труда заметит уловки любой женщины, которой вздумается начать охоту за его именем.

— Как знать, как знать, мама, — небрежно обронила Элизабет, — ставки чересчур велики, так что нет ничего удивительного в том, что многие женщины начнут действовать и хитро, и осмотрительно. Джонатан — не только самый красивый мужчина в Новой Англии, он, пожалуй, и самый состоятельный.

— Точнее, был когда-то самым состоятельным, — сухо отозвался сэр Алан, — он по глупости расстался с огромным наследством свой покойной жены, отказавшись от него в пользу китайских бедняков, и нынче у компании весьма неопределенное будущее — во многом из-за той политики по расширению рынков сбыта, на которой настаивали Джонатан и Чарльз. Я всегда пытался им возражать, но меня не слушали, а на мои дурные предчувствия никто не хотел обращать внимания.