Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - Константин Писаренко

Так зачем боярин Морозов затеял весь сыр-бор с вызовом Неронова, изданием «Грамматики», двойной свадьбой? Потому, что чувствовал, как «плещеевщина» день за днем поднимает градус народной ненависти к его команде и к нему лично. Прекратить выколачивание из подданных денег произволом было нельзя, обнародовать истинные планы правительства до обретения заветного письма Хмельницкого — рано. Вот и занялся Морозов возведением двух «запасных аэродромов». Породнение с царем через брак с родной сестрой царицы весьма повышало шансы Бориса Ивановича выжить, если народный бунт, сокрушающий всех и вся, вспыхнет до приезда нарочного от запорожцев. А троице Ванифатьев — Неронов — Никон, известным ревнителям нравственной чистоты и справедливости, в критический час надлежало сыграть роль посредника между негодующими москвичами и царской челядью.

Что касается «Грамматики» Смотрицкого, то она тем, кто умел читать между строк, намекала на истинное значение всего происходящего: готовимся вернуть Смоленск. Пусть немного, но подсказка снижала степень напряженности в обществе. Кстати, в середине апреля к рекрутированию на войну «против татар» подключили помимо «старых солдат» и необстрелянный разночинный люд, а наемникам-офицерам велели завершить сборы к 10 (20) мая 1648 г. Не вести ли из Варшавы от «друзей»-сенаторов подстегнули процесс формирования запасных частей и распределения военспецов по конкретным подразделениям?!

Апрель — май 1648 г. Московское государство заканчивало развертывание крупных воинских соединений на западной границе. И тогда же, 8 (18) мая, с благословения Морозова успел выйти в свет фактически программный документ первой настоящей политической партии России — «Книга о вере единой, истинной, православной». Катехизис русского православия, в духе, близком мировоззрению нероновцев, но на основе поучений игумена Киево-Михайловского монастыря Нафанаила. В нем проклинались католики и униаты, а греки, на Флорентийском соборе, вернее, «съезде» в 1439 г. капитулировавшие перед Римом, оправдывались, как обманутые и принужденные к этому папистами. Говоря современным языком, «Книга о вере» есть не что иное, как платформа новой организации, созданной путем слияния двух религиозных кружков — царского и нижегородского. Ее базовый принцип таков: греческое православие — идеал; а вот какое греческое — ранневизантийское, заимствованное Древней Русью у Константинополя, или поздневизантийское, закрепившееся к XVI веку на Балканах, в Палестине, а с 1640-х гг. и в Малороссии, умалчивалось, чтобы каждый из участников группы мог интерпретировать главный тезис по-своему. Слабый политический вес Неронова в сравнении с легендарными Соловками или Троицей породил данный компромисс, практически нереальный с вышеназванными монастырскими братствами. Учитывая, что Алексей Михайлович предписал издать «Книгу о вере» 1 (11) марта 1648 г., судьбоносные консультации двух православных лидеров — Ванифатьева и Неронова — длились не более полутора месяца (конец января — февраль).

К концу мая формирование резервной «партии власти» завершилось. На типографском складе ждали своего часа тысяча двести экземпляров истинного вероучения. Пять ярких ее членов, авторитетных у разных слоев населения, настроились в любой момент наладить диалог, с кем потребуется. Конечно, ими состав партии и ограничивался, зато они располагали сотнями сочувствующих. Никону, Ванифатьеву, молодому Ртищеву доверяли многие из москвичей. За Нероновым стояли «радикалы» доброй половины Поволжья, от Романова-Борисоглебска (ныне Тутаев) до Нижнего Новгорода, и от Вологды до Мурома и Темникова. За десятилетия подвижничества отец Иоанн сумел завязать немало полезных и дружеских знакомств в близлежащих от Нижнего городах и селах. Наконец, не будем забывать о юном царе, помазаннике Божьем, высшем судье для всех подданных.

Впрочем, Морозов до последнего надеялся на то, что все обойдется и он избавится от неистового Неронова на другой день по прочтении «листа» Хмельницкого. Ведь нижегородец, как и в 1632 г., осудит войну, даже наперекор мнению большинства общества, мечтавшего о реванше. Тем самым поп сам разорвет партнерские отношения и отправится либо домой, на Волгу, либо куда подальше… А пока в первой половине мая москвичи, озлобленные на московское начальство всех уровней, с ненавистью наблюдали за тем, как оно пировало на череде сановных свадеб. Стольники Михаил Иванович Морозов, Федор Львович Плещеев, Иван Андреевич Голицын, Иван Богданович Милославский в преддверии похода венчались со своими избранницами и, как же по-другому, закатывали торжества, гремевшие на всю округу. Одно перечисление фамилий, принадлежавших клану первого министра, не могло не раздражать обычного жителя столицы, уставшего за девять месяцев бояться «вышибал» из Земского приказа. А вид или молва о щедрых застольях на боярских дворах одиозных особ неминуемо еще больше накаляли общественную атмосферу, намекая на то, куда тратятся «плещеевские» денежки…

Боюсь, что эти свадьбы и переполнили чашу народного терпения. Счет пошел на дни. 17 (27) мая Алексей Михайлович отлучился из Москвы в Троице-сергиеву лавру, 1(11) июня возвратился обратно{32}. За две недели политического затишья москвичи основательно подготовились к важной встрече с царем…

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ВАНИФАТЬЕВ

Днем 1 (11) июня 1648 г. царский кортеж въехал в Москву. Отведав у ворот Земляного города традиционные хлеб и соль, Алексей Михайлович направился в Кремль. По пути он с удивлением отметил, как в разных местах через стрелецкие кордоны пытались прорваться и подбежать к нему некие люди. Приблизиться к экипажу, однако, не посчастливилось никому из пятнадцати или шестнадцати смельчаков. Всех перехватила стража. Так что об их намерениях государь так и не узнал, даже от жены, которую толпа чуть не зажала возле Кремля. Стрельцы выстояли и затем оттеснили разношерстную публику назад, к обочинам, получив в ответ град камней, ранивших кое-кого из придворных царицы. Во дворце Морозов от разъяснений уклонился, ограничившись обещанием повесить пойманных наглецов. Боярин еще не понял, что произошло в Москве за время отсутствия царской семьи.

А в Москве свершилась революция, похожая на английскую. И надзиравшая за столицей, боярская комиссия — князья П. И. и М.П. Пронские, окольничий И.А. Милославский, думные дьяки Чистой, Волошенинов и Елизаров — ее прозевала. Пока вельможный комитет заседал в кремлевских теремах, за стенами царской резиденции в приходах стихийно формировались народные комитеты, налаживалась связь между ними и обсуждалась программа действий. В итоге постановили попробовать вручить челобитную от всего мира лично царю или хотя бы царице. Для чего отобрали полтора десятка добровольцев, снабдили каждого копией прошения, распределили по точкам на царском маршруте, удобным для рывка через цепочку охраны. К концу месяца эти комитеты полностью контролировали Москву, в том числе и стрелецкие приказы, не сопровождавшие монарха в Троицу. О прелестях «плещеевщины» ведали все, покончить с ней мечтали тоже все.

Ничего удивительного в том, что все слои москвичей сплотились для достижения заветной цели, нет. Удивительно другое: как это талантливый политик Борис Иванович Морозов не сообразил, не почувствовал, что эксперимент с «эффективным методом» пора прекращать и удовлетвориться накопленной к тому моменту суммой?

Московские же революционеры оплошали в одном: не послали делегатов в лавру к стрельцам царского конвоя. Но эту ошибку они исправили в ночь с 1 (11) на 2 (12) июня. Увы, к утру пятницы Морозов уже не имел никого, кто бы его защитил. Стрельцы, вышедшие с царем из Кремля «за крестом» в Сретенский монастырь на поклон к чудотворной иконе Владимирской, подчинялись не первому министру, а лидерам восстания. В чем высокородный боярин и убедился вскоре. Хотя ряд источников и утверждает, что народ приступал к Алексею Михайловичу по дороге к обители, скорее всего, до завершения церемонии никто не отвлекал царя от божьего дела делами суетными. Лишь возвращаясь в Кремль, царь в какое-то мгновение обнаружил перед собой народное море, которое стрельцы и не думали разгонять. Только теперь юный монарх услышал, о чем бьют челом верноподданные: во-первых, «на земсково судью на Левонтья Степанова сына Плещеева, что от нево в миру стала великая налога и во всяких разбойных и татиных делах по ево Левонтьеву наученью от воровских людей напрасные оговоры»; во-вторых, о помиловании арестованных накануне.

Вот когда Морозов пожалел о промедлении, да было поздно. Он угодил в ловушку. Отдашь москвичам Плещеева — худо: тот со страху расскажет обо всем. Не отдашь, тоже рискуешь головой: обидчика отнимут силой и, как ни крути, язык у него развяжется. Колебания разрешил шурин Плещеева — глава Пушкарского приказа Петр Тихонович Траханиотов, умолявший пощадить сестриного мужа, что и посоветовал государю Морозов. Алексей Михайлович велел толпе расступиться, и, полагая, что ультиматум принят, народ пропустил царя, проводив процессию до Кремля. Расчет на крепкие ворота и стены главной цитадели страны не оправдался. Караул проигнорировал приказ Морозова предотвратить проникновение черни в Кремль, и поток, устремившись за государем, без помех добрался до площади перед царским дворцом, заполонил все вокруг и притих в ожидании исполнения своей воли.