Петр Николаевич Нестеров - Евгений Бурче

Вот последний перед выпуском свободный полет. Полет, выполненный Нестеровым 18 августа 1912 года, вошел в летопись школы как один из наиболее выдающихся: аэростат продержался в воздухе 13 часов и, пролетев над Ладожским и Онежским озерами, опустился в 800 верстах от Петербурга, в 160 верстах от Архангельска.

И только после этого, похвалив Петра Николаевича за то, что он стал хорошим воздухоплавателем, А. М. Кованько вдруг сказал: «Ну, а теперь, поручик, бог с вами, отправляйтесь в Гатчину к своим аэропланам… Они ведь теперь и впрямь летают!»

На следующее утро Нестеров уже был в Гатчине. Аэродром авиационного отдела школы располагался около самого вокзала. Еще не сойдя с поезда, Петр Николаевич увидел низко-низко летящий самолет и с замиранием сердца почувствовал, что теперь-то уже скоро и сам он вот так же полетит.

Прежде всего нужно было представиться новому начальнику, а к вечеру недалеко от аэродрома Петр Николаевич уже подыскал себе маленькую квартирку. Приходилось жить на два дома: учитывая сырой петербургский климат, он не хотел выписывать в Гатчину Надежду Рафаиловну с детьми.

Но и теперь злоключения Нестерова, оказывается, еще не закончились: ему и Д. С. Николаеву, вместе с ним переводившемуся в авиационный отдел, было назначено явиться на медицинскую комиссию. И оба они были признаны негодными к службе в качестве летчиков!

Что делать? Решили подкараулить председателя комиссии, когда он будет итти из школы на Гатчинский вокзал, и упросить его изменить свое решение.

Так и сделали. В то время авиационной медицины как науки еще не существовало, и сами врачи весьма смутно представляли себе, какие требования должны предъявляться к здоровью летчиков.

Поэтому дружный натиск друзей, перечислявших выполненные ими полеты на аэростатах и планере, заставил старика врача сдаться. Последнее препятствие было преодолено!

Своей энергией Петр Николаевич внес свежую струю в общество офицеров — учеников школы. При первой же общей беседе за обедом в школьном офицерском собрании он предложил, чтобы все офицеры школы отчисляли от своего жалования хотя бы по два-три рубля в месяц на приобретение русских и иностранных новинок авиационной литературы. Впоследствии на эти отчисления была создана очень неплохая библиотека. По его же инициативе в школе начал издаваться живой и содержательный рукописный журнал «Альманах». Журнал вывешивался на стене гостиной офицерского собрания.

Через несколько дней Петр Николаевич приступил к практическому обучению полетам. Его инструктором оказался поручик Стоякин — летчик весьма старательный, но посредственный, не разбиравшийся в индивидуальных качествах подчиненных и малоспособный дать солидные навыки пытливому и высокоодаренному ученику. И тут произошло нечто странное. При практиковавшейся в те годы нехитрой методике обучения полетам некоторые сверстники Нестерова уже были выпущены в самостоятельный полет, а Петр Николаевич от этого отказывался.

Поручик Стоякин недоумевал: почему явно способнейший ученик никак не хочет вылетать самостоятельно и оттягивает момент, к которому обычно так страстно стремятся ученики авиационных школ? Он уже был готов заподозрить Нестерова в трусости… А тот, не удовлетворяясь полученными знаниями и желая до конца выяснить возникавшие перед ним вопросы, просил инструктора «вывозить» его еще и еще[22].

Но вот 12 сентября 1912 года на очередное предложение инструктора полететь самостоятельно поручик Нестеров ответил согласием. На концы крыльев самолета были привязаны красные флажки. Это был знак, что на самолете первый раз самостоятельно летит ученик и что все прочие находящиеся в воздухе машины должны уступать ему дорогу. Нестеров дал полный газ пятидесятисильному «Гному» своего «Фармана-IV» и, аккуратно, строго по прямой линии выполнив разбег, плавно поднял самолет в воздух.

Когда самолет достиг границы аэродрома, стоявшие на земле увидели нечто удивительное. Вместо того чтобы сделать поворот, как учил Стоякин, без всякого крена — «блинчиком», Нестеров вдруг наклонил самолет и резко развернул его под прямым углом с креном в добрых 25–30 градусов, что многими тогда считалось очень опасным. У следующего края аэродрома он повторил то же самое, затем еще раз и стал приближаться к месту старта.

Тут согласно установившемуся порядку нужно было бы начать снижаться на «тыр-тыре»: моторы «Гном» не позволяли изменять в значительных пределах количество оборотов, а вместо этого летчик должен был ежесекундно на короткие мгновения выключать мотор кнопкой контакта зажигания. Таким способом тогда уменьшалась скорость для снижения. При этом и получался прерывистый звук работы мотора: трр-трр-трр-трр… Однако Нестеров, летевший в это время на очень большой для ученика высоте, около 100 метров, как будто и не думал снижаться. Лишь оказавшись над местом старта, он вдруг выключил мотор совсем, опять сильно накренил самолет, описал в воздухе со снижением полный круг на все 360 градусов и отлично выполнил посадку на то самое место, с которого начал взлет.

Оторопевший инструктор понял, что ученик проделал то, что никогда не удалось бы сделать ему самому. Ни слова не сказав по поводу нарушения всех его наставлений, он приказал повторить полет.

Нестеров пролетел точно так же еще раз и с этого дня стал летать уже один, без инструктора, тренируясь к сдаче первого экзамена на звание летчика.

Особенный стиль полетов Нестерова — плавность всех эволюции в воздухе и крутые крены при поворотах — позволяли узнавать его, как говорили, «по почерку» издали. Его отличали не только товарищи по школе, но и дачники, прогуливавшиеся по перрону Гатчинского вокзала и часто приходившие на аэродром. Ведь в то время пропусков для этого не требовалось.

Разумеется, крутые повороты, или, как их стали называть, «виражи», Нестерова вызывали оживленные споры среди инструкторов и учеников авиационной школы. Петр Николаевич горячо доказывал, что он летает именно так, как надо: недаром при поворотах накреняются и природные летуны — птицы и даже велосипедисты!..

Как это всегда делают все летчики, он руками демонстрировал, как при поворотах без крена самолет заносит во внешнюю сторону, и доказывал, что при этом скольжении обязательно теряется как доля управляемости, так и часть поддерживающей силы крыльев. Нестеров утверждал, что при правильном крене, каким бы он ни был крутым, если он соответствует крутизне поворота, воздух всегда будет оказывать крыльям самолета надежную опору.

Но большинство летчиков продолжало проповедовать осторожность, не сознавая, что «осторожность» в их понимании на самом деле представляет явную опасность.