Карниворы, боги наши - Андрей Рукавицын

– Есть хочет, – негромко пробасил Сван. – Ты это, давай там пошустрее, не задерживайся.

Тот махнул хвостом, фыркнул, словно отвечая, что ему разрешение Свана ни к чему, и скрылся за деревенскими хибарами.

– Ишь, нахальная морда, – усмехнулся Сван и снова невозмутимо уставился в никуда.

Затянувшееся молчание прервал Волк. Он подсел к Тилиану, отрешенно глядевшему перед собой. Несмотря на то, что его руки были связаны уже больше пяти часов и наверняка давно затекли, он не подавал признаков усталости. Прямая спина, гордая осанка, хищный профиль – все внушало невольное уважение к достойно державшемуся пленнику.

– Нам пора что-то решать, – тихо сказал Волк, внимательно глядя Тилиану в глаза. – Присоединяйся к нам. Дай слово, что последуешь за нами, и я сразу развяжу тебе руки и верну оружие.

– Я не могу этого сделать, – покачал головой тот.

Эти слова еще раз доказывали, что перед товарищами сидел благородный человек, а не подлый приспешник таинственных безумных магов. Что ни говори, а Волк умеет разбираться в людях, думал Биллен, с замиранием сердца ожидая, чем закончится беседа. Тот помолчал, словно собираясь с мыслями. Потом дернул головой и продолжил:

– Сейчас ты для нас бесполезен. Мы итак знаем, где находится засада, и как ее обойти. – На этих словах пленник удивленно посмотрел на Волка, но промолчал. – Да, это будет трудно, но возможно. Однако тащить с собой связанного пленника я не могу, это слишком рискованно для всех нас. И отпустить тебя я тоже не могу, ты и сам это понимаешь.

Волк прервался, чтобы заново набить трубку. Помолчал, медленно раскуривая ее, и снова продолжил:

– У тебя есть две возможности. Ты можешь присоединиться к нам или остаться в этой деревне навсегда. Мне этот вариант не по душе, но третьего не дано. Однако, прежде чем ты решишь, что тебе больше подходит, я хочу сказать тебе еще кое-что. Однажды мы потерпели поражение в Забытой Пустоши, но это не значит, что мы про нее забыли. Настанет день, и настанет очень скоро, когда мы вернемся туда, и мне бы очень понадобился рядом такой человек, как ты. Наш хозяин найдет способ снять твой блок, не сомневайся, и тогда мы снова отправимся к этим проклятым магам. Пойдем с нами, и я обещаю, что мы вытащим оттуда твою семью. Наша дружба и вся наша сила будет в твоем распоряжении, если ты решишь присоединиться.

– У тебя есть час, – закончил Волк. – Подумай. Особого выбора у тебя нет, но я уверен, что впоследствии ты будешь благодарен мне за то, что я тебе его не дал. Поверь мне.

И, поколебавшись мгновение, добавил:

– Мой друг.

Биллен с облегчением тихонько выдохнул. По крайней мере, сейчас ничего ужасного не произойдет. Он снова вернулся к мыслям о недавней схватке с Тилианом. Всего несколько часов прошло, как Биллен лишь по счастливой случайности избежал гибели от его сабель. От воспоминаний, как клинок летел аккурат прямо в горло, по телу пробегала неприятная дрожь, руки холодели, и становилось дурно. Но при всем при этом он не только не держал зла на пленника – тот начинал ему нравиться. Просто одного судьба загнала в ловушку злобных магов, а второго забросила на огород, скрыв от него самого его бесценный дар, и теперь решила столкнуть их и посмотреть, что из этого выйдет.

Почему-то Биллен был уверен, что Тилиан примет предложение Волка. Не потому, что иначе ему придется погибнуть – таких людей, как он, смерть не страшит. Биллен был почти убежден, что он отправится с ними, потому что Волк пообещал ему вырвать его семью из когтей магов. И потому, что Тилиан чувствовал – как и сам мальчишка – какую-то неуловимую связь между самим Волком, его семьей, которую он потерял, магами Пустоши и безвыходным положением их пленника, вынужденного служить хозяевам неприступного острова.

Договорив, командир Слуг поднялся и отошел, принявшись проверять ремни и снаряжение у своего скакуна. Биллен украдкой посмотрел на Тилиана. Тот опустил голову, но недостаточно низко, чтобы мальчишка не заметил на его лице такую бурю чувств, что было даже сложно сказать, какое из них сильнее. Страх, ненависть, решительность и… надежда. Как с ним часто случалось в последние два дня, Биллен, не думая, подвинулся ближе к пленнику и, уже не скрываясь, посмотрел на него. Тот вздрогнул и повернул голову. В глазах пленника стояли слезы, и Биллен даже не понял – нет, почувствовал – что именно сейчас наступил как раз тот самый момент, когда стала видна неуловимая грань, которая разделяла их, делая врагами. Он протянул вперед руку и положил ее на плечо Тилиана, внимательно посмотрев в переполненные целой гаммой чувств глаза, в которых сверкало отражение мягкого золотого сияния, исходившего из его собственных.

Волк со Сваном замерли на месте. Такого поворота событий Слуги явно не ожидали. Казалось, они даже задержали дыхание, чтобы не спугнуть то необъяснимое, чему невольно стали свидетелями. Биллен продолжал спокойно смотреть на Тилиана светящимися золотистыми глазами. Тот сомневался лишь пару секунд, требовательно вглядываясь в лицо недавнего противника, и, наконец, решившись, резко кивнул головой.

Биллен устало улыбнулся. Сияние пропало. Он и не думал прибегать к магии, но все, как обычно, получилось само собой. Теперь он чувствовал усталость. Руки и ноги не хотели слушаться, словно чужие. Хотелось спать. Превозмогая сонливость, он вытащил свой кинжал, одолженный Волком, и перерезал веревку, связывавшую за спиной руки пленника. Тилиан медленно вынул их из-за спины, разминая онемевшие запрясться, и молча протянул Биллену правую. У того еле хватило сил, чтобы пожать ее, прежде чем он повалился назад. Заботливые руки вовремя подоспевшего Свана подхватили его у самой земли, но Биллен этого уже не почувствовал. Он крепко спал.

Ему снился родной дом. Мать сидела у крыльца, как будто разом состарившаяся за эти два дня лет на десять. Больше во дворе никого не было. Оно и немудрено – в такое время все домочадцы обычно давно уже спят, и редкий вечер выдается, когда кто-то решит лечь позже, не думая о том, что утро в деревне наступает едва ли не раньше самого первого луча солнца. Окна в доме давно погасли, даже неугомонные псы дрыхли, дергая во сне лапами в погоне за своими любимыми лесными зайцами.

Но мать сидела на лавке, отрешенно глядя куда-то вдаль. Такой взгляд бывает, когда родитель теряет свое дитя. Биллен однажды видел такое, когда одна из женщин в их деревне потеряла среднего сына. Она так же сидела перед домом и смотрела вперед невидящим взором. Зрелище было печальным и удручающим, и женщины, проходившие мимо, не могли сдержать слез, отворачиваясь, чтобы не разрыдаться посреди дороги.

И вот теперь его мать так же сидит на лавке рядом с домом и смотрит куда-то вдаль. Но ведь он-то жив! Он не упал в овраг и не сломал шею, не утонул, его не загрызли волки и не разодрал дикий кабан. Но мать ничего этого не знает. Он просто внезапно пропал, и материнское сердце, чуткое в мелочах и слепое в горе, уже похоронило его, и теперь рвется на части, пытаясь найти лазейку в собственноручно сколоченной клетке – мол, жив он, не может не быть живым!

Мама… Так часто бывает во сне, когда одна картина резко сменяется другой. Вроде бы ты только что просто видел мать, а теперь, непонятно почему, уже стоишь рядом с ней. Не вышел из-за дома, не забежал во двор, а просто оказался рядом. Она поднимает голову и замирает, не веря своим глазам, а ты стоишь и как ни в чем не бывало рассказываешь, что делал сегодня днем. Она пытается открыть рот, спросить, где же ты пропадал, но ты так поглощен своим рассказом, что даже не замечаешь, как она постарела, и какими глазами смотрит на тебя, своего любимого младшего сына, которого уже и не думала снова увидеть.

Биллен стоял и взахлеб рассказывал матери обо всем, что с ним приключилось за эти два дня. Про случайную находку в огороде, про Слуг, про сумасшедшую скачку, про спасенного волка, про схватку со шпионом магов, про то, что он, оказывается, настоящий волшебник, и теперь едет в замок Мага. Мать смотрела на него, грустно кивая, и, казалось, не могла поверить, что действительно слышит своего сына. Не потому, что тот рассказывал о приключениях, которых не бывает в реальной жизни – сейчас она бы поверила в любые самые невероятные истории, лишь бы ее Биллен оказался жив – а потому, что в отчаянии уже похоронила его и теперь не могла поверить, что ее сынок, ее младшенький, удержать которого от попыток опробовать самодельные крылья или вырыть землянку прямо на огороде могла только тяжелая рука отца, действительно жив.

Биллен еще продолжал рассказывать обо всем, что с ним произошло, когда мать, сдавленно вскрикнув, сорвалась с крыльца и схватила его в объятия, прижав к себе так, что у него перехватило дух.

– Сынок, дорогой мой, малыш, – всхлипывая, обнимала его она. – Биллен, детка, я думала, что ты умер. Никогда больше так не делай, слышишь? Господи, свинтус ты мой, – и замерла, прижимая его к груди.