Сказ о звонаре московском - Анастасия Цветаева

Да, колокол представляет собой нечто совершенно новое и малопонятное. Если и найдутся лица, серьезно, искренне интересующиеся колокольной музыкой и относящиеся к ней, как к искусству, -- то ведь оно еще почти не открыто!

Я же, могу смело сказать, первый воспринял это искусство. До меня абсолютно никто другой не отдал все свои усилия и внимание колоколу, не воспринял его так, его живую, мощную, величественную красоту.

Музыка его как бесконечна прекрасна, так и неимоверно сложна, в высшей степени трудна, когда пытаешься ее объяснить. Но все изучение того, что входит сюда в мое колокольное дело, все, что касается колокола, почему-то далось мне чрезвычайно легко, без малейшего затруднения.

Записи мои ничего общего не имеют с нотной системой, хотя у меня и имеется запись колокольных звучаний индивидуальностей колоколов по пятилинейной нотной системе. Я написал их для воспроизведения на клавиатуре фортепиано...

Имеется у меня еще другой список индивидуальностей колоколов, но только Больших. Всю сложность этих звуков и звуковых сочетаний я отчетливо слышу и различаю все их свойства. То, что называю чертеж "звукового дерева", -- это изображение музыкального дерева со всеми его суками и ветвями, которые в свою очередь подразделяются. Этот чертеж одновременно является и нотами. Такого тончайшего различия в звуках нет ни на одном музыкальном инструменте -- только на колоколах.

Возьмем фортепиано. Каждой клавише фортепиано соответствует известной высоты определенная нота. На клавишах по нотам мы и воспроизводим музыкальные произведения. Так же на других инструментах: смычковых, духовых, ударных. В колоколе перед нами имеется ряд музыкальных звуковых атмосфер, самых разнообразных, сложнейшей системы структур. Вполне логично назвать эту звуковую атмосферу "звуковым деревом". "Звуковое дерево" каждого колокола пишется в виде корня, ствола и кроны.

Колокольная музыка основана на всякого рода, вида, характера созвучиях различного тембра и звукового сплетения. Вызывая их, сила удара играет огромную роль. Если ударять не в один колокол, а сразу в два или несколько, то он или они будут при своем звучании издавать еще иное звучание, чего не будет если их ударить в отдельности. И при каждом колоколе это "иное" издаваемое созвучие будет другое и не будет совпадения в силе удара, то есть не будет одинаковой степени сипы ни в данном, ни в совместном колоколе. Если данный колокол не будет изменять степень сипы удара, а совместный с ним будет изменять, а также если совместных -- несколько, то тут то же самое произойдет, а именно -- при каждом ударе данный колокол будет изменять свое добавочное звучание. Могу еще дать пример: всякая совместность колоколов во время удара издает "такое-то" созвучие "индивидуальностей", каждая из которых образует на себе "иное" созвучие. И все эти "индивидуальности" со своими "иными" созвучиями, соединяясь в одно целое, создают свою звуковую атмосферу "такой-то" "индивидуальности". Если эти же колокола данной совместности, кроме одного, дадут удары равной силы, а этот один даст удар не тот, но другой, т.е. изменит силу удара, то совокупность звуков так называемых "добавочных" индивидуальностей создает уже другую атмосферу. Малейшее изменение силы удара уже дает другой облик атмосфере совокупности колокольных звуков. Все они, имеющие каждая свой основной тон (следующие пять колоколов: "Успенский", самый большой колокол на колокольне Ивана Великого в Кремле, первый на храме Спасителя, первый на колокольне Троице-Сергиевской лавры, Симонова монастыря и Саввы Звенигородского) -записаны у меня в виде "звукового дерева".

С самого раннего детства я слишком сильно, остро воспринимал музыкальные произведения, сочетания тонов, порядки последовательностей этих сочетаний и гармонии. Я различал в природе значительно, несравненно больше звучаний, чем другие: как море сравнительно с несколькими каплями. Много больше, чем абсолютный слух слышит в обычной музыке! Предо мной, окружая меня, стояла колоссальнейшая масса тонов, поражая меня своей величественностью, и масса эта была центр звукового огненного ядра, выпускающего из себя во все стороны лучи звуков. Все это иными словами, было как корень, имеющий над собою нечто вроде одноствольного древа, с пышной, широкой кроной, которые рождали из себя вновь и вновь массу звучания в разрастающемся порядке. И сила этих звучаний в их сложнейших сочетаниях несравнима ни в какой мере ни с одним из инструментов -- только колокол в своей звуковой атмосфере может выразить хотя бы часть величественности и мощи, которая будет доступна человеческому слуху в Будущем. Будет! Я в этом совершенно уверен. Только в нашем веке я одинок, потому что я слишком рано родился! Но там, в этом Далеком Будущем, которого я, может быть, не увижу, у меня много, подобных мне, друзей..."

На этом кончалась рукопись. Но я встала от нее, полная сил: и все, что я написала после ее прочтения, -- ею питалось. Вдохновеньем ее, дыханьем!

На ловца и зверь бежит. В моих руках новая, небольшая, плотная книжка, (о, и по содержанию для меня -- плотная!): "Загадки звучащего металла" Ю. В. Пухначева, издательство "Наука", 1974 год. Какая радость! Раскрываю -- и погружаюсь в нее, как в прохладную реку в жаркий полуденный час: книга о колокольном звоне! История русских колоколов, их различные формы, разница техники колокольного звона в России и в других странах, колокололитейное дело, особенности звучания металлов. Изображение колоколов по эпохам и странам, сведения о литейщиках знаменитых, о звонарях...

Как близко к Котику: "...Можно говорить о некотором основном тоне колокола, по которому оценивается высота его звучания: к нему всегда приложен богатый и характерный набор добавочных чистых тонов, более низких и более высоких... Отсюда -- богатство оттенков, разнообразие тембров, которые позволяют различать голоса колоколов, даже совпадающих по высоте основного тона, богатство эпитетов, которыми мы характеризуем их звучание: звонкое, глухое, резкое, мягкое..."

"Музыка выразит то, о чем не расскажет слово. А то, что не передаст своей песней ни один музыкальный инструмент, -- донесет да сердца каждого колокольный звон".

Котик Сараджев не ошибся -- уже настает то будущее, о котором он говорил тому назад полвека! Научное издательство издало эту книгу, потомки, внуки Котика будут ее читать.

В магазине "Грампластинка" покупатели слушают "Ростовские звоны". Есть и другая пластинка с колокольным звоном в Литве: "Колокола Каунасского музея". И очередь стоит к кассе! Значит, не случайно я в 1975 году села за письменный стол начать рассказ о московском звонаре. Пришло время!

А когда я кончила писать, показала рукопись наивысшему авторитету в музыкальном мире -- Д. Д. Шостаковичу. И вот его ответ:

"23 мая 1975 г. Репино

Многоуважаемая Анастасия Ивановна!

Вашу повесть я прочитал с большим интересом. Все что касается музыки, написано вполне убедительно и не вызвало у меня никаких возражений.

С лучшими пожеланьями

Д. Шостакович".

Смолкла жизнь звонаря, написавшего нам страницы о своем музыкальном мировоззрении. Смолк его колокольный звон. Но до сих пор еще живет молва: "Когда звонил Котик Сараджев, в ближайших домах открывались окна, люди бросали все и слушали, завороженные, -- так он играл..."

1927 -- 1976.