Музыкофилия - Оливер Сакс

Несколько корреспондентов сообщили о музыкальных галлюцинациях, которые возникают только в определенном положении, например, в положении лежа. Один из них – девяностолетний мужчина, которого лечащий врач описывает как здорового человека с «блестящей» памятью. После того как присутствовавшие на девяностолетнем юбилее гости спели «Happy Birthday to You» (гости пели по-английски, хотя они сами и юбиляр – немцы), больной начал постоянно слышать эту мелодию – но только в положении лежа. Песенка звучала в течение трех-четырех минут, потом умолкала, а потом все начиналось сначала. Больной не мог ни остановить песню, ни спровоцировать ее звучание по собственному усмотрению, но он никогда не слышал ее в положении сидя или стоя. Врач был страшно удивлен одним изменением в активности правой височной доли на ЭЭГ больного, которое появлялось только в положении лежа.

Один тридцатитрехлетний мужчина тоже страдал музыкальными галлюцинациями исключительно в положении лежа. «Они запускаются уже самим движением, когда я укладываюсь в постель – в долю секунды в ушах начинает звучать музыка. …Но стоит мне сесть, встать или даже просто слегка приподнять голову, как музыка исчезает». В галлюцинациях звучали только песни, исполняемые разными голосами, а иногда хором. Больной называл их «мое маленькое радио». Этот корреспондент в конце письма пишет, что знает о случае Шостаковича, но к нему это не имеет никакого отношения, так как у него нет осколка в голове[23].

Известными причинами музыкальных галлюцинаций могут быть инсульты, преходящие нарушения мозгового кровообращения или врожденные аневризмы и аномалии строения головного мозга, но такие галлюцинации проходят по мере выздоровления или после удаления патологического очага, в то время как в подавляющем большинстве случаев музыкальные галлюцинации бывают очень упорными и длятся по много лет[24].

Преходящие музыкальные галлюцинации могут провоцироваться приемом целого ряда лекарств, действующих как непосредственно на слух – например, аспирин и хинин, – так и на центральную нервную систему – пропранолол и имипрамин. Случаются музыкальные галлюцинации и на фоне некоторых метаболических нарушений, эпилепсии или во время мигренозных аур[25].

Для большинства случаев музыкальных галлюцинаций характерно внезапное возникновение симптомов, а затем происходит расширение галлюцинаторного репертуара; музыка становится более громкой, упорной, навязчивой. Мало того, галлюцинации могут продолжаться даже после того, как устраняется предрасполагающая к ним причина. Галлюцинации обретают самостоятельность, автономность, они становятся самоподдерживающимися. На этой стадии их практически невозможно прекратить или подавить, хотя многим больным удается менять мелодии или темы в своей «музыкальной шкатулке», но это при условии, что слышимые звуки обладают вполне определенной мелодией или музыкальной темой. На фоне такой навязчивости, как правило, возникает повышенная чувствительность к реальной музыке. Всякая услышанная мелодия немедленно начинает заново проигрываться в голове. Воспроизведение такого рода несколько напоминает нашу реакцию на навязчивые мелодии, но галлюцинации отличаются тем, что музыка воспринимается человеком не как плод его воображения, а как слышимая наяву «реальная» музыка.

Эти свойства – внезапное наступление и самоподдержание – напоминают свойства эпилепсии (хотя такие же физиологические характеристики типичны для мигрени и синдрома Туретта)[26]. Представляется, что мы имеем дело с упорным, неконтролируемым распространением волн электрического возбуждения по «музыкальным» нейронным сетям головного мозга. Возможно, совершенно неслучайной является наблюдаемая иногда эффективность таких лекарств, как габапентин (разработанного для лечения эпилепсии), и в случаях музыкальных галлюцинаций.

Галлюцинации разных типов, включая и музыкальные, могут возникать также в тех случаях, когда сенсорные системы головного мозга получают недостаточную стимуляцию. Обстоятельства должны быть экстремальными – необходимая сенсорная депривация крайне редко встречается в обыденной жизни – для возникновения галлюцинаций надо, чтобы человек целыми днями пребывал в тишине и покое.

Дэвид Оппенгейм, профессиональный кларнетист, возглавлял университетский факультет, когда написал мне в 1988 году письмо. В то время ему было шестьдесят шесть лет и он страдал снижением восприятия звуков высоких частот. Несколько лет назад, писал он, ему довелось провести неделю в отдаленном лесном монастыре, где он принимал участие в медитациях, продолжавшихся по девять и более часов в сутки. Через два-три дня он начал слышать тихую музыку и решил, что слышит пение людей, собравшихся вокруг вечернего костра на поляне. На следующий год он снова приехал в тот же монастырь и снова услышал знакомое пение, но на этот раз оно оказалось громче; кроме того, Оппенгейм начал слышать и более дифференцированную музыку. «На пике звучания музыка становится довольно громкой, – писал он. – Мелодии повторяются; я отчетливо слышу играющий оркестр. Это всегда были медленные пассажи из Дворжака и Вагнера. …Эти музыкальные фразы делали невозможной медитацию».

«Если я не медитирую, то могу мысленно вспомнить мелодии Дворжака, Вагнера и любого другого из известных мне композиторов, но те мелодии я не «слышу». …Во время медитаций я слышу музыку так, словно она реальна.

В течение нескольких дней подряд я, как одержимый, слышу повторение одного и того же музыкального материала. …Эту внутреннюю музыку нельзя ни прекратить, ни подавить. Мой внутренний музыкант играет беспрерывно, хотя им можно управлять и манипулировать. …Так, например, мне удалось избавиться от хора пилигримов из «Тангейзера» и заменить его медленной мелодией моей любимой Двадцать девятой симфонии ля мажор Моцарта, так как для начала этих произведений характерны одинаковые музыкальные интервалы».

Не все галлюцинации Дэвида представляли собой знакомые произведения, некоторые галлюцинации он «сочинял» сам. «Я никогда в жизни не сочинял музыку, – рассказывал Дэвид. – Я использую это слово, чтобы подчеркнуть, что некоторые звучавшие в моей голове произведения не принадлежали ни Дворжаку, ни Вагнеру; это была новая музыка, которую я сам не знаю, как сумел сотворить».

Подобные истории я слышал от некоторых своих друзей. Джером Брунер рассказывает мне, что во время одиночного плавания через Атлантику под парусом, в спокойные дни, когда дел было мало, он «слышал» классическую музыку, «кравшуюся над водой».

Майкл Сандью, ботаник, недавно написал мне о своем путешествии на парусном судне:

«В двадцать четыре года мне довелось стать членом экипажа, нанятого для перегона парусного судна. В море мы находились двадцать два дня. Это было невероятно скучно. Уже через три дня я прочитал все книги. Делать было абсолютно нечего – оставалось глазеть на облака и спать. Дни шли за днями, ветра не было, и время от времени, когда паруса окончательно обвисали, нам приходилось включать двигатель, чтобы продолжать движение дальше хотя бы на нескольких узлах. Обычно я валялся на палубе или в каюте и смотрел в иллюминатор. Именно тогда у меня случилось несколько музыкальных галлюцинаций.

Две такие галлюцинации начались с монотонных звуков, которые издавало само судно – жужжание маленького холодильника и скрип корабельного такелажа. Все эти звуки преобразились в нескончаемые мелодии солирующих музыкальных инструментов. Я забыл об изначальных источниках этой музыки, подолгу лежал, находясь в полусонном состоянии, и слушал то, что казалось мне изумительной и чарующей музыкой. Только насладившись мелодиями, я начинал понимать, откуда звучит музыка. Звучание инструментов было интересным в том отношении, что для развлечения я обычно слушал совсем другую музыку. Жужжащий звук холодильника превращался в виртуозное соло электрогитары, искажающий усилитель придавал металлический оттенок высоким нотам. Свист ветра в оснастке становился заунывным звуком шотландской волынки. Музыка обоих типов мне хорошо знакома, но дома я ее никогда не слушаю.

В это же время я также начал слышать голос отца, который звал меня по имени. (Были у меня и зрительные галлюцинации – я явственно видел акулий плавник в волнах.) Мои спутники тут же развеяли мои впечатления и подняли меня на смех. По их реакции я понял, что акулий плавник над водой – самое частое видение, преследующее начинающих мореходов».

Несмотря на то что Колмен еще в 1894 году писал о галлюцинациях у здоровых людей с небольшими органическими поражениями сенсорных органов, среди широкой публики и даже среди врачей господствовало убеждение, что «галлюцинации» – это всегда психоз или тяжелое органическое поражение головного мозга[27]. Нежелание видеть в галлюцинациях распространенный среди психически здоровых людей феномен продолжалось до семидесятых годов двадцатого века и было, вероятно, обусловлено отсутствием теории о том, как, собственно, возникают галлюцинации. Это положение сохранялось до 1967 года, когда Ежи Конорский, польский нейрофизиолог, посвятил несколько страниц своей книги «Интегративная активность головного мозга» «физиологическим основам галлюцинаций». Конорский по-новому поставил старый вопрос «почему возникают галлюцинации?», спросив вместо этого: «Почему галлюцинации не преследуют нас все время? Что их сдерживает?» Ученый постулировал существование динамической системы, которая «может порождать образы и галлюцинации… механизм порождения галлюцинаций встроен в наш мозг, но действовать этот механизм начинает только в исключительных условиях». Конорский собрал доказательства – слабые в шестидесятые годы, но ставшие в наше время весьма убедительными – того, что существуют не только афферентные связи, соединяющие органы чувств с мозгом, но и связи, идущие в противоположном направлении. Такие обратные связи очень слабы по сравнению с афферентными связями и, как правило, не проявляют активности в обычных условиях. Но Конорский предположил, что именно эти связи являются теми анатомическими и физиологическими средствами, с помощью которых возникают галлюцинации. Но что – в обычных условиях – препятствует появлению галлюцинаций? Решающим фактором, считал Конорский, является сенсорный вход, связывающий периферические органы чувств – глаза, уши и другие – с головным мозгом. Этот поток входящей информации подавляет обратный поток, направленный от мозга к периферии. Но если имеет место дефицит входящих стимулов от органов чувств, обратный поток облегчается и порождаются галлюцинации, физиологически и субъективно не отличимые от реального восприятия.