Нежность Аксель - Франсуаза Бурден

— Я хотел спросить… А что, если мы создадим качественное программное обеспечение для тренеров?

Аксель, обескураженная, покачала головой.

— Программное обеспечение? Но для чего?

— Составлять списки достижений и выигрышей, планировать работу, рисовать сравнительные таблицы и тому подобное. Цифры более выразительны, если их упорядочить!

— Господин Стауб, я…

— Ксавье, ведь мы договорились.

— Да, Ксавье, в моем компьютере этого нет, и, знаете, я прекрасно обхожусь. Желаю приятно провести вечер!

Она нажала на газ, заставив его закрыть дверцу. Через пять минут она ехала по мосту Сен-Клу в направлении автотрассы, ведущей на запад. Терять время с владельцами лошадей было частью ее работы, но тот час, который она провела с Ксавье Стаубом, — это просто уму непостижимо!

«Жазон, девятый номер! Этот тупица воображает, что лошадь всю жизнь будет под одним номером! Боже мой, похоже, отец все-таки лучше! А что до его программного обеспечения…»

Может, он настаивал на выпивке, чтобы продать ей компьютерную программу? Эта мысль вызвала улыбку, но скоро Аксель забыла о ней. Как всегда, ее ждали тысячи срочных дел, и она действительно спешила вернуться домой. Переодеться, обойти конюшню, позвонить Бенедикту, который снова уехал в Лондон. А когда фургон для перевозки беговых лошадей Общества конных перевозок возвратится из Отей, выгрузить лошадей и убедиться, что они не поранилась в машине. Наконец, поужинать с Констаном.

Перспектива сегодняшнего вечера заставила ее задуматься. Конечно, она очень любила смотреть, как Констан готовит, и слушать его отчет за день, но разве нормально в двадцать семь лет жить с дядей и дедом? Иногда друзья советовали ей снять студию, стать независимой, но она считала невозможным оторваться от лошадей. К тому же она совершенно не представляла, как можно покинуть несуразный дом с выступами. Честно говоря, у нее не было необходимости завоевывать свободу, которой ее никто и не лишал. Бенедикт позволял ей жить по своему усмотрению, никогда не расспрашивал о личной жизни, значение имела только работа. С какой же стати уходить? Чтобы поступать, как все? Но Монтгомери были другими, не типичными, они были вне нормы!

Аксель всегда осознавала это. Конечно, когда она училась в школе в Мезон-Лаффите, были дети, чьи родители каким- то образом принадлежали к конному миру, но, похоже, так, как они, не жил никто. Родители, пока не исчезли при трагических обстоятельствах, зачастую позволяли ей пропустить первый урок ради того, чтобы прокатиться на лошади. Летом они проводили отпуск вдвоем, на паруснике, не заботясь о том, чем в это время занимаются их дочь и сын. Обычно детей на несколько недель отправляли в Саффолк, к Джервису и Грейс, откуда они возвращались с прекрасными манерами и улучшенным английским произношением. «Стойте одной ногой на каждом берегу Ла-Манша, не забывая своих предков!» — повторяла кузина Кэтлин в каждый их приезд.

Предавшись воспоминаниям, Аксель едва не проехала поворот на Пуасси и только в последний момент перестроилась вправо. «Альфа Ромео» чудесно повиновалась, к тому же она водила машину так, будто это был чистокровный скакун. Она долго выбирала автомобиль и взяла сто пятьдесят девятую модель «седан», чтобы в случае необходимости в багажнике могла поместиться коляска Бенедикта.

После Пуасси она наконец оказалась на дороге через лес Сен-Жермен. Аксель отключила кондиционер, опустила стекла. Каждый раз, возвращаясь, она испытывала одно и то же нетерпеливое чувство — смесь удовольствия жить в чудесном месте и опасения, как бы в ее отсутствие не случилось беды.

Порыв ветра растрепал ее волосы, и движение, которым она их поправила, внезапно напомнило ей о матери. Соланж тоже носила длинные волосы и почти на всех фотографиях, сделанных на борту судна, была изображена с рукой возле головы или за ухом. И с неизменной лучезарной улыбкой. Парусник был ее страстью — едва ступив на палубу, она уже была счастлива.

У Аксель сжалось сердце. Она подняла стекла. Она не хотела думать ни о матери, ни об отце, ни о том ужасном сентябре, когда Бенедикт по десять раз на дню обзванивал все порты в Бретани. К поиску парусника присоединилось морское ведомство, но, несмотря на задействованные силы — безуспешно. Судно исчезло вместе с телами и имуществом.

Тела и имущество. Выражение действительно жестокое, если представить тела Соланж и Норбера в глубинах океана. Октябрь и ноябрь не принесли ничего нового, следовало признать очевидное. Аксель много плакала и утешала Дугласа. Она тупо повторяла ему, что не нужно терять надежды, но в глубине души знала, что родители не вернутся…

Она проехала по железнодорожному мосту, спустилась по авеню Лонгей и наконец попала в парк. Вот уже и ограда позади. Она дома, на своей территории.

«Я просто обязана сделать что-нибудь для Дуга…»

Какой бы отвратительной ни была их последняя встреча, он по-прежнему оставался ее младшим братом и нуждался в помощи.

«Констан поможет мне убедить Бена. Вдвоем нам удастся его уговорить!»

Но она отнюдь не была в этом уверена. Бенедикт никогда не отказывался от принятых решений, а ведь он объявил, что Дуглас больше не желанный гость. Покинуть дом, хлопнув дверью, и обвинить в этом семью было мальчишеством, безответственностью. Тем более, как впоследствии обнаружилось, проявить себя вне семейного круга Дуглас оказался неспособен.

Въехав в распахнутые ворота конюшни, Аксель припарковалась за рядом стойл, под навесом, где находились машины. Едва она вышла, как ее окликнул Констан, желавший знать, каков результат Жазона.

— Ошибка на последнем препятствии помешала Жазо — ну выиграть, но я очень довольна его вторым местом! Здесь все в порядке?

— Да, никаких проблем, — ответил он ободряюще.

Он часто упрекал ее в излишнем беспокойстве и недоверии, не осознавая, насколько серьезными могут быть оплошности. Краем глаза Аксель глянула, хорошо ли выметен двор после раздачи овса в обед.

— Пойду переоденусь в джинсы, — сказала она и направилась к дому.

Она торопилась, чтобы проконтролировать выгрузку, когда прибудет фургон для перевозки лошадей. Если конь испугается, спускаясь из фургона, то может пораниться или убежать от конюха.

— Предупреди Реми, чтобы он свел Жазона!

Реми был спокойным и серьезным, ему можно доверять.

— Аксель?

Она обернулась и встретилась с восхищенным взглядом Констана.

— Ты такая забавная в этом жакете, он так тебе идет…

Она поблагодарила его нежной улыбкой. Он мог рассердиться из-за того, что она в очередной раз попросила кого-то другого заняться лошадьми, но когда она видела в его руках недоуздок, то начинала нервничать. Она знала, что он способен все бросить, чтобы завязать шнурок или спокойно выкурить сигару. Когда Бенедикт присутствовал при подобных сценах, то только поднимал глаза к небу, сдерживая ярость. Констан — его сын, и для него этого было достаточно.