УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ И ЧЛЕНОВ ДОМА РОМАНОВЫХ НА УРАЛЕ - Дитерихс К.

В начале октября направление мыслей солдат охраны стало ухудшаться: приехавший от Керенского новый комиссар Панкратов со своим помощником Никольским затеяли политическую борьбу с местными большевиками, во главе которых был некий Писаревский, и объектом своих политических экспериментов сделали солдат охраны.

Солдаты стали нервничать, разлагаться, хулиганничать. Цель у них была иногда вовсе не причинить неприятность Августейшей Семье, но выходило так, что страдала всегда Она. Стали придираться ко всяким мелочам распорядка жизни Семьи, до тех пор не вызывавшим никаких недоразумений; обратили внимание, что Государь и Наследник продолжают носить погоны, заметили кинжал на черкеске у Государя; поднялись разговоры о слишком большой свободе приближенных к арестованным, словом, как говорят, атмосфера начала наэлектризовываться.

К этому времени между Людендорфом и Гофманом, с одной стороны, и Лениным и Троцким, с другой, то есть между крайней правой партией - Германии и крайней левой - России, уже состоялся известный договор. Не секрет теперь, что в рядах деятелей и сотрудников Ленина и Троцкого-Бронштейна оказались также многие из нашей крайней правой, или, вернее, причислявшие себя к таковой: Красин, Гутер, Бонч-Бруевич, Шнеур, Муравьев и почти вся былая тайная охранка и много других, выявившихся своей активной деятельностью и еще больше - действовавших скрытно, за спиной. Такое содружество было понятно: на Ленина и Бронштейна крайняя Германская партия смотрела как на временное оружие, которое в нужный момент будет убрано, а на вспаханное поле посеют семена объединившиеся крайние правые Германии и России. Теоретически расчет был правилен, но практически его составили люди вовсе не духовно-национальных принципов монархизма, а люди полицейско-личного режима.

За последнее время излюбленным способом этого режима для достижения намеченных целей явилась провокация самого разнообразного вида и самого широкого размера.

Та же провокация нашла себе место и в Тобольске в отношении несчастной Царской Семьи.

Выше уже было сказано, что вывести цельное заключение из деятельности организации, к которой принадлежали люди типа Соловьева и Васильева, не представилось возможным. Здесь история ограничивается лишь изложением тех фактов, которые определялись расследованием, и тех мыслей, которые зарождались как следствие совокупности всех фактов и обстоятельств, прошедших в период работ по исследованию трагической кончины бывшего Государя Императора и Его Семьи.

Как раз в это время, когда атмосфера вокруг Царской Семьи начала сгущаться и настроение охраны обострялось, в лице Алексея Васильева и Соловьева начинает проявлять свою деятельность “охранения интересов заключенных” рассматриваемая Петроградская организация.

Чтобы попасть в церковь, Царской Семье приходилось пройти садом, перейти улицу и тогда уже был вход на паперть. При каждом выходе в церковь Арестованных по обеим сторонам этого пути ставились шпалерами солдаты охраны. Был день 3 ноября (21 октября по старому стилю, день восшествия на престол бывшего Государя Императора); вся Семья приобщалась у ранней обедни; народу в церкви было совсем мало; никто решительно ни в городе, ни в охране не обратил внимания на службу именно в этот день. Кончилась служба. Августейшая Семья направилась домой. И вот в тот момент, когда бывший Государь и Государыня появились на паперти, по распоряжению Алексея Васильева, совершенно неожиданно раздался звон всех колоколов собора и продолжался все время, пока Царская Семья шла между рядами насторожившихся солдат охраны и не скрылась в подъезде губернаторского дома, который Она занимала. В глазах солдат, привезенных из Царского Села, Алексей Васильев воспроизвел полностью картину выхода Их Величеств из церкви в период, когда Они были на престоле.

На счастье, семена развала, сеявшиеся в охране распрей Панкратова с Писаревским, еще не успели достаточно взрасти, и начальнику охраны полковнику Кобылинскому удалось на этот раз еще овладеть настроением массы, и инцидент ознаменовался только шумом, криками возмущения и негодования в среде охраны, не причинив реальных последствий для Августейшей Семьи. Но отношение солдат охраны резко изменилось, они потребовали удаления Панкратова и присылки из Петрограда или Москвы большевистского комиссара, и с этого времени Писаревский приобретал себе все более и более сторонников в рядах охраны.

Наступило Рождество. 25 декабря вся Царская Семья была у ранней обедни. После обедни начался молебен. Церковь была битком набита народом; солдаты охраны, в то время уже довольно демократизованные, обыкновенно церкви не посещали, а те, кто бывал в наряде в шпалерах, пока шла служба, разбредались повсюду коротать время по-своему. Но на этот раз почему-то в церковь явилась чуть не вся охрана и в особенности элементы уже совершенно обольшевичившиеся. Молебен шел своим порядком, подходил к концу. И вот опять, снова по распоряжению Алексея Васильева, неожиданно для всех диакон провозгласил многолетие всей Царской Семье, именуя при этом полными былыми титулами: Его Императорскому Величеству, Ее Императорскому Величеству, Их Императорским Высочествам…

Бунт среди охраны и городского пролетариата разразился невероятный; солдаты рвали и метали, подстрекаемые еще большевистскими руководителями, и с громадным трудом удалось их удержать от проявления крайних, насильственных действий над Членами безвинно пострадавшей Царской Семьи. В конце концов на состоявшемся шумном, буйно настроенном митинге более умеренным элементам удалось провести резолюцию: в церковь совсем Семью не пускать; пусть молятся дома, но каждый раз на богослужении должен присутствовать солдат.

Так, Алексей Васильев, исполняя волю поставивших его, “охранил интересы заключенных”; только случайно в Тобольске не свершилось самосуда разъяренной Алексеем Васильевым толпы над бывшим Государем и Его Семьей. Во всяком случае, Царская Семья была лишена свободы посещения церкви, а следовательно, лишена возможности общаться с приезжавшими к Ним в Тобольск друзьями. Быть может, это тоже входило в планы Петроградской организации.

В свой центр, в Петроград, Васильев и Соловьев доносили, что ими организована сильная организация в 300 человек, а следовательно, нет надобности присылать новых офицеров и увеличивать численно организацию, но требовали все новых и новых присылок денег, как для Царской Семьи, так и для содержания организации. Действительно, через писца, исполнявшего в Тобольске обязанности дворника и ставшего, как оказалось впоследствии, большевиком, Алексей Васильев передал бывшему Государю незначительную сумму денег, которая потом, при сличении с суммами, присылавшимися Васильеву и Соловьеву, оказалась совершенно ничтожной. Все же остальные деньги оставались у этих местных исполнителей распоряжений центрального органа.

По-видимому, и в отношении численности организации Соловьев и Васильев были также далеки от истины, или же организация эта имела какие-нибудь особые цели, так как на последовавшие события организация не реагировала; провезли из Тобольска в Екатеринбург с маленьким конвоем бывшего Государя, Государыню и Великую княжну Марию Николаевну; провезли туда же, спустя три недели, остальных членов Царской Семьи; свершили в Екатеринбурге Исаак Голощекин и Янкель Юровский свое злое дело - ни Соловьев, ни Васильев, ниих организация не проявляют никаких мер по “охране интересов Царской Семьи”.

Когда был взят Екатеринбург, то из разбитой, отступавшей армии Берзина к нам перебежало много наших офицеров. В числе их был и генерального штаба капитан Симонов, начальник штаба армии Берзина. Хотя это был офицер, перечисленный в генеральный штаб уже приказом Бронштейна-Троцкого, но, занимая видную должность у Берзина, он много помогал нашему офицерству перебраться на белогвардейскую сторону и в конце концов сам последовал за ними. В Омске он нашел своего Начальника Академии Генерала Андогского; последний, покровительствуя Симонову, взял его в Ставку на ответственную должность Начальника разведывательного и контрразведывательного отдела.

В Омске Симонов всем говорил и докладывал официально Верховному Правителю, что, служа в рядах большевиков, он слышал от комиссаров, что Наследник Цесаревич и Великие Княжны живы, но неизвестно, где находятся. Лично Симонов твердо верил в это, решительно отстаивал эту версию, но никаких реальных доказательств представить не мог.

В феврале 1919 года Соловьев оказался во Владивостоке. Проживал он в гостинице, сохраняя большое инкогнито, но открылся начальнику паспортного пункта полковнику Макарову и просил у него четыре незаполненных бланка заграничных паспортов. Макарову он рассказал, что Наследник Цесаревич и Великие Княжны живы и невредимы, что он ждет условной телеграммы о Их выезде и просит заграничные бланки, которые заполнит сам, будто бы для отправки Августейших детей за границу.