Выбор - Игорь Ревва

В-третьих, Раттоль не обыскал меня перед тем, как вывести из номера, а это уж ни в какие ворота не лезет! Нарушение шестого параграфа грозит увольнением с работы за халатность.

В-четвертых, когда мы выходили из гостиницы, Раттоль никак не отреагировал на мои слова, адресованные портье. А ведь параграф седьмой того же устава АИБа категорически запрещает подобное, и несчастного портье должны были забрать вместе со мной! Вдруг я подал ему какой-то тайный знак? Но Раттолю, наверное, на все эти параграфы было наплевать с высокой колокольни. В том числе и на параграф четвертый, запрещающий аибовцам Западной Империи пользоваться для служебных поездок машинами иных марок, кроме «пежо». Это все равно как у нас, в Восточной Империи, аибовцы пользуются только автомобилями «НАЗ-23.452» — знаменитые черные «Волги» автозавода в Нижнем Новгороде. Буквоеды в Западном АИБе не меньшие, чем в нашем, и поверить в то, что местный АИБ вдруг ни с того ни с сего изменил своим правилам, я не мог. А уж пользоваться для служебных нужд машиной, выпущенной в Восточной Империи?! Н-да-а-а…

Но, как я уже говорил, Ратголю было плевать на все параграфы. Потому что он не был следователем АИБа. А уж тем более — старшим!

Мало того — ни он сам, ни его водитель не были даже жителями Лондона. Потому что перед тем, как начать объяснять дорогу (это водителю-то!!!), Раттоль сверился с картой города. Это уже в-шестых. Ну а в-седьмых…

Когда в восьмидесятом году в Америке застрелили Джона Леннона, местные власти в память о замечательном ансамбле решили установить им памятник. И не нашли ничего лучше, как поставить четыре статуи прямо посреди дороги. Место они выбрали для этого как раз возле студии звукозаписи. Короче говоря, получилось нечто похожее на обложку пластинки ансамбля, вышедшей в шестьдесят девятом, где четверо музыкантов пересекают улицу по пешеходному переходу. Только скульптуры были изготовлены стоящими на месте и обнявшимися за плечи.

Эбби-роуд никогда не отличалась оживленным движением. После же смерти Леннона этот пешеходный переход стал местом паломничества многих тысяч поклонников, так что проехать здесь все равно было трудновато. А после установки памятника, полностью перегородившего улицу, машин тут и вовсе не было. И не знать об этом житель Лондона просто не мог. Это и было седьмым фактом, толкнувшим меня на убийство псевдоаибовцев.

Я, конечно, мог бы и не убивать их, а попытаться просто-напросто сдать в жандармерию. Но у меня не было твердой уверенности в том, что этим ребятам не удастся отвертеться. Кроме того, не хотелось оставлять в живых двух свидетелей, которые были бы в курсе того, что я что-то заподозрил.

Короче говоря, я правильно сделал, что прикончил эту парочку. Вы скажете: жестоко? А мне плевать, что вы на это скажете! Своя рубашка ближе к телу, вот так-то!

Я опять вспомнил ощущение, возникшее у меня при первом взгляде на Раттоля. И вдруг понял, что именно это ощущение подтолкнуло меня к моему окончательному решению. Я вдруг понял, что решил убить их еще до того, как мы покинули мой номер. И мне вдруг стало не по себе от этой мысли. Не знаю, пытались ли эти ребята меня похитить. Если и так, то сделано это было очень неуклюже и в расчете на полного дурака. Но скорее всего им просто очень нужна была эта штучка, которую они называли «вещественным доказательством». Если бы я ее спокойно отдал, то они не стали бы пытаться меня куда-то увозить. Потому что все это и без того выглядело весьма нелепо и бестолково.

Я еще раз перебрал в памяти все их промахи, пытаясь успокоить свою полусонную совесть. И мне это удалось. В который раз уже…

Нет, не были эти ребята аибовцами! Аибовцы — настоящие профессионалы, и они никогда не позволили бы себе семь подобных нелепостей. Даже не семь, а восемь!

Я улыбнулся, вспоминая восьмую глупость, сделанную ими — это когда Майкл Никифоров принялся сигналить памятникам, чтобы те уступили ему дорогу. Посторонись, мол! Не видишь, что ли, — АИБ едет! М-да-а…

Вообще-то улыбаться мне было не с чего. На мне висело уже три убийства. И мне вдруг подумалось, что мой Серж Антоныч знал, чем все это может закончиться. Ну, или по крайней мере подозревал. И поэтому не возражал против того, чтобы сюда поехал именно я. Костенко хорошо помнил, как я поступил во время Токийской операции, когда нас с ним прижало как следует.

Мы тогда вышли на взломщика, пытавшегося вскрыть секретные архивы Имперской Военной Канцелярии. Взломщик был нашим подданным, но работал на Организацию Сохранения Безопасности Великой Американской Империи. И по совместительству — программистом одной из преступных токийских группировок. Мы этого не знали и решили его арестовать совершенно самостоятельно, без привлечения жандармерии или АИБа. И вот в самый интересный момент в гостиничном номере появляются его токийские друзья.

Бежать мы все равно не смогли бы (сорок седьмой этаж!), а было их пятеро. Так что рукопашная схватка полностью исключалась как бесперспективная. И иного выхода, кроме моего пистолета, у нас просто не было…

Сразу после стрельбы Антоныч поинтересовался, как это мне удается так легко нажимать на курок?! Я тогда просто пожал плечами, но впоследствии и сам задумался над его вопросом. И в конечном итоге понял, что для этого нужно только одно — безразличие.

Именно — безразличие к людям. Не ненависть или злость, а безразличие. Нужно их просто-напросто перестать любить. Позволить любви и состраданию уйти из своей души и не впустить на их место злобу и ненависть, чтобы не превратиться в совсем уже гнусного монстра. И если у тебя есть достаточная причина, то это удастся без особого труда. У меня такая причина появилась уже очень давно — двадцать лет назад.

И когда я понял все это и сумел для себя разложить по полочкам, то не нашел ничего лучше, как заявить об этом моему Сергею Антонычу. Дело происходило как раз перед началом расследования в Торонто, три года назад. В Канадские департаменты должен был отправляться кто-то другой, но Антоныч вообще хотел поехать сам. Он считал, что операция будет опасной. А мне, честно говоря, просто стало жалко этого дядьку — не очень молодого уже, обремененного какими-то своими заботами и несколько уставшего от всего… И я заявил Антонычу, что хочу отправиться в Торонто и провести эту операцию самостоятельно.

Сергей Антонович Костенко, естественно, и слушать меня не стал. Он заявил, что если мне повезло в Токио, то это не значит, что я смогу выжить в Торонто. На что я ему возразил, что мне-то это будет как раз легче сделать, чем ему. И объяснил, почему именно.

Антоныч посмотрел на меня долгим взглядом и выгнал из кабинета. А на следующий день я узнал о двух вещах. О своем назначении командиром следственной группы, отправляющейся в Торонто, и о получении доступа первой категории и специального кода, дающего право в любых ситуациях использовать оружие для сохранения собственной жизни. Нынешнее задание было уже пятым, во время выполнения которого я этим правом воспользовался.