Изгнанники - Дэвид Коу

То, что последовало в дальнейшем, было вполне предсказуемо. Баден уже много раз с грустью наблюдал подобную картину. Снова и снова звучали все те же старые, затертые аргументы, из-за чего заседание становилось похожим на одну из комедий Цирбала, где актеры читали отлично заученный текст, но никто не слушал друг друга.

Баден уже не пытался доказать свою правоту. Он сидел и смотрел на Сонель, руководившую всем происходящим. Должность Премудрой обязывала ее выслушивать всех и каждого, она не могла, как Баден, позволить себе отчужденно наблюдать за происходящим. Она сидела выпрямившись в конце стола, красивая, как всегда. Баден смотрел на ее золотистые волосы, на гладкий, чистый лоб, в ее зеленые глаза, которые прекрасно сочеталить с цветом мантии. Но он слишком хорошо знал Сонель, чтобы не заметить печали, переполнявшей ее. Она словно внезапно осознала всю тщетность усилий Собрания, на котором она председательствовала. В какой-то момент их взгляды встретились, она грустно улыбнулась и покачала головой, словно спрашивая — неужели все это вызвано моим предложением! Он попытался улыбнуться в ответ, но не смог. Слишком многое было поставлено на карту, но почти никто из присутствующих этого не понимал. Уже в который раз за последние четыре года Баден спрашивал себя, сможет ли Орден вовремя остановить чужеземцев, или враги Тобин-Сера уже добились своего. Может быть, Волшебная Сила уже не поможет в противоборстве. Конечно, Орден выстоял в битве, но сейчас он парализован нерешительностью и внутренними раздорами.

Если его опасения оправдаются и падение Ордена неизбежно в скором времени, возможно, что женщина, сидящая напротив него, единственная женщина, которую он любил по-настоящему, войдет в историю как последняя из Премудрых. Это было невыносимо. Несколько раз за последние месяцы он давал сабе клятву, что не допустит этого. Сейчас он сделал еще одну попытку. Но он понимал, что клятвами и благими намерениями вряд ли удастся уберечь Орден от внутренней слабости. Только не сейчас и не с подобным противником. Надвигалось что-то ужасное. Баден чувствовал это, когда путешествовал по стране, прогуливался по улицам Амарида. Даже сейчас, сидя в Великом Зале Первого Мага, он чувствовал это. Сам воздух был пропитан запахом неизбежности. Баден еще не знал, какую форму примет угроза и откуда она придет, но он уже слышал первые раскаты далекого грома. Они не заставят себя долго ждать.

4

Барам — человек двойственный и противоречивый. Пожалуй даже, было бы преувеличением называть его мужчиной. Когда он попал к нам в плен, ему еще не исполнилось восемнадцати. Прошло четыре года, но и теперь, погружаясь в воспоминания о родителях, о своем доме, он временами становится похож на подростка. С другой стороны, кровь стынет в жилах, когда Барам принимается бесстрастно описывать ужасные преступления, совершенные им в Брагор-Нале, где он имел статус «изгоя». Черты юности и невинности исчезают с его лица, когда он начинает рассказывать о жестокой бойне, которую устроили в нашей стране его соотечественники и в которой он принимал добровольное участие. В такие моменты он превращается в кровожадного убийцу, в человека, внушающего ужас… Самое печальное заключается в том, что с каждым днем в Бараме все меньше остается от юноши. С каждым днем он все сильнее напоминает убийцу.

Оррис был в ярости. Он сидел в «Гнезде Ястреба» за слабо освещенным угловым столиком и пил эмерийский эль в компании Джарида, Элайны, Бадена, Транна и Урсель. На улице уже стемнело. Несколько часов назад Собрание закончилось, маги решили собраться еще раз на следующий день, но мысленно Оррис был все еще там, в Великом Зале. Он вспоминал сегодняшнюю «горячую дискуссию». В его ушах все еще звучали самодовольные голоса Эрланда и его сторонников, их глубокомысленные доводы, направленные только на то, чтобы оправдать бездействие и малодушие. Все это не раз повергало Орриса в уныние, но сегодня он был просто взбешен.

Они же давали клятву защищать Тобин-Сер! Они посвятили свои жизни учению Первого Мага! А теперь, когда страна стоит перед лицом опасности, величайшей за тысячу лет существования Тобин-Сера, они не предпринимают абсолютно ничего! Неужели они ничего не видят? Неужели все их клятвы просто пустые слова?

Как и следовало ожидать, Арслан и его друзья только все испортили своей безудержной жаждой мести и слепой верой в непобедимость Волшебной Силы. Вполне возможно, что несколько лет назад Оррис встал бы на их сторону и рассуждал точно так же. Когда-то и он был воинственным, безрассудным, упрямым молодым магом. Но с тех пор прошло много времени, он стал взрослее и гораздо серьезнее. Он был в лесу Терона, когда Сартол уничтожил Джессамин и Передура Ему была знакома внезапная боль утраты, пронзившая его сердце, когда филин Сартола убил Пордата, его первую птицу, в то время как сам Оррис пытался спасти Джарида и Элайну от предателя. Он своими глазами видел кровавую резню в Вотерсбанде, видел развалины домов и обугленные тела людей, оставшиеся после нападения чужестранцев. Все пережитое не могло не умерить его юношеский пыл, каким бы горячим он ни был.

В сущности, он не имел ничего против Арслана В молодом маге было много энергии, что не могло не восхищать Орриса. Когда-нибудь ее можно будет направить в нужном направлении. Но сейчас его горячий характер только мешал. Было грустно осознавать, что ни молодые, ни старики не способны удержать Орден на плаву. Усилия обеих сторон могли привести только к полному уничтожению как Ордена, так и всего Тобин-Сера. Было не столь уж важно, как это произойдет: в пожаре войны или в ходе внутреннего разложения.

Больше всего Орриса раздражало то, что все эти склоки не прекратились даже после того, как Премудрая решилась наконец действовать. Он считал разумным предложение Сонель отправить в Лон-Сер посольство. Это был компромисс между тактикой выжидания и наступления. В былые времена Орден непременно одобрил бы решение об отправке комиссии. Сейчас все обстояло иначе. Даже Оррис старался не употреблять таких слов, как комиссия, хотя он не винил Бадена в том, что произошло четыре года назад. Само это слово напоминало о смерти Джессамин и других посланников.

Трагедия сделала раскол в Ордене еще глубже. Теперь Оррис верил, что проблема заключается не в том, что компромисс еще не найден. Просто Орден больше не способен прийти к какому-либо решению, которое устроило бы обе враждующие стороны. Сейчас Оррис был разозлен утренними дебатами, но он знал себя слишком хорошо, чтобы не почувствовать страх, который скрывался за этой яростью.