Специальный корреспондент (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Это уже было интересно.

— А почему к гемайнам не хочешь?

— Воевать придется.

— И с кем воевать?

— Известно с кем, масса. С теми, кто захочет меня убить!

— И что, много таких?

— Очень много! Весь Сахель и еще Шеба — дурные люди, кушают других людей... Вот, хотят и сюда прийти, людей кушать.

— А что, гемайны вот так позволят тебе взять оружие и воевать?

— А почему ж нет, масса, я — сильный мужчина! Слыхал, что гемайны даже приглашают абиссинцев. Мы — люди Джа, и гемайны — тоже. А ты из какого народа?

— О, Тес, моя родина отсюда так далеко, что ты и вообразить себе не сможешь...

— Дальше, чем Абиссиния?

— Дальше, намного дальше. Чтобы доплыть до Шебы на корабле, мне понадобилось семь дней.

— Да, далеко... — задумался он.

Мы шли еще некоторое время молча, а потом абиссинец сказал:

— Я убил двадцать девять человек и больше не хочу. Потому я не пойду к гемайнам.

Новость была очень интересной. Я даже не знал, как на нее отреагировать. А Тес продолжил:

— Всякий раз, когда убиваешь человека — будто пачкаешься. Я очень грязный, масса. Очень. Как мне теперь отмыться?

— Кто бы мне сказал, Тес... — на душе стало препаскудно.

А он еще обещал веселую прогулку! Нужно же было встретить еще одного рефлексирующего солдата — за тридевять земель!

— А ты ведь тоже воин, масса, и тоже убивал, да? Ты пробовал отмыться?

— Я решил, что должен вернуть долг — и был э-э-э-э... Наставником. Учил детей — мальчиков и девочек. Чтобы они не повторили наших ошибок.

Он вдруг улыбнулся:

— Масса — умный, Тес — дурак. Дети! Это верно... Забрал жизнь — верни ее! Как думаешь, если у меня будет двадцать девять детей, этого будет достаточно? У меня есть на примете хорошая девушка... Даже две... То есть, три хороших девушки!

Я представил себе Теса, облепленного тремя десятками абиссинчиков, и широко улыбнулся. Он тут же улыбнулся в ответ — белозубо и приветливо. Его улыбка была шикарной, как у актера в синематографе — и, очевидно, никаких уродливых манипуляций с зубами ему не делали.

И мне сразу стало как-то спокойнее.

Позвякивание цепей, приглушенное, надсадное пение и металлический стук мы услышали издалека. Миновав поворот, которым дорога огибала каменистый холм, мы вышли на открытое пространство и замедлили шаг, пытаясь понять, что за картина предстала перед нашими глазами.

Несколько десятков человек в полосатых робах размахивали кирками и перетаскивали камни в овраге, по дну которого бежал ручей. Видимо, случился оползень и русло водного потока запрудило, что угрожало мосткам и дорожному полотну. По всему выходило — это каторжане. Охрана на конях и с винтовками в руках дежурила у обрыва.

Среди работающих внизу мужчин были белые колонисты, коричневокожие уроженцы южного материка, даже несколько каторжан с характерным для жителей Сипанги или Нихона разрезом глаз.

— Проходите, проходите! — крикнул один из конвоиров.

Тесфайе замер на мосту, вглядываясь вниз. Вдруг снизу кто-то громко и злобно крикнул, и Тес удовлетворенно кивнул, махнул мне рукой, и мы зашагали дальше. Сзади послышался топот копыт — нас догнал охраник в широкополой шляпе. Конь его прядал ушами и нетерпеливо перебирал ногами.

— Ты узнал кого-то из них, мавр? — спросил он, поправив головной убор стволом винтовки.

Тес задумчиво глянул снизу вверх, в лицо конвоиру.

— Там твои подельники? — охранник горячил коня и тот грудью надавил на абиссинца.

— Не друзья, нет. Кровники. Радостно видеть врага, копающегося в грязи.

— Ну-ну, грязномордый. Я присмотрю за тобой! — он развернул лошадь, и песок и мелкие камушки из-под копыт ударили мне прямо в лицо.

Тесу досталось сильнее — но он не переставал улыбаться. Когда охранник удалился, абиссинец жизнерадостно заявил:

— Я мог бы стащить его с коня, масса, и располосовать от паха до подбородка его же собственным ножом. Хороший нож, "Барлоу".

Я только хмыкнул в ответ. "Барлоу" — хороший нож? Рассказал бы он это Дыбенке... У меня был настоящий сребряницкий клинок в рюкзаке — вдобавок к раскладному в кармане. Мне даже захотелось достать его и похвастаться.

— Не веришь, масса?

— Верю, почему нет. Вон ты какой здоровый.

Постоялый двор представлял собой убогое двухэтажное строение из известняка, огороженное дощатым забором. За оградой располагалась конюшня, стоянка для автомобилей, колодец с насосом на ручном приводе и небольшой навес, под которым дремали разморенные жарой люди, ожидающие транспорта.

Страж порядка в такой же широкополой шляпе, как и давешние конвоиры, вышел нам навстречу. В зубах у него была сигара, в набедренной кобуре — револьвер.

— Дилижанса не будет. И мест для ночлега тут тоже нет. Можете отправляться дальше пешком, — флегматично заявил он.

Я как-то не планировал ночевку на открытом воздухе, да и долгий пеший переход — это то, к чему следует готовиться заранее.

— Ладно, мистер, — сказал я, — Но магазин-то у вас работает? Мы можем прикупить кое-чего в дорогу?

Он сплюнул под ноги и кивнул.

— Эй, Лосьон! Тут к тебе клиенты! Чужак с дурацким акцентом и грязномордый!

Мне захотелось плюнуть ему в физиономию. Такие люди просто напрашиваются на проблемы — и с удовольствием пользуются самой малой толикой власти, чтобы продемонстрировать свое превосходство. Металлическая бляха на левой стороне груди и шляпа с кокардой давали ему такую власть.

Старик с огромный лысиной, которого назвали Лосьоном, с тяжким вздохом поднялся с завалинки, выбил золу из трубки и, кряхтя, направился внутрь здания. Мне нужны были одеяла, продукты, котелок, фляга для воды — и другая обувь. В сапогах по такой жаре можно было быстро доконать свои ноги.

Тес оказался весьма обеспеченным парнем — он достал из кармана брюк серебряный самородок величиной с божью коровку и повертел его в своих пальцах.

— Мне тоже нужно одеяло, масса. А еще — вон тот мешок и сандалии... И еще — я возьму топор, масса. На длинной ручке. Вот этот.

Топор выглядел устрашающе — наверное, таким рубили баобабы! За него абиссинцу пришлось доплатить — он снова порылся в кармане и извлек крохотный самоцвет, хризолит, насколько я мог судить. Какие еще тайны хранил этот матерый убийца с улыбкой добряка?

Мы пробыли в лавке дольше, чем предполагалось — очень уж медлительным был этот Лосьон. Он всё-таки попытался всучить мне перед самым выходом в нагрузку причину своего странного прозвища:

— Возьмите отличный лосьон после бритья, производство Арелат...

Вонял лосьон чем-то явно кошачьим. Дай Бог, чтоб мятой.

Основательно нагрузившись поклажей и переобувшись в легкие ботинки, я ожидал Теса, который плескался под напором воды из насоса.

— Иди-иди, образина! — раздался голос из-под навеса, — Всё равно морду не отмоешь.

Абиссинец снял рубаху, обнажив мощный торс, покрытый татуировкой, и продолжил умываться. Голоса смолкли. Тут, видимо, в отличие от меня, знали, что значат эти узоры. Но я и так знал, что он прикончил три десятка человек, и вообще — парень был неплохой. Я бы и не подумал называть его грязномордым — это довольно глупая идея, постоянно напоминать человеку об особенностях внешности — как будто он может с этим что-то поделать.

Другое дело — мой акцент. Но я вроде как пытался исправить ситуацию, хотя компания абиссинца, который сам изъяснялся на весьма упрощенном варианте лаймиш, была для этого не самой подходящей.

Вообще это было довольно странное сочетание: ксенофобия и аболиционизм. Там, в городах побережья, ширилось движение за свободу кафров, а здесь, на дороге, все ставили на вид моему спутнику цвет кожи и происхождение. В Лиссе было сколько угодно креолов, мулатов и кватеронов — но ни одного кафра или абиссинца я там не встречал... Это тоже следовало обдумать — в пути.

До вечера мы прошли еще километров пять, а когда солнце начало садиться — единогласно решили устроить привал. Тес выбрал для этого плоскую каменную террасу на склоне холма, мы натаскали хвороста, разложили одеяла и разожгли костер. Над огнем булькал котелок, абиссинец, став на колени, молился на своем языке, глядя на звезды. Созвездия на угольно-черном небе были чужими, незнакомыми, и я почувствовал некий глубинный, первобытный страх. Как же далеко меня занесло от дома!