Отпуск строгого режима - Кирилл Казанцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А знаешь что, Ленка, пошли ко мне. Я тебе компенсирую свой беспредел.
— Какой беспредел?
— Ну, что руку чуть тебе не сломала.
— Да брось ты. Все в порядке, — махнула здоровой рукой Ленка.
— Пошли, пошли, у меня коньячок есть, вафельки шоколадные, французские.
— Французские, говоришь?
— Они так приятно хрустят. Похрустим, поговорим. Ну, как?
— Ладно, идем, — наконец согласилась Ленка.
Подруги подошли к автостоянке. Из спортивной сумки-банана Светка достала электронный ключ. В двух шагах от нее приветственно пикнул желтый, закошенный под спортивный двухместный «бумер».
— Ни фига себе, а я и не видела у тебя такой брички.
— Папан недавно подогнал. Он двухместных машин не понимает. А вот мне она как раз. На фига мне пассажира за спиной держать.
— Ты че, боишься? — удивилась Ленка.
— Ну, когда руки на руле, сделать практически ничего нельзя. И предок будет спокоен, что я никого подвозить не буду. А рядом усажу только того, кто мне на самом деле самый близкий человек.
— Да, логика в этом есть, — согласилась Ленка.
Светка завела двигатель, который почти неслышно заурчал.
— А сейчас послушай, какая музыка.
Светка дала газу, и мотор ритмично зарычал бархатистыми басами.
— Прям тигренок.
— Супер, и даже музон-шансон включать не надо.
— Нет, подружка, ты включи. Пускай парни нам что-нибудь исполнят.
Светка нажала кнопку, и в четырех динамиках — двух впереди и двух сзади, для объемного звука — голос с хрипотцой запел:
От бутылочки вина —
И не болит голова.
А болит у того,
Кто не пьет ничего.
Желтый «БМВ» рванул с места и полетел по улицам, рассекая светом фар городские сумерки.
А потом, сидя за барной стойкой у себя на кухне, Светка, выпив на пару с Ленкой двести граммов душистой «Метаксы» из пузатых бокалов, прослезилась и захныкала:
— Я из-за него хотела покончить с собой. Вот этими руками… Нажраться всякого дерьма и от этого дерьма умереть. А это он дерьмо! Дерьмо! Ты, Валет, полное дерьмо! — крикнула в потолок оскорбленная девушка.
— Правильно, Светка, он и есть дерьмо! И чмо! И все, что на «о»… — поддержала подругу Ленка. — А вафельки у тебя вкусненькие. И коньячок ок!
— Да он фуфло!
— Ты че, коньяк фуфлыжный?
— Да нет, успокойся, коньяк настоящий. Это Валет фуфло!
— Конечно! И ссыкло. Как с нормальной девушкой в серьезные отношения вступить, так срезу же бежать. Только пятки сверкают.
— И чего они, козлы, нас боятся? — Светка допила коньяк из своего бокала. Взяла фигуристую бутылку, обновила подружке, плюхнула себе.
— Чего-чего… — презрительно улыбнулась Ленка, представив лицо своего последнего кавалера. — Мужики все думают, что им с нами век свободы не видать. Думают, что мы для них камень на шее и гиря к ногам.
— Давай за нас — за прекрасных дам! — перебила Светка. — Если мы гири, то золотые!
— Правильно!
Подруги чокнулись, глотнули, откусили от французской вафельки по кусочку.
— А такое о себе возомнил, говорит мне: я гений житейских обстоятельств. Из любой тяжелой ситуации, говорит он, умный человек должен найти выход, а я, представь, Ленка, хвастается он, нахожу два выхода.
— Два? Че, он того, двинутый? Зачем два, у него что, раздвоение личности? — Ленка повертела указательным пальцем у виска. — Шиза косит наши ряды…
— Да нет… Говорит, что нужно найти два выхода, чтобы, когда он воспользуется одним, те, кто за ним гонится, подумали, что он вышел через второй.
— Ну, он загнул… Знаешь, он просто трепло. И язык у него помело… О! Видишь, Светка, опять все на «о-о-о», — протянула Ленка, уже порядочно окосевшая. — Слушай, подруга, а у него там тоже помело? — девушка глазами показала себе между ног и прыснула со смеху.
Светка неожиданно задумчивым и загадочным тоном произнесла:
— Вот там-то у него, честно говоря, черенок от помела. А руки у него… Такие руки, нежные и сильные.
Крупные слезы внезапно потекли по ее щекам.
Ленка перестала ржать, обняла подружку:
— И кто же он у тебя по профессии?
— Я же еще тогда тебе говорила — фокусник-иллюзионист.
— Артист, значит, — мотнула головой Ленка, — звезда арены, значит!
— От его прикосновений, честно, как в кино говорится, я летаю…
Обе подружки, вспомнив, как когда-то они «улетали» от хорошего секса, дружно пустили нюни.
А потом выпили еще коньячку.
— Найдем мы твоего артистишку… Вычислим, где у него гастроли, — решительно сказала Ленка. — Найдем, предстанем перед ним такими прынцесами, красивыми, сексапильными. Ты себя покажешь во всей красе и щедрости. Он нам номер откинет, а мы его или озолотим, или прокинем. Пускай себе локти тогда грызет. Правильно?
— У-у-у, — ревела Светка.
— Перестань… Найдем мы его! Никуда он от нас не денется, — решительно проговорила Ленка. — Что они перед уходом у тебя делали? Вспоминай.
— В компьютере копались.
— Так, подавай сюда компьютер!
Ленка намного лучше разбиралась в интернет-прибабахах, чем Светка. Она быстро восстановила историю в браузере, вычислила, на какие сайты заходил Валет.
— Ну так понятно, все понятно, Светик… На юга потянуло пташек. В Турцию полетели. Город явно Сиде. Судя по тому, как они осматривали и пересматривали странички фотоотелей, цены и прейскуранты, — это «Голден Стар отель», «Сайд Сан парк», «Сан Флауэр» или «Нертон отель». В общем, картина ясная.
— Картина маслом… Давай добьем. — Светка разлила остатки «Метаксы». — Вот такая наша жизь — дзынь-бздынь, — заплетающимся языком сказала она.
— Не боись, подруга, у меня есть план, как вернуть или наказать твоего пижона, — ухмыльнулась Ленка.
11
На кровать Валета в гостиничном номере, заправленную клетчатым покрывалом, он и Борода сбросили все бабки, которые у них были в карманах, в лопатниках, в специальных тайниках в складках и швах одежды.
— Рыба крупная, — ощерился турок-месхетинец, — и главное, здесь ловить не переловить. Летят и будут лететь с бабками прямо к нам в руки.
Валет стопками, как складывают карты при раздаче, молча разложил купюры.
— Итак, у нас вышло три тысячи долларов, полторы тысячи евро, двадцать восемь тысяч рублей, золотая цепочка, три банковские карточки, — подытожил карманник. — И это всего за час с хвостом работы.
— Ты щипач охрененный… — похвалил подельника турок-месхетинец. — Но и моя доля в этом есть.
— Ты же чуть не попалился. Нам фартануло, что турецкий мент вмешался.
— Если я не буду тренироваться, то ничему не научусь. А на кой хер ты эту пластмассу набрал? Возни с ними, — Борода показал на банковские карточки.
— У меня в Анталье знакомый корешок отабарился, — сказал Валет. — Айтишник.
— Кто?
— Крякер… Он их вскроет.
— Возьмет и крякнет! — усмехнулся Борода.
— Он здешних дроперов снабжает, а они с нашими чуваками в доле.
— Бля буду, — проворчал турок-месхетинец. — Я ни в зуб ногой, что ты базаришь. Не врубаюсь я в эту новую феню.
— Дроперы покупают дорогие цацки по взломанным картам.
— А че, он сам не может?
— Его голова дороже стоит, чем вся эта хрень в магазинах, — многозначительно протянул вор-карманник.
— А сколько эта голова с нас возьмет за этот пластик?
— О проценте еще помозгуем, зависит, что на них есть. У него свои расценки. Я добазарюсь, — заверил Валет.
— Да, я компьютер никогда не расшарю, — честно признался Борода.
— Каждый должен делать свое дело. — Руки карманника быстро растасовывали купюры, делили по стопкам.
— Однако, слышь, твоему ремеслу я все-таки научусь, — решительно проговорил турок-месхетинец. — Ты мне все свои закавыки выложишь. Скажи — да или нет?
— Не кипятись… Если хочешь, научу, но учить буду аккуратно. Наша главная задача — жить и брать все от жизни незаметно. А обеспечивают нашу жизнь обеспеченные фраеры, — начал разглагольствовать Валет. — И брать надо только у того, кто может не заметить или сделать вид, что для него пропажа — это пустяк. Если украдешь последнее у инженера, который пару лет копил на поездку в Турцию, он хай поднимет, пойдет в посольство, те обратятся к туркам. А турецкие менты хуже наших — взяток, ты сам видел, не берут. И наши туристы для них — курица, несущая золотые яйца. За эту курицу они все и вся на уши поставят и перекроют нам, щипачам, пути-дорожки. А в тюрьме ты у них никто — сразу же, считай, опущенный. Но ты хоть сам турок, тебя, может, и пожалеют, мол, репрессированный народ, а я русский — вековечный враг их. У них знаешь какое о нас представление — что мы славянские звери и готовы любого турка в чан с парашей бросить и казацкой шашкой над головой махать, чтобы он в этот чан нырял.