«Я сам свою жизнь сотворю» Инженер. Функционер - Геннадий Вениаминович Кумохин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Придя в партком, я сообщил о кознях райкома Корецкому. Он с видимым энтузиазмом заявил, что Институт меня ни за что не выдаст. Он даже позвонил по громкой связи Шипулину, и я услышал бодрый голос действующего генерал-лейтенанта, что я нужен Институту и никому меня не отдадут. Мы продолжали разговаривать, и я даже немного успокоился, когда раздался телефонный звонок первого секретаря райкома.
— Да, Татьяна Георгиевна, слушаюсь, Татьяна Георгиевна, — только и сказал, теперь уже бывший мой секретарь парткома.
Так меня сдали в моем родном Институте. Не та позиция была у Корецкого, чтобы впрямую возражать первому секретарю. Да, как мне кажется, он и не стал бы возражать: уж больно правильный был его заместитель.
— Гена, завтра в два на бюро райкома, — только и сказал мне Корецкий в спину.
Ситуация для меня была безвыходная, но я дал себе зарок, что целиком «райкомовским» не стану ни при каких обстоятельствах.
На бюро райкома первый секретарь Петрова, красивая волевая женщина, видя мою расстроенную физиономию, даже посочувствовала при всех:
— Ну же, Кумохин, улыбнитесь!
Мне определили рабочее место за столом, где сидел покойный Маканцев, памятник которому я вскоре увидел на «немецком» кладбище, а позже, не к ночи будь помянут, занимал Брехов. И дали курировать группу парторганизаций НИИ, к одной из которых я еще вчера принадлежал. А моему коллеге по «камере», как я вслед за Мишей стал называть наш кабинет, перепоручили группу парторганизаций промышленных предприятий района.
Мои неприятности на этом не закончились, так как выяснилось, что по моей группе через две недели запланирован вопрос на бюро райкома. Тема вопроса была мне знакома — я сам недавно готовил актив с подобной повесткой в своем уже бывшем Институте. Я созвонился с заместителем секретаря парткома Александром Михайловичем Лисицыным, с которым я уже успел хорошо познакомиться во время различных совещаний в райкоме. Кроме того, наши колонны располагались рядом во время праздничных демонстраций, и мы частенько «заходили в гости» друг к другу во время продолжительных остановок колонн.
Михалыч был хорошим товарищем, он без слов понял в каком затруднительном положении я оказался, и без лишних проволочек передал мне необходимые материалы. Я удивился, насколько похожие вопросы в организационно-партийной работе приходилось нам решать. Часть проблем, как говорится, лежала на поверхности, а некоторые вопросы я почерпнул, читая протоколы заседаний парткома, которые проводились в парткоме за последние несколько лет.
Я набросал проект постановления, познакомил с ним Михалыча и отправился в райком переписывать, что называется, набело. Василий Иванович дал мне «рыбу» — образец похожего постановления по другой организации, по которому я добавил необходимые дежурные фразы, например, вместо привычных мне «партком постановляет» — «бюро райкома постановляет». На следующий день я передал отпечатанный проект постановления заведующему. Он прочитал при мне, но не добавил ни слова. А еще через день нас с Долоховым, который, как оказалось, тоже должен был готовить вопрос на бюро, но только неделей позже, вызвал к себе Драч, курировавший орготдел.
Это только позже я понял, что секретарь райкома попросту решил устроить показательную порку для новичков, а в тот день я был буквально раздавлен. В большом кабинете на четвертом этаже райкома за массивным столом сидел еще молодой холеный мужчина в массивных роговых очках и с брезгливым видом листал наши проекты, а мы остались стоять, как нашкодившие котята.
Бегло пролистав оба, он презрительно отбросил их в сторону и сердито насупил брови. О проектах он сказал только, что они «слабые» и в них мало «негатива». А затем последовал разнос, который мог относиться к кому угодно, но только, как я считал, не ко мне. Чего стоила, например, фраза о необходимости представлять проект постановления за месяц до заседания бюро. И это с пафосом произносил человек, который еще несколько дней назад чуть ли не упрашивал меня переходить в райком.
— Николай Петрович, но я работаю в райкоме еще меньше недели, — робко пытался возразить я.
На что последовал суровый ответ, что это совершенно никакого значения не имеет.
Одним словом, разыгрывался вечный сюжет басни Крылова «Волк и ягненок», только нас было два ягненка. Выйдя из кабинета начальника в весьма подавленном настроении, мы отправились в свою «камеру». Я позвонил Михалычу и сообщил, что вынужден добавить в проект «негатива».
Заседание бюро райкома с моим вопросом прошло довольно гладко. После выступления секретаря парткома Колоколова перешли к прениям.
— Игорь Николаевич, — сказала Петрова, — тут организационный отдел (имелся в виду я) подготовил проект постановления, в котором отмечается ряд недостатков в организационно — партийной работе. Надеюсь, Вы согласны с ними?
Лицо секретаря парткома пошло пятнами. Этот еще молодой, амбициозный человек, кстати, так же, как и Драч, выходец из комсомольских вожаков, скоро уйдет в ЦК, но сейчас ему приходится оправдываться:
— Да, Татьяна Георгиевна, мы знаем о своих недостатках и отмечали их на заседаниях парткома.
— Ну, вот и хорошо, если знаете, — подвела итоги Петрова, — отдел райкома проделал хорошую работу, надеюсь, члены бюро не возражают против принятия постановления в целом? Всем спасибо.
Утешение
От неприятностей, мой друг,
Никто не застрахован.
А ты не Моцарт, не Мальбрук,
Не Брут и не Бетховен.
Неси свой крест. Не суетись.
Нашел предмет для вздохов!
Ведь тот ручей — еще не Стикс,
Пригорок — не Голгофа.
Я довольно быстро усвоил немудреные, в общем-то правила игры: на заседании бюро хвалить было не принято, а все недочеты в работе института или предприятия нужно было объяснять недостатками партийного руководства.
После этого мне не составило труда подготовить еще пару вопросов на бюро с общими отчетами парткомов крупных институтов. Группа НИИ, которую я курировал, была самой многочисленной в районе. В других условиях, наверное, мне было бы
