Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий - Ли Коварт

– Соматосенсорная кора, к примеру, четко реагирует на физический болевой стимул, поэтому не обязательно ожидать, что ее активность изменится в зависимости от эмоциональной ценности боли, – говорит Фоэлл.

Говоря простым языком, эта область не должна реагировать по-разному у мазохистов и не-мазохистов, потому что физическая боль, которую они испытывают, одинакова; просто эмоциональная оценка должна отличаться.

Таким образом, если бы исследователи обнаружили различия у мазохистов и не-мазохистов в соматосенсорной коре головного мозга, можно было бы предположить, что одни обрабатывают боль не так, как другие. Но они обнаружили нечто иное. Две группы были похожи.

Вместо этого у мазохистов наблюдалась большая активность в верхней лобной извилине и медиальной лобной извилине – областях, которые участвуют в формировании памяти и познания. Ученые предположили, что базовая сенсорная обработка боли одинакова, но когнитивное понимание ее различно. То есть боль ощущается одинаково, но эмоциональная реакция мазохиста на боль отличается. Это согласуется со словами Грейс о том, что ожидание и ритуал являются важными компонентами опыта в целом. В статье также говорилось о том, что этот результат был вполне ожидаем, потому что у мазохистов есть опыт, о котором они вспоминают во время эксперимента, и благодаря этому ситуация кажется им знакомой. В целом наличие приятных ассоциаций с болью и сексом активирует мозг несколько иначе, чем их отсутствие. Всем испытуемым делали больно, пока они смотрели на разные изображения, некоторые были связаны с БДСМ. Мозг мазохистов выглядел несколько иначе во время этого теста.

Как объяснил мне Фоэлл, мозг мазохистов и не-мазохистов воспринимает болевые стимулы одинаково, а очевидные различия связаны с предыдущим опытом и знакомством с болью. То есть с точки зрения аппарата фМРТ многие основные процессы выглядят одинаково. Просто в мозгу мазохистов наблюдается дополнительная активация. Она может быть связана с желанием испытывать боль, которое возникает в результате того, что мы знакомы со страданиями ради удовольствия. Это немного похоже на вопрос про курицу и яйцо: мозг мазохиста может активизироваться сильнее, потому что он лучше знаком с ощущениями, но тем не менее это интересное наблюдение. Происходит что-то другое, но мы просто не знаем почему.

Конечно, в этом исследовании есть некоторые оговорки. Выборка была небольшой, всего тридцать два испытуемых: шестнадцать человек, которые сами себя называют сексуальными мазохистами, и шестнадцать подростков, которые таковыми не являются. Я также отмечу, что критерии для определения сексуального мазохизма были ужасно строгими. «Чтобы их включили в исследование, они должны были считать себя мазохистами с явным предпочтением роли подчиненного, и более пятидесяти процентов их общей сексуальности должно было проявляться в мазохистских действиях, связанных с болью (например, поркой), в реальной жизни, а не только в Интернете». Этот критерий исключает меня, автора книги о мазохизме, потому что я свитч, мне нравится причинять и получать боль, не говоря уже о том, что, если бы игра с болью проявлялась в пятидесяти процентах моей «общей сексуальности» (что бы это ни значило), меня бы госпитализировали в течение нескольких дней. Важно также учитывать, как трудно изучать людей с сексуальными желаниями, которые считаются запретными или пограничными. Большинство мазохистов, если они вообще подходят для исследования, вероятно, не очень хотят смотреть порно в аппарате фМРТ на глазах у ученых, так что в этом отношении пул участников исследования сокращается до определенного уровня сексуального эксгибиционизма.

Когда мы с Фоэллом заканчивали работу в подвале университета Флориды, а фМРТ-машина все еще продолжала фантомное сканирование, разговор, естественно, зашел о мазохизме. Его коллега, не пропустив ни одной реплики, подняла на меня глаза и улыбнулась. Она сказала, что клянется: острый соус помогает ей справляться с мигренью.

Связь между активацией мозга и ноцицепцией кажется простой, но она не лишена сложностей, в которые Фоэлл с удовольствием вникает. Когда он взволнован, его голос становится глухим, с небольшими громкими акцентами, что помогает разобрать сложную тему, которую мы обсуждаем. Он пытается объяснить разницу между тем, как тело сигнализирует о боли, и тем, что мы испытываем:

– Вот почему люди различают боль и ноцицепцию – потому что ноцицепцию можно измерить. Можно измерить активацию нерва, можно извлечь весь нерв, стимулировать его и количественно измерить сигнал и т. д. С болью все обстоит иначе. Если в теле есть ноцицепция, это еще не значит, что есть боль. Можно находиться в зоне боевых действий и быть серьезно раненным, но этого не чувствовать.

В качестве альтернативы человек может испытывать сильную тревогу, что вызовет у него сенсибилизацию к боли. То есть мозг будет создавать более интенсивные болевые ощущения, не имеющие ничего общего с ноцицепцией.

– Ноцицепция и боль, конечно, связаны друг с другом, – размышляет он. – Но они разные. Одно описывает систему электрической сигнализации в организме; другое – реакцию, которая направляется для ее обслуживания. – Фоэлл повышает голос от волнения: – И можно чувствовать боль без ноцицепции!

Стоп, простите, что?!

Докторская диссертация Фоэлла посвящена фантомным болям в конечностях.

– Конечности может не быть, нервные сигналы могут отсутствовать, а люди все равно чувствуют боль, – продолжает Фоэлл. – Это очень распространено и может происходить весьма ощутимо. Они говорят: «О, у меня болит мизинец!», когда руки нет уже двадцать лет. Это означает, что боль рождается в мозге, а ноцицепция – в другом месте, что делает ее странной и запутанной.

И это не единственная странность боли. Другие органы чувств, подвергаясь постоянному воздействию раздражителей, милостиво приглушают входные данные, что является проявлением доброты как на выставках металлических изделий, так и на парфюмерных прилавках. Это называется адаптацией; так наш организм отделяет сигнал от шума. Если сенсорный вход в мозгу не меняется, он становится менее важным, потому что мы примерно знаем, что происходит. Возьмем, к примеру, зрение. Наши глазные яблоки постоянно покачиваются, обновляя изображение, чтобы мы могли продолжать его видеть. У лягушек глаза не двигаются, и поэтому они видят только движение. Чтобы проверить это на практике, можно осторожно (через веки!) прижать глазное яблоко пальцами. Если вам удастся хорошо и мягко захватить глаз, прикройте другой глаз, держите голову неподвижно – и картинка перед вашими глазами исчезнет, потому что нет нового ввода. Это отличный трюк для вечеринки, который быстро заставит группу взрослых выглядеть чудаковато.

Наша боль – похоже, единственное чувство, которое работает не так.

– Если вы находитесь в ситуации, когда что-то причиняет вам легкую боль целый день, и вы начинаете думать, что тело адаптируется и чувство боли станет все меньше, то это не так. Наоборот, клетки-ноцицепторы станут более чувствительными к боли, – говорит Фоэлл. Это сразу вызывает в моей памяти долгие часы занятий балетом, проведенные в окровавленных пуантах,