Файролл. Два огня - Андрей Васильев

– До меня тут кое-какие слухи донеслись, – совсем тихо сказала девушка, чуть ли мне не на ухо. При этом, что примечательно, она повернулась к Назиру спиной. – Говорят, что появился какой-то Черный Властелин. Думаю, что это враки, очередная вспышка фольклорной горячки… Но фиг знает? А если – правда? Может, стартовала континенталка, масштабный сценарий? Я слышала, администрация игры не всегда такие вещи афиширует, на парадоксах работает.

– Черный Властелин? – я скорчил недоверчивую рожицу. – Да ну, это все байки.

– Я так же думаю, – слова словами, но по лицу Кро такого сказать было нельзя. Она явно много размышляла на эту тему и пришла к каким-то выводам. – Но если – нет?

– Даже если это и так – нам-то с того чего? – я приобнял девушку за плечи. – Где мы, где Черный Властелин?

– Инквизиторы, – Кро не стала вырываться и даже как-то так тепло улыбнулась. – Если их он гнобит – значит, раньше или позже он снова за них возьмется, понимаешь? И придет сюда. Ну, может, не сам, может, войско его или что-то в этом роде… Нам тогда всем хана, я трезво оцениваю ситуацию. С пистолетом на танк не бегают.

– Вот тогда это и обсудим, – тема была скользкая, и я хотел с нее максимально быстро соскочить. – А пока… Завтра, без десяти десять я буду вот прямо тут. Пойдем за топором.

– Но ты все равно подумай над моими словами, – попросила меня Кролина. – Пожалуйста.

– Само собой, – я отпустил девушку, достал свиток портала и подмигнул Назиру. – Ну что, телохранитель, пошли под крышу дома твоего?

Если и есть где-то в этой игре стабильность – так это тут. Где-то реки меняют русла, горят и отстраиваются города, душат шнурками друг дружку короли и повстанцы, скачут на черных конях черные всадники и под горами копится воинство Странника – а здесь все так же, как и было в тот день, когда стартовали сервера игры. Скалы, небо над ними и пропасть под ногами. И пребудет здесь все так же до того момента, пока чья-то рука не дернет рубильник, который все это отключит.

– Э-э-э-эй! – заорал я, стоя на акустической точке, которую мне некогда показал брат Юр. – Э-э-э-э-эй! Мне бы к Хассану ибн Кемалю. У меня вот что есть!!!

И я замахал кожаным фирманом, который давал мне право многоразового посещения главы ассасинов.

– И вовсе незачем так орать, – Назир меня похлопал по плечу. – Вон мост, его уже поднимают. Тебя ждут, я же предупредил, что мы придем.

– Так ты когда предупредил-то? – я убрал фирман в сумку. – Сколько дней уже прошло?

– Если Мастер сказал, что он кого-то примет, его будут ждать столько, сколько нужно, – немного торжественно произнес Назир. – Ибо воля его – это воля небес, и единственно верный для нас, его детей, путь в этом мире.

Да, вот тебе и очеловечившийся ассасин. Прав Раньен, если дедушка Хассан отдаст ему приказ перерезать мне глотку, то он думать не будет, сразу возьмется за дело. При этом в расчет не будет браться ничего, даже то, что он, может, накануне мне жизнь спас. Восток – дело такое… Тонкое.

Что примечательно – Назир остался у входа во внутренние помещения замка. По его коридорам меня вели двое детей ибн Кемаля, одного я помнил еще по походу на джинна, второго видел впервые. Все происходило в мертвейшей тишине, и это здорово давило на психику.

– Что, надумал меня проведать, да? – контраст между темными переходами Атарина, по которым я минут десять гулял в компании с его молчаливыми обитателями, и ярко освещенными палатами Хассана ибн Кемаля, который по-дружески широко раскинул руки, чтобы обнять меня, был разительным. Меня, по крайней мере, пробрало. – Что ты такой напряженный, что? Ты к другу пришел в гости, не надо нервничать. Или тебя мои дети немножко напугали?

– Прохладно тут у вас, – улыбнулся я. – Озяб, пока шел.

– Так гора, – отпустил меня ибн Кемаль и назидательно продолжил: – Гора – она из камня. А камень тепло не любит. Вот как бывает – день жаркий, дышать нечем, камень такой горячий становится, что если на него тесто бросить – лепешку испечь можно! Человек если на него сядет – жарко ему будет, дым из носа пойдет, да. А потом солнце зайдет – и все, камень снова холодный станет. И если человек на него сядет – так камень не то, что греть его не будет – он сам из него тепло тянуть станет. Ты понял, мальчик, что такое камень?

Если честно – не понял я, что он до меня донести хотел. Но это же ибн Кемаль – он же слова в простоте не скажет, так закрутит, что мозги через уши вытечь могут от напряга. Может, он имел в виду, что если раз прохвоста вроде меня в своем доме по-доброму встретить, так я потом на шею влезу и понукать им начну? Или, может, чего другое?

– Как не понять, почтеннейший Хассан, – тем не менее ответил я и поклонился. – Спасибо вам за науку, каждое ваше слово словно ограненный камень-самоцвет, который оставляет свой отблеск в моих глазах и запечатлевается в моей душе.

Бамс! И мое лицо обожгла пощечина.

– Никогда не льсти тем, кто старше тебя, – строго погрозил мне пальцем ибн Кемаль. – Никогда. Те, кто старше и мудрее – они всегда видят, когда им лгут, и после этого уже не будут тебе доверять. Те, кто старше и глупее, те, кто тебе поверит – они зря прожили жизнь. Они не могут различить правду и ложь – так что тебе в них? Они же глупы.

– Опять спасибо за науку, – поклонился я ибн Кемалю, потирая щеку. – Это я не льщу, это я от чистого сердца.

– Вот теперь – верю, – ибн Кемаль показал ладонью, чтобы я распрямился. – Кушать будешь?

– Нет, – отказался я. – Не хочу.

– Нет – так нет, – Хассан опустился на ковер и жестом указал мне на место рядом с ним. – Как Назир? Хорошо ли он тебя охраняет? Не доставляет ли беспокойства?

– Смотрит за мной так, как мать родная не смотрела, – вот тут врать не надо, здесь одна чистая правда. – Иногда даже принимаю его за свою тень.

– Плохо, – покачал головой Хассан. – Если как тень – значит, ты его видишь. А так не должно быть, понимаешь? Вернее – он обязан стать совсем невидимым, чтобы появиться только тогда, когда это будет необходимо. Ай, плохо. Может, мне тебе другого моего сына дать?

– Нет, не надо другого, – даже замахал руками я. Да ну нафиг, я к этому только привык. – Мне и так хорошо.

– Как скажешь, – Старец с Горы помолчал с полминуты, а после попросил: – Сынок, ты прямо говори, зачем пришел. Не надо меня бояться, не надо тратить время на вежливые разговоры, после которых можно будет переходить к делу. Ты сразу говори, что тебе от старого Хассана надо. Ты мне как родной стал, да. А родные – они просто приходят и говорят: «У меня беда, помоги».

Ну, без прелюдий – так без прелюдий. Почему нет? Так даже проще.

– Уважаемый Хассан, мне нужна жизнь человека, – я уставился ему в глаза. – Плохого человека.

– Кто знает – плох человек или хорош? – Хассан в задумчивости подвигал бровями, белыми как снег. – Кто это определяет? Его друзья? Нет, они его любят. Его враги? Снова нет, они его ненавидят. Так как же понять – каков человек на самом деле?

– Я не знаю, – у меня снова не было ответа, мне нечего было сказать этому мастеру парадоксальных вопросов.

– И я не знаю, – ибн Кемаль улыбнулся краешками губ. – Ты молодой – и не знаешь, я старый – но тоже не знаю. Нет такого человека, которого на этом свете хоть кто-то да не любил, каким бы он ни был. И даже если его любит хотя бы одна живая душа – он не так уж плох.

– Согласен, – признал я. – Но мне все равно нужна жизнь этого человека, каким бы он ни был.

– Це-це-це, – Хассан покачал головой. – Жизнь взять так просто…

– Не так уж и просто, – буркнул я. – Если бы это было просто – я бы и сам это сделал, не стал бы вас своими просьбами утруждать.

– Просто, просто, – не согласился со мной Хассан. – Ты просто думаешь не так, как я или мои дети. И действуешь не так. Вот согласился бы тогда пойти ко мне учиться – сейчас знал бы, как хрупка и уязвима плоть человека и как ничтожна любая защита. Защиту делает человек – а людям свойственно ошибаться.

– Кабы я пошел учиться к вам, я бы сейчас и этих проблем не имел – не удержался я от сарказма.

– И это верно, – признал Хассан. – Чья жизнь тебе помешала?

– Служителя культа, – вздохнул я, показывая, как мне нелегко это произносить. – Некто годи Талиен из Пограничья. Бунтует против законной власти. Проповедует кровавые ритуалы, по слухам – даже людоедство. Отвратительный тип.

– Ай-ай, – Хассан сморщился, будто что-то горькое раскусил. – Не люблю иметь дело с религиями. Люби свою веру – и не отрицай другие, так меня отец учил, а его – его отец.

– А при чем тут вера? – не понял я. – Он и веру продал, стервец. Хуже того – он использует ее как орудие против законной власти. Паразитирует на ней.

– Все слуги богов, сколько бы их ни было, паразитируют на вере, таковы законы бытия. Религия и вера – это только почва для посадки зерен, они всего лишь инструменты, как мотыга или арба. А вот сбор урожая, который эти зерна дали, и его употребление – это уже не божественное, но людское, да. Так что этот твой годи – он такой же, как и все.