Завтрашняя запись - Шарон Ли

— Не могу поверить, — сказал он, и ирония в его голосе так царапнула ее по нервам, что ей мучительно захотелось дать ему пощечину или вызвать охрану, чтобы его обработали по полной программе. — Не может быть, чтобы аналитики Ворнета, лучшие из лучших в сборе сведений, упустили факт существования оператора Трезубца.

— Оператора? — Она растерянно моргнула. — Трезубцем владеет Джардж Менлин.

— Неверно, — резко возразил он. — Трезубец в настоящее время проживает на одной территории с Джарджем Менлином, и Биндальчи поэтому приносят ему дань. Главное же лицо — оператор Трезубца — это тот, кого ваш доклад упоминает как простого телохранителя. Без этого человека Трезубец — всего лишь интересный предмет искусства дотехнологических времен. — Он взглянул на свое запястье, а потом снова на нее. — Повторяю: я не похищаю людей.

Она задумалась, а он снова посмотрел на свой наручный прибор, и она резко на него прикрикнула:

— Этой встречи потребовали вы, мастер сер Эдрет! Прекратите смотреть на часы!

Он вздрогнул и поклонился:

— Прошу прощения, сударыня. Она нахмурилась.

— Мне отправить с вами кого-то из моих людей, чтобы он занялся убеждением оператора?

Он рассмеялся — и паук на его куртке будто мигнул лиловыми глазами.

— Те, кто на вас работает, крайне неуклюжи, сударыня. Если равному позволено вам об этом сказать. Я просто хотел, чтобы вы были в курсе дела, и намеревался спросить, есть ли еще что-то, что известно Ворнету и не сообщили мне, а также проинформировать вас, что сроки, возможно, не будут соблюдены в связи с этим осложнением.

Она похолодела и напряженно выпрямилась.

— Сроки не обсуждаются, мастер сер Эдрет. Не говорите мне об осложнениях. Вы сами отказались от помощи Ворнета. Трезубец со всем тем, что должно быть при нем для его целостности, будет в этой комнате не позднее Первой Зари восемнадцатого обрета. — Она в упор посмотрела на него. — Учтите, если этой вещи не окажется здесь в первую же минуту после сигнала Зари, ваша кузина погибнет.

— Я это учту, сударыня. — Он поклонился, хотя бы с внешней почтительностью. — А теперь, с вашего позволения, я вас оставлю.

— Идите, — отрывисто бросила она и стала смотреть, как он с безупречной грацией идет через всю комнату и скрывается за дверью. Когда дверь закрылась, она тяжело опустилась в кресло и закрыла лицо ладонями.

Лал прошел по коридору и был выпущен вооруженным охранником в меркнущий Второй Полдень. Он спустился по лестнице на улицу, очень довольный собой и Номером Одиннадцатым, столь отважно ехавшим у него на одежде.

Чуткий паучок нашел, проанализировал и записал места нахождения всех жучков, панелей управления и сигнальных узлов личного кабинета Саксони Белаконто. Лал ухмыльнулся и направился в Средний город.

Такая информация была очень, очень ценной.

Глава двадцать вторая

— Что вы здесь делаете?

Вопрос задала тощая, маленькая, угловатая женщина — этакая нож-баба с недобрым угрюмым лицом. Табличка на ее рубашке гласила: «санитар».

Корбиньи посмотрела на нее сверху вниз, что было необходимо даже при ее новом уменьшившемся росте, и приподняла плечо.

— Я иду к окну обозрения, — спокойно ответила она. — Санитар говорил, что оно в этой стороне.

— Вам не разрешается ходить по коридорам самостоятельно! — отрезала тощая. — Пациентов должны сопровождать санитар или сиделка, и вы должны ходить в отведенное вам время. У вас нет права шляться в солярий, когда вам вздумается! — Резкие черты лица подозрительно скривились и стали еще резче: — Как вы вышли из палаты?

— Дверь была открыта, — объяснила Корбиньи.

И это было так: медбрат, удачно оказавшийся очень ненаблюдательным, оставил дверь незапертой, ненадолго отлучившись из палаты. Коридоры в этот поздний час были совершенно пусты, и Корбиньи уже начала верить в возможность побега.

Но теперь все оказалось тщетным: ее надежды разбились об эту злобную нож-бабу. Корбиньи склонила голову, ощущая усталость, въевшуюся в кости, и начинающуюся в глубине мышц дрожь: ощущения, которые появляются, когда ресурс сил исчерпан.

— Я вернусь к себе в комнату, — негромко сказала она, — и попрошу санитара привести меня завтра.

— Я сама отведу вас в палату! — рявкнула санитарка, и Корбиньи мысленно прокляла генный ресурс, породивший это создание. — Какой у нее номер?

Корбиньи вздохнула.

— Четырнадцать восемьдесят шесть.

Даже крушение надежд почти окупилось тем выражением, которое она увидела на лице крошечной санитарки.

— Четырнадцать? — взвизгнула она.

— Совершенно верно, — серьезно подтвердила Корбиньи. — Четырнадцать.

— Но это же девятый этаж! — На секунду острые черты лица смазались недоумением, тут же сменившимся решительностью. — Как вас зовут?

— Корбиньи Фазтерот.

Санитарка нажала кнопку на поясном устройстве, быстро запросила подтверждение номера палаты Корбиньи Фазтерот и мрачно нахмурила брови, когда механический голос сказал ей: «Четырнадцать восемьдесят шесть».

— Пациентка обнаружена одна на девятом этаже, — прорычала она. — Пришлите коляску и сопровождение.

— Право, — неискренне запротестовала Корбиньи, — я могу пройти в палату сама. Это же пара шагов!

— Молчать! — крикнула санитарка, потеряв остатки терпения.

Корбиньи замолчала, и они ждали, безмолвно сверля друг друга гневными взглядами, пока не прибыла коляска.

Когда они ушли, она встала и вышла в переднюю в одной ночной рубашке. Дверь они наверняка заперли, но Корбиньи все же проверила. Потом прошла по комнате, включая лампы.

После этого она села перед зеркалом и начала расплетать косу, поглядывая на свое отражение. Лицо женщины в стекле обладало для нее некой притягательностью, хотя она уже давно перестала искать сходства с Корбиньи Фазтерот в высоких скулах, гладкой коже и черных-пречерных глазах.

Что-то постороннее блеснуло в зеркале. Она глянула прямо и увидела повисшего на стекле паука.

Это был не обычный паук из тех, какие встречаются даже в самых чистых домах планетников. Этот оказался довольно крупным — примерно с ее новый кулак, — а в его желтых глазах светились дружелюбие и любопытство.

Корбиньи коротко вздохнула — даже не вздох, а сухой всхлип, застрявший в сведенном судорогой горле. Второй вздох оказался более удачным, и она очень тихо спросила:

— Анджелалти?

Ответа не последовало, только паук немного передвинулся и стал спускаться по зеркалу, оставляя за собой нить тонкого черного шелка.

Корбиньи вздохнула и взяла гребень, сурово приказав дрожащим пальцам подчиняться ее воле и выполнять свои функции, несмотря на какую-то там усталость. Расчесывая неумеренно по-планетному длинные волосы, она снова подняла взгляд и увидела, что паучок отплясывает на гладком стекле, вырисовывая спирали, углы и…

«ЛАЛ ШЛЕТ ПРИВЕТЫ, — было написано черным шелком, — И СПРАШИВАЕТ ВСЕ ЛИ В ПОРЯДКЕ».

Она уставилась в зеркало, застыв с поднятым гребнем в руке, а потом, опомнившись, повела его по волосам.

«КОРБИНЬИ, — выплел паучок. — КУЗИНА».

— У меня все в порядке, — прошептала она, не зная, слышит ли он ее, видит ли. — Я упражняюсь, Анджелалти, и набираю силы.

«ВОРНЕТ ЛИШИЛ МЕНЯ ПРАВА ПОСЕЩЕНИЙ, — сказали шелковые буквы. — ТРЕНИРУЙСЯ КОПИ СИЛЫ БУДЬ ПОСЛУШНА Я ЗА ТОБОЙ ПРИДУ».

— Саксони Белаконто говорит, что убьет тебя, кузен. Паучок сделал поворот, опустился ниже и написал: «МОЖЕТ ПОПРОБОВАТЬ».

Корбиньи ухмыльнулась, и женщина в зеркале на секунду хищно ощерилась, но тут же снова стала серьезной и спросила паука:

— Когда ты придешь?

«ДВА ДНЯ, — выплел паучок, а потом, гораздо медленнее: — ВЕРЬ МНЕ».

— Я тебе верю, — прошептала она и вдруг закрыла глаза. Страх и одиночество помогли ей мысленно его увидеть: молодого, красивого и ловкого, с волосами планетника и лицом Члена Экипажа. Она судорожно сглотнула слюну и понадеялась, что он ее не видит и не стыдится слабости ее слез.

— Я тебе верю, — снова прошептала она и открыла глаза.

Паучок передвинулся еще ниже по зеркалу. «ЭТО НОМЕР ПЯТНАДЦАТЫЙ ОН ОСТАНЕТСЯ С ТОБОЙ БУДЬ УМНИЦЕЙ КОПИ СИЛЫ».

— Да.

«МУЖАЙСЯ КОРБИНЬИ».

В шелковых буквах был не упрек, а сострадание, и она почувствовала, что на сердце у нее стало немного легче, что ему все-таки за нее не стыдно.

«Я УХОЖУ».

— Будь очень осторожен, Анджелалти, — тихо попросила она.

Паук повернулся на конце своей страховочной нити, а потом затанцевал обратно вдоль паутинных слов, проглатывая свой шелк, пока на опустевшем стекле не осталось только отражение экзотичной планетницы, терпеливо расчесывающей волосы.

Номер Пятнадцатый спустился на туалетный столик и стал аккуратно пробираться по захламленной столешнице. Корбиньи опустила гребень, чтобы его видеть, и невольно вздрогнула, когда паучьи коготки пробежали по ее руке, зацепились за рукав, откуда проследовали вниз, в кармашек рубашки.