Лгунья - Ольга Пашнина

Герберт явно изменил поведение, хоть и старался этого не показывать. Но конкурента учуял, и глаза его нехорошо блестели, а движения из расслабленных превратились в немного резковатые, отточенные. Я надеялась, Эрик пройдет мимо, и на этот раз мы избежим публичного скандала, но, конечно же, парень с друзьями уселись прямо напротив нашего столика. Не прошло и минуты, как Эрик заметил меня и направился к нам.

– Кортни, – он внимательно меня осмотрел, – а я думал, тебя отчислили.

– Не волнуйся за меня. Решаю дела с наследством. Я ведь ездила на похороны мачехи.

– И когда же ты вернешься?

– К твоим похоронам думаю успеть.

Парень побагровел и явно стушевался. Мне сейчас только Эрика не хватало. Парнем он действительно был неприятным, хоть и красивым. Сколько девчонок рыдало после его обещаний вечной и светлой – не счесть.

– Пожалуй, нам пора, – хмыкнул Герберт. – Не буду мешать ребятам развлекаться. Присутствие юриста явно будет их стеснять, – усмехнулся Герберт. – Идем, милая.

И при этом он ненавязчиво, но очень собственнически приобнял меня за талию. Началось. Самцы сцепились, а я, как всегда, пожинаю последствия. Причем ни один, ни другой мне совершенно не нужны.

Но Эрик оказался не полным идиотом и, поняв, что Герберт юрист, а значит, не только прекрасно знает законы, но и имеет нужные связи со стражей, поспешил насмешливо откланяться и вернуться к друзьям. Но меня не покидало ощущение, что этот парень еще даст о себе знать.

Едва мы вышли из ресторана, я высвободилась из мужских объятий. Внутри клокотала беспричинная, но такая обжигающая злость.

– Знаешь, я думал, твои поклонники более… обременены интеллектом, – рассмеялся Герберт.

Проигнорировав его, я направилась к стоянке экипажей, чтобы наконец вернуться в Хейзенвилль. И вот что странно: я совсем не чувствовала сожаления, покидая Даркфелл.

– Это бред, причем очень странный, – в который раз повторила я, когда мы с Гербертом уже поднимались по ступеням к дому. – Если Эмили Фаннинг нужны деньги, зачем убивать Хейвен? Зачем разбрасывать вокруг меня кукол на озере?

– Кортни, люди далеко не всегда делают что-то, чему есть разумное объяснение. Поверь, в моей практике было множество случаев, когда кто-то оказывался мертв лишь потому, что на убийцу находило затмение. Иногда люди сходят с ума и поступают совершенно нелогично и жестоко. Я разыщу эту Эмили. Не волнуйся, без доказательств мы ничего ей не сделаем.

– Кортни, это ты? – раздался голос Ким из гостиной.

Оттуда играла негромкая музыка, слышались ароматы кофе.

– Да, Кимми, мы вернулись, – устало выдохнула я.

Сеcтра выглядела как-то странно. Ее глазки возбужденно блестели, а щеки подозрительно раскраснелись. Кайла ей вина налила небось? А повод… хотя, к демонам доводы, я тоже хочу!

– Кортни, у нас гости, – улыбнулась Ким.

– Какие гости? – удивилась я.

Только бы не Портер… только бы не детектив, я не выдержу сейчас еще и его допрос! Пусть это будет Тай.

Но из гостиной вышел совсем не Тай. Моложавая женщина с длинными золотистыми волосами застенчиво улыбнулась и махнула мне рукой.

– Здравствуй, Кортни. Наверное, ты меня не помнишь. Ты так изменилась… ох, о чем же я, ведь прошло семнадцать лет! Я Эмили Фаннинг, мама Ким.

Возникла очень неловкая пауза. Ким ничего не замечала, она, казалось, была рада неожиданному визиту леди Фаннинг. Герберт, как обычно, оценивающе осматривал женщину. Вообще в нашем кругу не пристало так откровенно пялиться и рассматривать, но Герберт оставался собой в любой ситуации, и раз леди Фаннинг была любовницей отца, он не считал эту женщину достойной уважения. Двойная мораль – такая привычная черта всех друзей отца.

– Добрый вечер, Эмили, – наконец я нашла в себе силы поздороваться. – Удивлена, что вы вдруг решили нас навестить.

– Не нужно этого холода, Кортни. Я всегда мечтала навещать Кимберли, я не отказывалась от нее. Но у Карла были свои условия, а я… со мной она выросла бы в нищете.

По лицу женщины пробежала тень. Так я и думала – пришла клянчить деньги.

– Я слышала, ты сильно простужалась. Как здоровье?

– Спасибо, неплохо.

– Мама останется у нас на пару дней, ты же не против? – спросила Ким.

Глядя в ее глаза, сияющие надеждой, я просто не могла сказать «нет» и вышвырнуть Фаннинг из дома.

– Кайла разрешила, – добавила Ким.

Я подавила желание сказать что-то вроде «Кайла слишком быстро решила, что она уже хозяйка дома». Все же моя злость была результатом усталости и трудного дня. Меньше всего я хотела срываться на младшей сестре. Да, Ким рада приезду матери, она вообще не склонна на кого-то обижаться, прощает любые обиды. А Кайла не знает, кто заказал кукол, и разумеется, тоже решила не расстраивать сестру.

– Прошу меня извинить, я очень устала, – наконец сказала я, проходя мимо Фаннинг к лестнице. – Уже поздно. Думаю, вы разберетесь с ужином без меня.

– Спокойной ночи. – А Ким все ж почувствовала мое напряжение.

– Не уверена, что усну в одном доме с этой женщиной, – не удержалась и шепнула я Герберту, когда мы поднимались наверх.

– Остаться с тобой? – не преминул воспользоваться шансом.

– Размечтался. Хотя…

Я вспомнила о документе, найденном у Белами, и решила, что знания Герберта мне могут понадобиться.

– Пожалуй, хочу. Можешь не обольщаться. Сегодня мне нужен исключительно твой интеллект.

Дверь скрипнула едва слышно, но я бросила быстрый взгляд, чтобы удостовериться – вошел Герберт. В его руках были две тарелки, которые он поставил на стол. Я с любопытством приподнялась на локтях. В одной из тарелок были бутерброды, по-мужски неуклюжие, с огромными кусками копченого мяса. Во второй лежали всякие фрукты, орешки и сыр. Герберт сходил за бутылкой вина и достал где-то два бокала.

– Урчание твоего желудка намекнуло мне, что ты не станешь отказываться от легкого перекуса, – усмехнулся он, встретившись глазами с моим голодным взглядом.

– Все уже спят?

Я сделала несколько больших глотков вина и тут же ощутила головокружение. Не хватало еще напиться.

– По-моему, да. Давай сделаем перерыв, а не то моя голова взорвется.

Мы на протяжении трех часов пытались расшифровать документ Кайлы, но особых успехов не добились. Герберт использовал все известные заклинания, но без шифра мы мало что могли. А подобрать шифр – это дело не из легких.

Я уже почти решилась идти к Кайле и спрашивать прямо, как с ней связан Белами. В конце концов, одно дело – похищение ребенка. Убийство Хейвен – это серьезнее.

– Не понимаю, – я потерла виски, – как связаны Белами, Хейвен и Эмили? Это какой-то бред!

– А я предупреждал. Многие дела разваливаются просто потому, что все вокруг ищут логический мотив. Иногда что-то случается просто потому, что кому-то стало скучно. Или кто-то псих… погоди-ка.

Герберт отставил в сторону бокал с вином и подвинул к себе документ.

– Что? – тут же заинтересовалась я.

– Если его шифровала не Кайла?

– Белами?

– И не он. Если документ шифровал Карл?

– Не поняла, – нахмурилась я. – Зачем папе шифровать какое-то соглашение между Кайлой и Белами?

– Посмотри на подпись.

Посмотрела, и не один раз. Подпись, как подпись, принадлежит явно руке сестры. Что необычного увидел Герберт?

– Объясняю. Подпись на этом документе немного отличается от обычной подписи Кайлы. Я каждую вашу завитушку знаю досконально. Так Кайла расписывалась до того, как поступила в колледж. В юности она не очень жаловала письмо, а позже, начав учиться, она немного видоизменила почерк. Она расписалась на этом документе еще до поступления в колледж.

– Тогда я совсем перестала что-либо понимать, – призналась я.

– Есть документ, который Кайла подписала явно после шестнадцати – раз получила право отвечать за себя, но явно до восемнадцати-девятнадцати. Ты же помнишь, что Карл контролировал каждый ваш шаг в то время. Он вряд ли прошел бы мимо этого документа, если только Кайла не сделала какую-то глупость самостоятельно, что вряд ли.

Он вернулся к вину и откинулся на спинку кресла. Глаза его блестели, и, пожалуй, взгляды, которые Герберт нет-нет, да и кидал в мою сторону, были слишком многозначительны. Я старалась их не замечать, но ничего не могла с собой поделать: вино в голову ударило быстро.

– Тогда что-то, связанное с мамой.

Маму отец любил. Наверное, это был единственный человек, которого он любил таким, какой он есть. Которого не лепил под собственные нужды. Ей он все прощал, ей позволялось то, на что я до сих пор не могу решиться.

Я пробовала вариант за вариантом. Имя, дату их свадьбы, дату ее рождения, смерти. Но написанное в документе так и оставалось набором символов.

– Думай, милая, думай, – хмыкнул Герберт. – Должно быть что-то, что он поставил как шифр. Любимое блюдо, имя ее питомца в детстве?