Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Видимо, здесь имеет смысл затронуть вопрос о том, как данную проблему трактуют западные исследователи политической карьеры Сталина. Наиболее полно и четко ее выразил Р Такер. Вот что он писал по этому поводу: «Так чем же можно объяснить возникновение при советском коммунизме культа Ленина? Глубоко не вдаваясь в суть проблемы, западная наука предложила ряд объяснений. Одни ученые полагали, что большевистское руководство действовало, исходя из соображений практической политики. Создавая культ усопшего вождя, оно будто бы стремилось укрепить еще молодую Советскую власть среди населения, состоящего преимущественно из крестьян и привыкшего к отеческому правлению царя. Существует похожее, но более замысловатое объяснение, согласно которому новый общественный строй, руководимый людьми, воспитанными в духе марксистского рационализма, вобрал в себя отдельные элементы древней русской культуры, и прежде всего присущую ей религиозность. С этой точки зрения культ Ленина с его священными символами и тщательно разработанным ритуалом представлялся соединением некоторых элементов византийской традиции и обычаев греческого православия с советским коммунизмом, а Сталин (марксист Востока и продукт греческой православной семинарии Тифлиса) — основной действующей силой данного процесса»[37].

Сам Такер считает, что точка зрения, согласно которой культ личности Ленина был чужд самой природе русского коммунизма и что его можно объяснить только влиянием пережитков прошлого, носителем которых выступал получивший церковное образование Сталин, несостоятельна. По его мнению, возникновение первоначального коммунистического культа личности не было какой-то аномалией. «Напротив, этот культ явился естественным и непосредственным продуктом русского коммунизма, который как движение обрел в Ленине харизматического руководителя. Его собственная антипатия к восхвалениям ни в коей мере не обесценивает этот вывод»[38].

Проблема культа личности в нашей истории занимает одно из важных мест. Не думаю, что мне следует здесь подвергать исследованию ее важнейшие аспекты. Мной эта тема затрагивается лишь в той плоскости и в той мере, в каких она касается деятельности Сталина в освещаемый отрезок времени, а именно в первые годы после смерти Ленина. И рассматривается она не в общеполитическом или социологическом плане, а прежде всего и главным образом под углом зрения борьбы Сталина за утверждение своего лидирующего положения в партии. Надо сказать, что наиболее прозорливые оппоненты Сталина уловили подспудный политический смысл начинавшейся кампании по созданию культа личности как средства политической борьбы, нацеленной на ликвидацию оппозиции проводившемуся курсу. Об этом свидетельствует, например, заявление одного из наиболее последовательных троцкистов Е.А. Преображенского (его с достаточным на то основанием считали и довольно крупным теоретиком), сделанное им в январе 1924 года: «Да, мы против культа вождей, но мы и против того, чтобы вместо культа одного вождя, практиковался культ других вождей, только масштабом поменьше»[39]. Хотя в данном заявлении и не были упомянуты чьи-либо фамилии, для партийных активистов было ясно, что имелись в виду Сталин, Зиновьев и Каменев.

Справедливости ради надо сказать, что выступление троцкистов против зарождавшегося культа личности носили внутренне противоречивый и двойственный характер: они охотно провозглашали свое несогласие с доктриной культа вождей, но усиленно превозносили своего лидера Троцкого. Так что их, по существу, не устраивала не столько сама доктрина, сколько то, что утверждался не культ Троцкого, а его политических противников, наиболее последовательным из которых как раз и был Генеральный секретарь Сталин. Фактов, однозначно свидетельствующих о том, что еще до смерти Ленина довольно широкие масштабы обрела кампания по раздуванию значения личности Троцкого, в распоряжении историков более чем достаточно. Взять хотя бы восторженные приветствия, прозвучавшие на XII съезде партии, в которых Троцкий назывался «великим народным вождем Красной Армии». Звучали и такие здравицы: «Да здравствуют мировые вожди пролетарской революции Ленин и Троцкий!». И еще такие: «Да здравствуют наш мировой вождь т. Ленин (аплодисменты) и наши стальные вожди тт. Троцкий, Зиновьев и Каменев! (Аплодисменты)»[40] Примечательно, что Сталин в приветствиях, обращенных к съезду, лишь один раз упомянут в числе вождей, да и то на последнем месте: «Да здравствуют вожди тт. Ленин, Троцкий, Бухарин, Зиновьев и Сталин!»[41].

Словом, настоящая вакханалия с прославлением вождей началась еще до кончины Ленина. Пальма первенства обычно доставалась на долю Троцкого. (Естественно, если не считать общепризнанного вождя Ленина.) Сталин в то время к своеобразному лику «святых» большевистских вождей пока еще не причислялся. Хотя здесь необходимо пояснение: приветствия исходили от различных коллективов трудящихся, которые большей частью и не ориентировались по-настоящему в реальном положении и роли той или иной фигуры в партийном руководстве. И эти приветствия не в должной мере отражали подлинный расклад сил в большевистской верхушке. Скорее эта была обычная пропагандистская риторика, принявшая со временем характер эпидемии. Но она все же служила каким-то предвестником наступления новой эпохи — эпохи славословия в адрес вождей. Подобная практика, хотя и не является главной качественной чертой социально-политического содержания понятия культ личности, тем не менее она была достаточно симптоматическим фактом тогдашней действительности.

Другим симптомом появления синдрома вождизма (а точнее культа личности) стала практика присвоения городам и другим населенным пунктам (не говоря уже о заводах, фабриках и т. д.) имен тогдашних вождей партии и страны. И здесь Троцкому принадлежит роль первопроходца: в 1923 году Гатчина (под Петроградом) была переименована в город Троцк. В следующем году «свои» города получили Сталин и Зиновьев. Юзовка в Донбассе была переименована в город Сталино, а Елизаветград — в город Зиновьевск. В 1925 году Царицын получил название Сталинград, что свидетельствовало о повышении формального и реального статуса генсека в советской иерархии[42].

Небольшой экскурс в генезис большевистских атрибутов культа личности говорит о многом, но я хотел бы акцентировать внимание читателя на таком факте: Сталин отнюдь не был пионером и первопроходцем в деле насаждения своего собственного культа личности. Корни этого явления уходят во времена, когда он еще не обладал единовластием, а тем более всевластием. Хотя именно с его именем ассоциируется в обиходном восприятии даже само понятие культ личности.

Постепенно набиравшая свои обороты практика превознесения большевистских вождей была (как бы помягче выразиться!) не просто фоном, а некоей дымовой завесой, скрывавшей все более разраставшуюся политическую борьбу между ними, порой принимавшую формы откровенной склоки в верхах. Но в действительности речь шла не просто о противостоянии и противоборстве отдельных личностей. В первую очередь вопрос стоял о власти, и не просто о самой власти, а о власти как инструменте осуществления определенного политического курса. На мой взгляд, довольно поверхностной, а потому и не вскрывающей всей значимости политической борьбы того времени, является точка зрения, согласно которой речь шла прежде всего и преимущественно о борьбе за личную власть. Утверждать это — значит серьезно упрощать реальную картину того времени. Конечно, имела место борьба за власть. Но правильно констатируя этот факт, нельзя ставить точку. Нужно также добавить, что сама борьба за власть выступала реальным отражением и выражением противостояния противоположных политических, и даже можно сказать, мировоззренческих, подходов к вопросу о путях развития страны.

Длительная физическая агония вождя партии Ленина стала одновременно и причиной, и мощным катализатором ожесточенной борьбы за власть в партийной верхушке. Эта борьба носила по большей части подковёрный характер, поскольку тогдашние ведущие лидеры, к числу которых в первую очередь принадлежал Сталин, всячески стремились скрыть не только от широких партийных масс, но и от средних слоев партии, не говоря уже о населении страны, сам факт борьбы за власть у постели умиравшего вождя. С нравственной и политической точек зрения признание подобного факта явно дискредитировало бы как самого Сталина, так и его оппонентов. Хотя всем прекрасно была известна острая и принципиальная дискуссия по коренным вопросам политики и экономики, развернувшаяся в тот период. Однако и та, и другая сторона неизменно подчеркивали, что речь идет прежде всего о разногласиях по вопросам стратегии и тактики партии, а отнюдь не о личных властных позициях той или иной ключевой фигуры в партийном ареопаге.