Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер

Осталось десять метров. Большим пальцем руки я снял пластиковую крышку с бумажного стаканчика. Почувствовал, как она скатилась на землю.

Семь метров. Адреналин замедлил восприятие окружающего. Японец посмотрел в мою сторону. Мне в лицо. Его глаза начали расширяться.

Пять метров. Японец дотянулся до американца — резким, даже для моего замедленного адреналином восприятия жестом. Схватил его за руку и начал трясти ее.

Три метра. Американец поднял глаза и увидел меня. Сигарета выпала из его губ. По глазам не скажешь, что он меня узнал.

Два метра. Я сделал шаг и выбросил стакан вперед. Его содержимое — чай «Эрл Грей» при температуре девяносто восемь градусов по Цельсию — выплеснулось и попало американцу точно налицо и шею. Он всплеснул руками и закричал.

Я повернулся к японцу. Его глаза вылезли из орбит, голова моталась туда-сюда в универсальном жесте отрицания. Он поднял руки, как будто готовясь к отражению удара.

Я схватил его за плечи и швырнул о стену. Используя возвратную инерцию, сделал шаг и врезал коленом прямо по яйцам. Парень хрюкнул и согнулся пополам.

Я повернулся к американцу. Он стоял, согнувшись, шатаясь, обхватив ладонями лицо. Схватив его за воротник пиджака и пояс брюк, я придал ему ускорение по направлению к стене — головой вперед, прямо как матадор с быком. Тело его содрогнулось от удара, и он свалился на землю.

Японец лежал на боку, держась за промежность и постанывая. Я схватил его за лацканы и впечатал в стену. Посмотрел налево, потом направо. Нас по-прежнему было трое.

— Говори, кто вы такие? — приказал я по-японски.

Раздались звуки позывов на рвоту. Похоже, парню требовалась минутка уединения.

Продолжая давить левой рукой на шею, ощупал его сверху донизу, чтобы убедиться, что он не вооружен, потом проверил уши и пиджак на предмет передающей аппаратуры. Чист. Залез во внутренний карман пиджака и достал бумажник. Открыл. Удостоверение на первом же отвороте — стандартная ламинированная карточка-пропуск.

Томохиса Канезаки, второй секретарь консульского отдела посольства США. На фоне отливающего голубым и желтым логотипа с лысым орлом Госдепартамента.

Итак, эти персонажи из Конторы. Я сунул бумажник в карман брюк, чтобы изучить его содержимое потом, в свободную минуту.

— Возьмите себя в руки, Канезаки-сан. — Я перешел на английский. — Или я на самом деле сделаю вам больно.

— Chotto matte, chotto matte, — задыхаясь, проговорил он и поднял руку для выразительности. — Подождите минуту, подождите минуту. — Setsumei suru to yokasoki shimasu kara… Обещаю, что объясню все, но…

Его японский был с американским акцентом.

— Говори по-английски, — сказал я. — Мне некогда преподавать тебе языки.

— О’кей, хорошо, — ответил он, задыхаясь чуть-чуть меньше. — Меня зовут Томохиса Канезаки. Я из посольства США — здесь, в Токио.

— Я знаю, кто ты такой. Я только что просмотрел твой бумажник. Зачем вы преследуете этого человека?

Японец глубоко вздохнул и скривил лицо. Его глаза слезились от напряжения.

— Мы должны были найти тебя. Ты Джон Рейн.

— Вы пытаетесь найти меня, зачем?

— Не знаю. Те указания, которые мне дали…

Я крепче сжал ему горло и притянул к себе.

— Меня не интересуют указания. Незнание не принесет тебе счастья. По крайней мере не сегодня. Понимаешь?

Он попытался оттолкнуть меня.

— Черт, дайте мне договорить, всего минуту, ладно? Если вы будете душить меня, я ничего не смогу вам сказать!

Честно говоря, меня озадачил его тон. Парень был скорее раздражен, чем испуган. Малыш не совсем понял, какие у него проблемы. Если он не расскажет мне то, что я хочу знать, придется перенастроить его позицию.

Я бросил беглый взгляд на его лежащего ничком приятеля, потом снова на него.

— Говори быстро.

— Моя задача была только обнаружить вас. Меня проинструктировали ни в коем случае не вступать в контакт.

— Что ты должен делать после того, как обнаружишь меня?

— Начальство должно все взять на себя.

— Но тебе известно, кто я такой.

— Я же сказал, да.

Я кивнул.

— Тогда тебе должно быть известно, что я с тобой сделаю, если какой-то из твоих ответов мне не понравится.

Он побледнел. Вроде до него дошло.

— Кто это? — спросил я, кивнув в сторону распростертого американца.

— Дипломатическая безопасность. Меня проинструктировали, что ни при каких обстоятельствах я не должен общаться с вами один.

Дипломатическая безопасность. Звучит здраво. Парень не узнал меня. Я это понял. Возможно, выполняет обязанности простого охранника, или его используют как указатель, что здесь работает команда.

Однако он может быть и киллером. В своей сети ЦРУ обычно использует посредников, людей вроде меня. Этот мог быть одним из таких.

— Ты не должен общаться со мной один, потому что…

— Потому что вы опасны. У нас целое досье на вас.

То, которое составил Хольцер. Точно.

— Человек, за которым вы следите, — прервал я. — Расскажи мне о нем.

Он кивнул:

— Его зовут Харриоси Фуказава. Единственный связанный с вами человек. Мы следили за ним, чтобы выйти на вас.

— Этого недостаточно.

Японец ответил мне холодным взглядом, как будто уже был готов к любому, даже самому крутому повороту вещей.

— Это все, что мне известно.

Его напарник застонал и начал подниматься на колени. Канезаки посмотрел на него, и я понял, о чем он думал. Если тот придет в себя, нелегко будет контролировать обоих.

— Ты не говоришь мне всего, что знаешь, Канезаки, — сказал я. — Давай-ка я тебе кое-что покажу.

Я перешагнул через американца, который уже стоял на всех четырех точках и бормотал что-то неразборчивое. Наклонился, одной рукой взял его за подбородок, другой — за шею и сделал резкий и решительный рывок. Шея сломалась с громким хрустом, и тело обмякло.

Отпустив голову, я снова повернулся к Канезаки. Его глаза вылезли из орбит, перескакивая с меня на труп и снова на меня.

— О черт, о Боже! — бессвязно лопотал он. — О Господи!

— Первый раз такое видишь? — спросил я нарочито небрежным тоном. — Каждый следующий будет легче. Хотя в твоем случае этот следующий раз случится с тобой.

Его лицо было белым и продолжало белеть, в какой-то момент я даже подумал, что он сейчас вырубится. А мне он нужен в сознании.

— Канезаки. Ты говорил мне о Харриоси Фуказаве. О том, как ты узнал, что он связан со мной. Продолжай, пожалуйста.

Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза:

— Мы знали… мы знаем, что он связан с вами, потому что мы перехватили письмо.

— Письмо?

Он открыл глаза:

— Его письмо, адресованное Мидори Кавамура, из Нью-Йорка. В нем упоминались вы.

Черт возьми, подумал я. Мне так и не удалось отделаться от этих парней. Они как рак. Тебе кажется, что его вырезали, а он всегда возвращается. И распространяется на близких тебе людей.

— Продолжай, — нахмурился я.

— Господи Иисусе — я же говорю, это все, что я знаю!

Если он полностью поддастся панике, я ничего полезного из него не выжму. Штука в том, чтобы держать его в страхе, но не настолько, чтобы он начал делать все, только бы угодить мне.

— Хорошо, — согласился я. — Это все, что ты знаешь насчет «как». Но ты так ничего и не рассказал мне про «почему». Почему вы пытались найти меня?

— Послушайте, вы же знаете, что я не могу говорить о…

Я крепко схватил его за горло. Глаза японца покраснели. Он попробовал освободиться от хватки. Похоже, приемчик из тех, которые показывают в Управлении на воскресных занятиях по единоборствам. Молодец, вспомнил даже в такой стрессовой ситуации. Жаль только, что не сработало.

— Канезаки. — Я ослабил хватку ровно настолько, чтобы он снова смог дышать. — Через минуту ты или останешься жить, или кто-нибудь найдет тебя рядом с твоим дружком. А теперь говори.

Я чувствовал, как он сглотнул.

— Хорошо, хорошо, — прохрипел он. Темп его речи ускорился. — Десять лет правительство США давило на Японию, чтобы она начала банковскую реформу и привела свои финансы в порядок. Но за это время ситуация только ухудшилась. Экономика начинает катиться под откос. Если процесс продолжится, Япония рухнет первой. Юго-Восточная Азия, Европа и обе Америки последуют за ней. Стране нужны реформы. Но интересы стоящих у власти препятствуют этому.

Я взглянул на него:

— У тебя осталось около сорока секунд. А ты пока не очень хорошо справляешься.

— О’кей, о’кей! Токийское отделение получило задание разработать программу поддержки реформ и устранения препятствий для них. Программа называлась «Сумерки». Нам известно, чем вы занимались в качестве «свободного художника». Думаю… Думаю, то, о чем мое начальство хочет вас попросить, — это помощь.