Криницы - Иван Шамякин

Шаблюк поднял дымарь и, старательно растирая ногой угольки, недовольно проворчал:

— Какие там поэмы! Да и не вам их писать! — И весело обратился к Лемяшевичу — Идемте, я вас медовой брагой угощу. Напиток, я вам скажу, царский, по старинному русскому рецепту.

Через день Шаблюк пришел в школу и, оставшись с Лемяшевичем наедине, заговорил:

— Не могу, Михаил Кириллович, быть в отставке. Бросил работу потому, что не стало сил терпеть непорядки. А теперь не могу — тянет в школу, в коллектив. Вам это должно быть понятно…

Лемяшевич обрадовался. О таком педагоге, который мог бы воспитывать не только детей, но и его, молодого директора, служил бы примером для всего учительского коллектива, он мечтал еще тогда, когда впервые услышал от Журавских о старике. По приезде он горячо пожалел, что Шаблюк оставил школу.

С того дня они стали работать вместе. Лемяшевич понимал, что без помощи Данилы Платоновича, без его мудрых советов, без его авторитета ему, новичку, пришлось бы очень трудно. И так было нелегко. При всем добром желании помочь деньги председатель райисполкома смог выкроить только на самое необходимое. Все остальное посоветовал делать «методом народной стройки». Но в колхозе была горячая пора уборки, а людей не хватало. Колхоз отставал. Мохнача вызывали на бюро райкома и вынесли решение, после которого он ходил хмурый, злой, ни на кого не глядя. Говорить с ним о чём-нибудь, кроме уборки, стало невозможно. А Лемяшевичу особенно трудно было договариваться с ним: первое знакомство их произошло при неприятных обстоятельствах.

На второй или третий день после приезда он шел на речку купаться. Шёл вдоль Криницы, что протекала возле школы и тянулась через луг к реке.

Остановился в кустах, не доходя до берега. В этот момент речку переходили вброд три женщины с большими вязанками сена за спиной. Женщины присели отдохнуть на берегу, и одна из них, помоложе, скинув юбку, выкупалась прямо в сорочке. Лемяшевич представлял, как тяжело, должно быть, в жару нести такую ношу. И потому, даже когда женщины, вскинув вязанки на плечи, двинулись дальше, он не вышел из кустов: постеснялся с полотенцем на плече встречаться с рабочими людьми.

Молодуха шла впереди, две другие женщины шагов на тридцать отстали. Дойдя до кустов, она испуганно вскрикнула:

— Бабочки! Потап!

Одна из женщин повернула и быстро зашагала через луг напрямки. Самая старшая спокойно подошла к кустам, где уже слышался сиплый мужской бас:

— А-а, голубки, вот когда я вас поймал. Скидайте сено!

— Потап Миронович, в лесу серпом нажали. Лесник разрешил, — веско и сурово сказала старшая женщина.

— Знаю я вашего лесника! Он за пол-литра весь лес продаст. Трудовую дисциплину срывает! На работу не выходите!

— Все утро работали, Потап Миронович. Обедать идучи, зашли…

— Ну, я долгих разговоров не люблю. Скидайте! А не то — сами знаете…

— Да чем же корову кормить, Потап Миронович?

— Я не кормилец ваших коров, у меня пятьсот голов своих.

По этим словам пораженный, недоумевающий Лемяшевич догадался, кто такой Потап Миронович, и его возмутили слова председателя «у меня своих пятьсот голов». «Выходит, стадо твое, а не колхозное, и только ты один печешься о колхозном добре, а все остальные — рвачи и воры!»

— На, подавись ты своим сеном! — злобно, со слезами в голосе, крикнула молодая.

— Ну, ну, ты! Полегче!..

Лемяшевич вышел из своей засады и быстро подошел к месту происшествия. На торфянистой, сырой стежке среди кустов лежало сено. Потап Миронович сидел на корточках и чиркал спичкой. От сена поднялся белый дым, но, недосушенное, разгоралось оно вяло.

Лемяшевич подскочил и под самым носом у председателя затоптал огонь. Мохнач поднялся с удивительным для своей комплекции проворством. Как видно, он растерялся от неожиданности и стоял, исподлобья глядя на незнакомца, который появился неведомо откуда и отважился на такую дерзость. Женщины спрятались в кусты.

— Это зачем же добро жечь? Разве у вас так много сена? — внешне спокойно спросил Михаил Кириллович.

Толстая шея председателя вмиг налилась кровью, часто заколыхался под грязноватой сорочкой большой живот.

— Краденое, — прохрипел он.

— Краденое? Конфискуйте. Накажите за кражу. А жечь зачем же?

— Врет он, товарищ начальник! В лесу серпом нажали! — И молодая женщина вышла из кустов на дорожку.

— Да, вы… кто вы такой?

— Я — директор школы.

— А-а-а, — радостно, весело и с удовлетворением протянул председатель, впервые посмотрев Лемяшевичу в глаза. — Культурная сила! Интеллигент! Так-так-так… Вот как вы, наста «нички, помогаете укреплять трудовую дисциплину…

— А вы таким способом хотите ее укрепить? Странный метод.

— Ла-адно. Об этом мы поговорим в другом месте. В другом, в другом. — И, сцепив руки на животе, Мохнач двинулся по стежке к реке.

Через несколько дней они встретились в сельсовете как старые знакомые. Мохнач первый протянул руку и ни словом не помянул о стычке на лугу. Лемяшевич тоже промолчал. Он пробовал расспрашивать о председателе и услышал на редкость противоречивые отзывы: одни хвалили Мохнача, другие беззлобно подсмеивались над его чудачествами, а третьи ругали беспощадно, с ненавистью. Лемяшевич решил понаблюдать и составить собственное мнение. То обстоятельство, что Мохнач при встрече не выказал ни обиды, ни злобы, ни пренебрежения, а дружески пожал руку, характеризовало его с положительной стороны. «Значит, человек объективный», — подумал Лемяшевич. Но скоро он почувствовал, чего стоит эта объективность. Почувствовал сразу, как только обратился к председателю за помощью.

Он попросил, чтоб тот разрешил взять со строительства колхозного гаража одного человека — хорошего печника, которого хвалил ему Шаблюк и с которым они уже договорились. Надо было только согласовать это с председателем колхоза.

Разговор происходил на току, у молотилки. Мохнач стоял у скирды соломы, как всегда уставившись в землю и сцепив руки на животе. Пыль и мякина от молотилки летели в его сторону, садились на лицо, на шапку, но Мохнач как будто и не замечал этого; он нарочно стал тут, как только увидел Лемяшевича и понял, что тот хочет с ним поговорить. Молотилка гудела, и потому приходилось почти кричать. Лемяшевич высказал свою просьбу. Мохнач насмешливо посмотрел на него и быстро завертел большими пальцами. Лемяшевича раздражала эта поповская привычка — вертеть на толстом животе пальцами, его так и подмывало спросить, не был ли случайно уважаемый Потап Миронович когда-нибудь монахом, но он понимал, что сейчас эта шутка будет неуместна. Шаблюк его предупредил, что договориться с Мохначом насчет печника будет нелегко. Он, правда, заручился поддержкой Волотовича, но знал, что председатель райисполкома для Мохнача авторитет небольшой. Поэтому он решил пойти на хитрость:

— Между прочим, я говорил с Бородкой. Это его идея…

— Про печника говорил? — спросил председатель, недоверчиво посмотрев Лемяшевичу в глаза, что делал чрезвычайно редко.

— Говорил, — солгал Лемяшевич, хотя это и неприятно было. «Скажу, что спутал Волотовича с Бородкой. Я здесь человек новый… Мне можно спутать».

Мохнач долго молчал, разглядывая солому под ногами, потом недовольно буркнул:

— Ладно. Бери.

Тогда Лемяшевич высказал вторую просьбу: нужны лошадь и человек, чтобы навозить глины.

Мохнач молчал так долго, что директор уже начинал злиться. О чем он думает? Как будто от того, даст он лошадь или не даст, зависит судьба всего колхоза. Смеется он, что ли?

— Ну, так как это практически осуществить, Потап Миронович? Из какой бригады взять?

Мохнач слегка плюнул на пальцы, молча потер ими.

— Деньги? — Лемяшевич удивился. — Слушайте… Это же ваша школа! Ваши дети!

— У меня детей нет.

— Оно и видно. Но как вам не совестно! Председатель колхоза, коммунист — и такие рассуждения: «У меня детей нет». У колхозников дети есть, если у вас нет!

— Сколько вас — желающих жить на колхозный счет! — с издевкой, тонким голосом сказал Мохнач, — Есть закон…

— Никто не собирается жить за счет колхоза. А закон вы просто опошляете, откровенно вам скажу. Другие колхозы строят школы, больницы, клубы… А у вас из-за такого вот отношения колхозный клуб развалился… Во что вы его превратили? В хлев! Стыдно смотреть!

— Не ваше дело! На свою школу глядите!

— Нет, мое дело! Я коммунист. Моя задача — воспитывать молодое поколение. И мы вас, товарищ Мохнач, заставим привести клуб в надлежащий вид!.. — Лемяшевич разозлился и не заметил, как повысил голос.

Девчата, отгребавшие солому, приблизились и с любопытством стали прислушиваться: о чем там спорят директор школы с председателем? Хитрый Мохнач заметил это, покачал головой и притворно ласково сказал: