Кризис власти - Ираклий Церетели

Ввиду такого положения Богданов считал нецелесообразным участие в правительстве.

Это бережное отношение к Совету было и для меня решающим соображением.

Укрепление правительства, говорил я, является насущной задачей момента. Все мы согласны, что между политикой правительства и стремлениями народных масс надо установить такую гармонию, которая позволила бы Совету с наибольшим успехом поддерживать власть. Весь вопрос в том, является ли вхождение советских представителей в правительство лучшим путем для осуществления этой задачи.

Я этого не думаю, так как опыт показал, что, не сливаясь с правительством, Совет сохраняет максимальное влияние на самую легковоспламеняющуюся часть населения. В только что пережитом кризисе самым поразительным было не то, что, ликвидировав конфликт с правительством, Совет мгновенно восстановил порядок, а то, что даже в разгар народных страстей, вызванных грубейшей ошибкой правительства, ни одна из крайних партий не решилась выдвинуть лозунг свержения правительства, зная, что этот лозунг не одобряется Советом.

Пока мы сохраняем это положение, мы не только останавливаем развитие максималистских течений в массах, но и можем реально влиять на правительство в смысле демократизации его политики, ибо сила Совета импонирует и самому правительству, и стоящим за ним средним классам.

Если же вхождением в правительство мы пробудим в массах надежды, которые мы удовлетворить не сможем, это усилит левые, максималистские течения. Тогда вместе с ослаблением нашего влияния на массы ослабеет и самое наше влияние на правительство, несмотря на присутствие в нем наших представителей. Разлад между политикой правительства и народными стремлениями будет расти, и вместо укрепления демократической власти получится укрепление максималистских настроений в массах.

Наши товарищи с.-р., которые вместе с нами строили Совет и укрепляли его влияние, не хотят без нас идти в правительство. Я это понимаю и не буду им советовать того, чего не советую собственной партии. Но ведь в окружении эсеровской партии, так же как и в окружении нашей партии, есть много демократических. элементов, не связанных организационно ни с партией, ни с Советами, а связанных с кооперативами, с профессиональными союзами, с крестьянством. Если представители этой демократической интеллигенции заменят в правительстве Милюкова и Гучкова, это установит полное согласие между советской и правительственной политикой и даст нам возможность с большей решительностью укреплять и поддерживать правительство. Поэтому я предлагал голосовать в Исполнительном Комитете за отказ от коалиции, а затем сделать все, чтобы убедить правительство искать разрешение кризиса в привлечении к власти демократических элементов, не связанных с Советом.

В этом же смысле высказывались Дан, Либер и Гвоздев. Только Войтинский, как мне помнится, выражал сомнение, что реорганизацию правительства можно осуществить без вступления в него представителей Исполнительного Комитета.

Вопрос о коалиционном правительстве решался в Исполнительном Комитете 28 апреля. Исход голосования был сомнителен ввиду расхождений в руководящем большинстве. В среде левой оппозиции также проявились неожиданные разногласия. Суханов, Гольденберг и еще кто-то из левых оказались сторонниками участия Совета в правительстве. Зато большевики со всей решительностью подчеркивали свое абсолютно враждебное отношение к коалиции. Каменев от их имени заявил, что, отвергая всякие соглашения и блоки с буржуазией, большевики направят все свои усилия к тому, чтобы готовить переход всей власти в руки Советов. Когда Гоц прервал его вопросом: как вы будете это готовить? – он ответил: мы будем, во-первых, разоблачать антинародную сущность буржуазной власти и, во-вторых, убеждать вас, советское большинство, взять в руки всю полноту власти (это вызвало смех и возгласы), а в-третьих, если мы вас послушаем, вы будете разоблачать антинародную сущность нашей власти.

Разногласия в среде руководящего большинства шли в общем и целом по Партийной линии. Почти все народники, с.-р. и трудовики были за коалицию. Но лидеры с.-р. воздерживались от полемики с меньшевиками, и точка зрения сторонников коалиции ярче всего была выражена трудовиками Станкевичем и Брамсоном, с одной стороны, и Сухановым – с другой.

Аргументы сторонников и противников коалиции были все те же, что повторялись изо дня в день в печати, в беседах, на публичных собраниях. Но внимание собрания не слабело, ибо ход и исход этих прений определял реальное решение вопроса о власти.

Замечательно, что ни один из сторонников коалиции не отстаивал ее с большим жаром, чем Суханов, этот упорный обличитель «империалистических стремлений буржуазии» и «соглашательских тенденций советского большинства». Станкевич говорил мне, что Суханов чувствовал себя отцом идеи коалиции, так как еще во время образования первого Временного правительства он доказывал, что следующим этапом революции, закрепляющим ее победу, будет создание коалиционного правительства, в котором господствующее положение будут занимать советские представители. Но, говоря это в первые дни революции, Суханов, очевидно, предполагал, что Совет пошлет в правительство интернационалистов его, сухановского, толка. Теперь же, ввиду соотношения сил в Совете, было ясно, что в случае образования коалиции представителями Совета в правительство должны будут войти революционные оборонцы. В этих условиях, при резко отрицательной оценке Сухановым всей политики руководящего советского большинства, было непонятно, почему он с таким упорством и воодушевлением добивался вхождения этих «соглашателей» в правительство. Если бы Суханов имел что-нибудь общее с расчетливыми политиками в духе Макиавелли, его защиту коалиции можно было бы объяснить желанием толкнуть советское большинство в правительство, чтобы тем его скомпрометировать. Но дело было не в макиавеллизме, а в том, что доктринерская «левизна» сочеталась у Суханова с очень большим импрессионизмом и он часто отражал в своих писаниях и речах такие настроения, которые никак нельзя было логически примирить с его общей политической позицией.

Скобелев, Дан, Либер и я решительно высказывались против коалиции, хотя и знали, что идем против течения. Даже и в наших меньшевистских рядах были сторонники коалиции. Но мы хотели сделать последнюю попытку разрешить кризис путем привлечения в правительство несоветских демократических элементов, и потому мы употребили все наше моральное влияние, чтобы добиться решения, отвергающего вхождение в правительство.

Чхеидзе, ставя вопрос на голосование, сказал: товарищи, я не принимал участия в прениях, но считаю своим долгом сказать, что, выслушав все, что здесь говорилось, я не могу взять на себя ответственность советовать Исполнительному Комитету делегировать своих представителей в правительство.

Участие в правительстве было отвергнуто 24 голосами против 22 при 8 воздержавшихся и еще большем числе уклонившихся от голосования. Хотя эсеровская фракция почти в полном составе голосовала за коалицию, Гоц демонстративно, с улыбкой, поднял руку против.

По окончании собрания Каменев, проходя мимо меня, остановился. С ним вместе шел и остановился Сталин.

– Я рад принятому решению, – сказал Каменев, – но признайтесь, что это не было демократическое, свободное от морального давления верхушки волеизъявление большинства.

– Возможно, что это и так, – ответил я. – А все же мне кажется, что больше всего принятое решение огорчает не наших сторонников, а сторонников «Правды», которая с нетерпением ждет нашего вхождения в правительство.

Сталин, который обычно не вмешивался ни в общие прения, ни в частные разговоры, на этот раз заметил: а по-моему, и разногласий-то настоящих среди большинства нет. Не все ли равно, войти в правительство самим или нести это правительство на своих плечах?

В этот же день я сообщил кн. Львову принятое Исполнительным Комитетом решение. Я с полной откровенностью изложил ему мотивы, побуждавшие нас отклонить предложение о вхождении в правительство. От имени руководящего большинства Исполнительного Комитета я убеждал его искать разрешение кризиса путем привлечения в правительство демократических элементов, не связанных прямо с Советами. При этом я назвал ему в качестве возможных кандидатов Пешехонова и Переверзева, примыкавших к народникам, и Прокоповича и Малянтовича, близких к с.-д.

Кн. Львов был очень озабочен осложнением, которое создавалось в результате решения Исполнительного Комитета. Но сама по себе идея привлечения несоветских демократических элементов не только не была для него неприемлема, но явно ему нравилась. Он даже сам назвал несколько новых возможных кандидатов, из которых поразило меня и потому запомнилось имя Красина. С Красиным я познакомился в 1903 г., когда он был близким сотрудником Ленина. Но в 1917 г. Красин стоял совершенно в стороне от большевистской партии и занимал крупное место в каком-то промышленном предприятии.