Соло на ундервуде. Соло на IBM - Сергей Довлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лев Халиф — помесь тореадора с быком.
Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появлялся.
— Где же Андрей?
— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.
— С чего это вдруг?
— Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина — дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят — русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:
«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу…»
Может, они даже сфотографируют его. Представляешь — бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.
Какой-то американский литературный клуб пригласил Андрея Вознесенского. Тот читал стихи. Затем говорил о перестройке. Предваряя чуть ли не каждое стихотворение, указывал:
«Тут упоминается мой друг Аллен Гинзберг, который присутствует в этом зале!»
Или:
«Тут упоминается Артур Миллер, который здесь присутствует!»
Или:
«Тут упоминается Норман Мейлер, который сидит в задних рядах!»
Кончились стихи. Начался серьезный политический разговор. Вознесенский предложил — спрашивайте. Задавайте вопросы.
Все молчат. Вопросов не задают.
Тот снова предлагает — задавайте вопросы. Тишина. Наконец поднимается бледный американский юноша. Вознесенский с готовностью к нему поворачивается:
— Прошу вас. Задавайте любые, самые острые вопросы. Я вам отвечу честно, смело и подробно.
Юноша поправил очки и тихо спросил:
— Простите, где именно сидит Норман Мейлер?
Приехал из Германии Войнович. Поселился в гостинице на Бродвее. Понадобилось ему сделать копии. Зашли они с женой в специальную контору. Протянули копировщику несколько страниц. Тот спрашивает:
— Ван оф ич? (Каждую по одной?)
Войнович говорит жене:
— Ирка, ты слышала? Он спросил: «Войнович?» Он меня узнал! Ты представляешь? Вот это популярность!
Молодой Андрей Седых употребил в газетной корреспонденции такой оборот: «…Из храма вынесли огромный ПОРТРЕТ богородицы…»
Андрей Седых при встрече интересовался:
— Скажите, как поживает ваша жена? Она всегда такая бледная. Мы все за нее так переживаем. Как она?
Я отвечал:
— С тех пор как вы ее уволили, она живет нормально.
Заболел старый писатель Родион Березов. Перенес тяжелую операцию. В русскоязычной газете появилось сообщение на эту тему. Заметка называлась: «Состояние Родиона Березова».
Там же появилась информация:
«Случай на углу Бродвея и Четырнадцатой. Шестилетняя девочка, ехавшая на велосипеде, СВАЛИЛАСЬ под мчавшийся автобус…»
В заметке чувствуется некоторое удовлетворение.
В той же газете: «На юге Франции разбился пассажирский самолет. К СЧАСТЬЮ, из трехсот человек, летевших этим рейсом, погибло двенадцать!»
Заголовок в той же газете: «Забастовка собаки».
Рекламное объявление там же: «За небольшие деньги имеете самое лучшее: аборт, противозачаточные таблетки, установление внематочной беременности!»
Траурное извещение: «ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ кончина Гарри Либмана».
Знаменитый артист Борис Сичкин жил в русской гостинице «Пайн» около Монтиселло. Как-то мы встретились на берегу озера. Я сказал:
— Мы с женой хотели бы к вам заехать.
— Отлично. Когда?
— Сегодня вечером. Только как мы вас найдем?
— Что значит — как вы меня найдете? В чем проблема?
— Да ведь отель, — говорю, — большой.
Сичкин еще больше поразился:
— Это как прийти в Мавзолей и спросить: «Где здесь находится Владимир Ильич Ленин?»
Сичкин попал в автомобильную катастрофу. Оказался в госпитале. Там его навестил сын Эмиль. И вот они стали прощаться. Эмиль наклонился, чтобы поцеловать отца. Боря ощутил легкий запах спиртного. Он сказал:
— Эмиль, ты выпил. Я расстраиваюсь, когда ты пьешь.
Сын начал оправдываться:
— Папа, я выпил один бокал шампанского.
Боря тихим голосом спросил:
— Что же ты праздновал, сынок?
Едем как-то в машине: Сичкин, Фима Берзон, жена Берзона — Алиса и я. Берзон — лопоухий, маленький и злобный. Алиса говорит Сичкину:
— Ответьте мне, Боря, как это женщины соглашаются работать в публичных домах? Обслуживают всех без разбора. Ведь это так негигиенично! И никакого удовольствия.
Сичкин перебил ее:
— Думаешь, они так уж стараются? Всем отдаются с душой? Ну, первый клиент еще, может быть, туда-сюда. А остальные у них там идут, как Фима Берзон!
Лет тридцать назад Евтушенко приехал в Америку. Поселился в гостинице. Сидит раз в холле, ждет кого-то. Видит, к дверям направляется очень знакомый старик: борода, измятые штаны, армейская рубашка.
Несколько секунд Евтушенко был в шоке. Затем он понял, что это Хемингуэй. Кинулся за ним. Но Хемингуэй успел сесть в поджидавшее его такси.
— Какая досада, — сказал Евтушенко швейцару, — ведь это был Хемингуэй! А я не сразу узнал его!
Швейцар ответил деликатно:
— Не расстраивайтесь. Мистер Хемингуэй тоже не сразу узнал вас.
Рассказывают, что на каком-то собрании, перед отъездом за границу, Евтушенко возмущался:
— Меня будут спрашивать о деле Буковского. Снова мне отдуваться? Снова говно хлебать?!
Юнна Мориц посоветовала из зала:
— Раз в жизни объяви голодовку…
Юнна Мориц в Грузии. Заказывает стакан вина. Там плавают мухи.
Юнна жалуется торговцу-грузину. Грузин восклицает:
— Где мухи — там жизнь!
Алешковский рассказывал: — Эмигрант Фалькович вывез из России огромное количество сувениров. А вот обычной посуды не захватил. В результате семейство Фалькович долго ело куриный бульон из палехских шкатулок.
Алешковскии уверял: «В Москве репетируется балет, где среди действующих лиц есть Крупская. Перед балериной, исполняющей эту роль, стоит нелегкая хореографическая задача. А именно, средствами пластики выразить — базедову болезнь».
Томас Венцлова договаривался о своей университетской лекции: — У меня есть три разные лекции. За одну я беру триста долларов. За вторую — двести пятьдесят. За третью — сто. Но эту, третью, я вам не рекомендую.
В Нью-Йорке гостил поэт Соснора. Помнится, я, критикуя Америку, сказал ему:
— Здесь полно еды, одежды, развлечений, и — никаких мыслей!
Соснора ответил:
— А в России, наоборот, сплошные мысли. Про еду, про одежду и про развлечения.
Оказался я в больнице. Диагноз — цирроз печени. Правда, в начальной стадии. Хотя она же вроде бы и конечная. После этого мои собутыльники на радио «Либерти» запели:
Цирроз-воевода дозоромОбходит владенья свои…
Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у меня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина Аловерт. Врач-американец спрашивает:
— Что это за книга?
— Достоевский.
— «Идиот»?
— Нет, «Подросток».
— Таков обычай? — интересуется врач.
— Да, — говорю, — таков обычай. Русские писатели умирают с томом Достоевского на груди.
Американец спрашивает:
— Ноу Байбл? (Не Библия?)
— Нет, — говорю, — именно том Достоевского.
Американец посмотрел на меня с интересом.
Когда выяснилось, что опухоль моя — не злокачественная, Лена сказала: — «Рак пятится назад…»
Вышел я из больницы. Вроде бы поправился. Но врачи запретили мне пить и курить. А также настоятельно рекомендовали ограничивать себя в пище. Я пожаловался на все это одному знакомому. В конце говорю:
— Что мне в жизни еще остается? Только книжки читать?!
Знакомый отвечает:
— Ну, это пока зрение хорошее…
Диссидентский романс: «В оппозицию девушка провожала бойца…»
Волков начинал как скрипач. Даже возглавлял струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей:
— Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать?
Чиновники удивились:
— Почему же именно Ахматова? Есть и более уважаемые писатели — Мирошниченко, Саянов, Кетлинская…
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
— Я боялась только, что это когда-нибудь закончится…
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад. Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией.
Англичане задавали ей разные вопросы — литература, живопись, музыка.
Ахматова сказала:
