Тайна утренней зари - Александру Громов

Евдокимыч передвинул трубку в угол рта и послал вверх несколько колец дыма:

— Знаете, о чем еще говорилось к концу заседания? И в одной из капиталистических стран готовится межпланетная экспедиция. И кто, вы думаете, занимается этим? Какая-нибудь академия или научный институт? Ничего подобного! Корпорация, называемая «Атом»… и не знаю, как дальше. Куда они направят свою ракету — пока неизвестно. Нетрудно догадаться, какого рода «научными изысканиями» они намерены заниматься на другой планете! Будучи вынужденными убраться из стольких стран нашей земли, господа монополисты попали в большое затруднение: откуда теперь высасывать доходы?..

Действительно, главарей монополии «Атом-унион-трест» меньше всего волновали научные проблемы. На вопрос корреспондента Фемистокль Каракас-младший, сын президента компании, он же организатор проектируемого полета, ответил без колебаний: «Экспедиция должна найти новое поле деятельности для инициативы наших предпринимателей». Иными словами, целью экспедиции является колонизация других планет, превращение их в новый источник обогащения капиталистов.

Павел вспомнил фантастический роман американского писателя Роберта Гейнлейна «Человек, продавший Луну», вышедший много лет назад. Английский ученый Лоуэлл заявил тогда, что тема межпланетного полета трактуется в этой книге «с абсолютно практической точки зрения, в духе капитализма», и по праву назвал ее «литературным гангстерством». Единственная проблема, которую хотели разрешить герои Гейнлейна — это наложить лапы на алмазные россыпи, которые они предполагали найти на Луне. А через некоторое время соотечественник писателя Коулс даже пустил в продажу Луну: разделил спутника Земли на участки по одному акру, которые переуступал покупателям за ничтожную цену… Сегодня, по-видимому, определенные дельцы намереваются перейти от литературного гангстерства Гейнлейна и комбинаций Коулса к чему-то более серьезному.

— И еще одна новость, Павел Сергеевич, — сообщил Данилов. — Это уже не на международные темы… В нашей экспедиции все-таки будет один биолог. Двадцать пять лет — и уже кандидат наук! Как видно, растут молодые таланты в нашем институте, — прибавил Алексей Евдокимович с хитроватой улыбкой. — Понятно, я имею в виду еще непризнанные.

14

Если бы кто-нибудь из свидетелей взлета первой авторакеты посетил институт межпланетных сообщений сейчас, год спустя, то с трудом узнал бы его. Боковые крылья главного здания простерлись далеко вглубь, врезаясь в зеленое окружение великого города. Другой была и эстакада, с которой взлетела ракета. Сегодня на ее месте — сооружение длиной в два километра, окончание которого возвышается недалеко от опушки сосновой рощи. В туманные осенние утра заостренные верхушки деревьев сливаются с контурами эстакады, которая формой своей напоминает изогнутую лебединую шею.

Только два ангара на краю бетонного поля, кажется, остались теми же. И все же, если бы Николай Александрович Некрасов разрешил свободное посещение института, каждый из сотрудников привел бы любопытных именно в один из ангаров. Прав Геннадий Кузьмин, когда говорит в шутку: «Как же получилось, что эти прозрачные стены затмили славу моторного цеха? Никто уже нами не интересуется!..». За прозрачными стенами из тысяч и тысяч деталей зарождается корпус будущего космического корабля «РИ-1».

Но Николай Александрович пуще всего опасается рекламы. «Реклама — это душа торговли и смерть научным исследованиям», — любит он повторять. И любые посещения цехов и лабораторий до поры до времени строго запрещены.

Редко, очень редко «всевидящее око», испортившее столько крови самонадеянному О’Спейри, приоткрывает двери в глубине вестибюля перед каким-нибудь незнакомцем. Появление каждого нового человека привлекает внимание всех. Нет ничего удивительного, что Павел немедленно заметил девушку, прошедшую мимо моторного цеха и направляющуюся к эстакаде.

— А, и ты, святой отшельник, вышел по этому случаю из своей кельи с электрическими свечами? — лукаво подмигнул Геннадий, который также в этот момент остановился в дверях цеха. Потом посмотрел девушке вслед и задумчиво добавил:

— Стройная, гибкая… Ножки будто высечены рукой скульптора… А фигурка! На каком чертеже ты встретишь такую точность и изящество? Что скажешь о этом создании природы?

— Что мне еще сказать после того, как высказал свое мнение такой знаток? — мрачно отрезал Павел.

— Сегодня Геннадий Петрович настроен поэтически, — лицо приблизившегося к двум инженерам Евдокимыча сияет. — Девушка писаная красавица. Как же вы ее до сих пор не заметили, ведь она здесь с самого утра? И, честно говоря, кто бы с ней ни познакомился — уже влюблен в нее. Смотрите, даже Силантьев торопится к ней навстречу.

— Нечего сказать, сразу заставила сердца биться быстрее, — на этот раз в голосе Геннадия слышится зависть. — Но кто же, в конце концов, эта гражданка, Алексей Евдокимович?

— Как, и этого вы не знаете? Это будущая участница межпланетного полета — кандидат биологических наук…

— Клава! Клава Артемьева! — закричал Павел Летягин и, к великому удивлению Геннадия и Евдокимыча, пустился со всех ног по направлению к эстакаде. Девушка услышала его крик и быстро обернулась.

— Чудеса чудес! Павлик Летягин! Значит, мы с тобой вместе полетим на Венеру? — Клава сделала несколько шагов и с нескрываемой радостью протянула Павлу обе руки. Ее загорелое открытое лицо, на котором блестят серые глаза, сразу внушает симпатию и доверие. Такой знает Павел Клаву Артемьеву уже несколько лет.

Их знакомство началось с тех дней, когда они переступили порог университета имени Жданова в Ленинграде. И там среди стольких веселых и хорошеньких девушек он сразу отличил Клаву. И Клава быстро заметила Павла.

…Летягин закончил отчет о работе комсомольского бюро первого курса факультета ядерной физики, началось обсуждение. Члены комитета были настроены благожелательно, все шло хорошо, как вдруг со своего места поднялась Клава Артемьева. Павел с недоумением посмотрел на нее: секретарь бюро биологического факультета, что может сказать она о комсомольцах секции ядерной физики? И, в конце концов, она даже не член университетского комитета.

— Зачем вы вызвали Летягина на комитет? — спросила Клава. — Расхваливать его за то, что он регулярно проводит комсомольские собрания и прижимает двоечников? А видели вы когда-нибудь его на танцах? Нет, он очень занят: выводит среднюю часов, пропущенных студентами на прошлой неделе в сравнении с предыдущими тремя неделями… Слышали вы, чтобы он запел? Играет ли он в мяч? Он знает наизусть правила двадцати видов спорта, а на спортивном поле появляется раз в месяц. Он декламирует. Но что за стихи? Об унылой осени, о разбитой любви и ушедших надеждах…