Лотерея блатных - Фредерик Дар

Он обиженно пожимает плечами, и мы расстаемся без излияния дружеских чувств.

Является Берюрье в шляпе набок. Он выглядит подавленным.

– Что с тобой случилось, Толстяк? Он останавливает на моем лице свои налитые кровью глаза.

– Я только что вспомнил, что моя Берта приготовила на обед жареную говядину с луком и морковью.

– Ну и что?

Он потрясает изуродованной челюстью.

– Думаешь, я смогу есть мясо этим?

– Попроси ее приготовить котлеты, Берю... Или птичье молоко!

Глава 10

В семь часов с несколькими минутами я переступаю порог гостиницы «Серебряный берег». Я обзавелся картонным чемоданом, шляпой и очками; ничего не дающими мне в плане оптики, только изменяющими мою внешность.

Заведение третьеразрядное, но содержится в хорошем состоянии. Как и в каждом парижском отельчике, в нем пахнет глаженым бельем и мастикой. На регистрационной стойке желтеет рододендрон. За стойкой пожилая седая дама читает толстую книгу.

Она улыбается мне.

– Что угодно месье?

– Я могу снять номер?

– Ну конечно!

Она дает мне номер двадцать пять. Я записываюсь под вымышленным именем, а в графе «Род занятий», не мудрствуя, указываю: «Представитель». Это ведь частично правда.

Тут любой представляет кого-нибудь или что-нибудь. Одни – компании, продающие пылесосы, другие – Господа Бога, а кое-кто – закон... Одни не представляют из себя ничего особенного, другие – крупные капиталы. У каждого своя ниша.

Миловидная горничная (все горничные миловидные, все коллеги – достойные, а машинисты локомотивов – все сплошь многодетные отцы) ведет меня на второй этаж.

Я вступаю во владение моей каморкой. Вышеупомянутая горничная получает от меня улыбку и чаевые. Щедрость того и другого трогают ее сердечко.

Она пятится к двери.

– Месье больше ничего не надо? – спрашивает она, готовая на любые жертвы.

– Надо, – отвечаю. – Выспаться. Я Провел весь день в дороге и совершенно вымотался. Надеюсь, здесь не очень шумно?

– Нет, что вы! Тут очень спокойно.

– Превосходно. До скорого, зайчик мой...

Дождавшись, пока она уйдет, выхожу следом. Мне надо спуститься на один этаж.

В доме все спокойно. Словно призрак, я крадусь по коридорам, и странствия приводят меня к номеру четырнадцать.

Я зову на помощь мою отмычку, инструмент, открывающий любой замок. С этой штуковиной вы можете приходить куда угодно, как к себе домой.

Я быстро захожу в комнату Падовани. Ноздри щекочет запах духов Мари-Жанны...

Комнатка чистая, прибранная... Кровать с медными спинками, гардероб, стол, два стула и умывальник. В углу у батареи – тумбочка, похожая на те, что стоят в казармах.

Начинаю обыск, действуя быстро, но без шума. Ощупываю многочисленные костюмы корсикашки, его белье, шмотки Мари-Жанны. Изучаю содержимое тумбочки, поднимаю матрас, зондирую подушку. Pезультат этих поисков довольно незначителен: пушка калибра 7,65 с двумя запасными обоймами; паспорт с фоткой Турка, но на туфтовую фамилию. В общем, обычный джентльменский набор мелкого гангстера!

Я отвинчиваю медные шары на столбах кровати и в третьей трубке нахожу прилепленный жвачкой шнурок. Вытягиваю его и извлекаю пачку туго перевязанных стодолларовых бумажек. Пересчитываю мой чудесный улов: три тысячи долларов! По текущему курсу это пятнадцать тысяч франков.

Сую бабки в карман и привинчиваю шар на место, после чего ложусь на кровать и жду возвращения Мисс Тротуар.

Только бы Ларут не подложил мне свинью!

От одной этой мысли я начинаю беситься. Если он это сделает, на улице Реомюр начнется большой шухер. После моего визита королю первой страницы придется сменить профессию. Я себе прекрасно представляю его открывальщиком устриц в месяцы, в названиях которых есть "р", и безработным в остальное время.

Наконец колокол церкви Троицы бьет восемь часов. Скоро явится моя прекрасная опустошительница кошельков...

Действительно, я слышу шорох в коридоре, в замок вставляют ключ. Дверь со стоном открывается, и в проеме появляется силуэт Мари-Жанны. Она входит, включает свет, оборачивается и вскрикивает, узнав меня.

– Запри дверь на задвижку, Венера... Так нам будет удобнее...

Она подчиняется и подходит ко мне.

– Что вы здесь делаете?

– Жду тебя, как видишь! Внизу все прошло хорошо?

– Да...

– Тебе не задавали вопросов?

– Нет, а что?

– Просто так... В этой дыре читают «Франс суар»?

– Хозяйка, во всяком случае, нет. Разве что если забудет клиент...

Мне это нравится. Это уменьшает риск получить палки в колеса.

– Располагайся поудобнее, прекрасное дитя. Нам придется просидеть тут еще некоторое время.

Ее взгляд становится игривым (профессиональная деформация, полагаю): пребывание с мужиком в закрытой комнате, согласно ее представлениям об отношениях между полами, может проходить только в горизонтальном положении.

Чтобы вывести ее из заблуждения, сажусь верхом на стул, защищая таким образом мое достоинство и добродетель.

– Я должен тебе кое-что объяснить, Мари-Жанна. Поскольку твой парень не заговорил, я поставил ловушку, чтобы поймать его дружков. Что-то мне подсказывает, что то дело он провернул не один. Видишь ли, красавица, блатные – они вроде пожарных или семинаристов: всегда работают компашкой.

– Что вы сделали? – с тревогой спрашивает она.

– Сообщил журналистам, что произошло недоразумение и Падовани отпустили из казенного дома с извинениями. Ставлю ручку от двери против золотой авторучки, что скоро по здешнему телефону раздадутся голоса его корешей... Старуха за стойкой им скажет, что Падо нет, а ты вернулась... Они спросят у тебя новости о Турке... Когда они назовутся, скажешь" что для них Турок здесь, но велел отвечать, что его нет, из-за журналистишек, которые хотят с ним поговорить, чтобы сбацать свои статейки. Потом ты передашь трубку мне и об остальном не беспокойся...

Она подтверждает, что поняла, качая головой, что идет вразрез с ее привычками.

После короткого раздумья она спрашивает:

– Вы думаете, мой парень замешан в таком деле?

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Ты что, считала его святым угодником?

– Нет, естественно, но я себе не представляю, чтобы Турок мог разрезать мужика на куски. Замочить – да, возможно. Он такой нервный... Но это разрезание на части не похоже на работу блатных! Это не в их стиле!

Я размышляю над тем, о чем она говорит, и это меня беспокоит... Вот почему я уверен, что ее сутенер сработал не один, а в банде...

– Не надо напрягать серые клеточки, девочка, – шепчу я. – Достаточно просто подождать...

– И вы уверены, что ваша хитрость удастся? Я улыбаюсь. В общем-то она славная девчонка... Я вполне представляю ее замужем за каким-нибудь работягой... Она бы содержала в порядке квартиру, рожала мужу средних французиков и откладывала деньги на отпуск... Она была бы такой же женщиной, как и все... На ней была бы своего рода невидимая униформа «обычной жизни», надетая на любого обывателя или обывательницу... Она бы имела право на страховку, на уважение, на карточку избирателя и на то, чтобы бросать монетки в церковную кружку.

Ну и дальше что?

– Почему вы мне не отвечаете? – настаивает она. – О чем вы думаете?

Она изображает примерную девочку: глазки опущены, губки поджаты...

– Обо мне?

– Это долго объяснять... Ты откуда приехала? Из деревни, правда? Устроилась в городе горничной. Хозяин тебя трахнул... или ты встретила бойкого парня... А потом...

Она улыбается.

– Странный вы народ, мужики, что легавые, что нет! Как только начинаете разговаривать с веселой девицей, сразу пытаетесь узнать, что ее довело до этой жизни... Можно подумать, мы для вас полная тайна!

– Это правда, – подтверждаю я, – вы тайна... Огромная тайна!

– Почему?

– Это невозможно объяснить именно потому, что это тайна.

Она становится задумчивой.

– Да... Странно. Мои клиенты, как сговорившись, твердят одно и то же: «Ты давно занимаешься этим ремеслом? Почему ты им занимаешься? У тебя были неприятности?» Не было у меня никаких неприятностей. Я всегда была распутницей, вот и все... Скорее неприятности начались у меня сейчас...

Ее слова звучат совершенно искренне.

– Всегда одно и то же: они поднимаются со мной, чтобы ненадолго забыть о том, как погано им живется... Ты думаешь, у них это получается?

Заметив, что обратилась на «ты» к офицеру полиции, она извиняется:

– Ой, прошу прощения...

– Ничего страшного...

– После этого они еще грустнее, чем до... Они говорят, чтобы попытаться забыть обиды и огорчения; говорят о чем угодно: о своих женах, начальниках...

Она снова роется в воспоминаниях, но пронзительный голос старухи снизу зовет:

– Мадам Падо, к телефону! Я вздрагиваю.

– Ого! Даже раньше, чем я думал. Ну, ты все поняла?

– Не беспокойтесь.

И кричит старухе: «Иду!»

Она направляется к двери, я следом за ней.