Горькая услада - Оливия Уэдсли

Он взглянул в ее грустные, полные слез, глаза; она была прекрасна; у Роднея сжалось сердце при виде выражения скорби на ее лице. Он наклонился к ней и стал осыпать ее поцелуями, которые взволновали их обоих. Он забыл об Эшли, о своих друзьях, о своей прежней жизни, словно все это никогда не существовало. В этот момент он сознавал только одно: он любит и любим. Светлая головка Сильвии, прижавшаяся к его плечу, вызвала в его душе чувство острой, до боли, нежности — какой она еще ребенок! У него появилось желание, которое приходит так редко в жизни: быть добрым с Сильвией, заботиться о ней, защищать ее.

Внезапно Сильвия подняла голову. Обняв одной рукой шею Роднея, она притянула его к себе.

— Теперь я поцелую вас, — шепнула она. Ее холодные губы прижались к его губам, он почувствовал, как затрепетало все ее стройное тело, прижавшееся к нему; он прочел немое обожание в ее смущенном взоре.

Не отрывая своих губ, она тихо шепнула:

— Я люблю вас, люблю! Я всегда буду любить вас!..

Бурное ликование охватило Роднея; он испытывал в это мгновение невыразимое счастье, которое приходит только раз в жизни и мимолетно, как вздох.

Он любил и был любим: жизнь была в его руках, он мог ее устроить по-своему.

Запах фиалок и мимоз, лепетание моря — все это окутало их волшебной пеленой счастья и унесло далеко от повседневности. Прижавшись друг к другу, они были одни в целом мире и, кроме них самих, ничто не занимало их.

— Неужели это правда? — спросила Сильвия, и Родней, прижавшись щекой к ее шелковистым волосам, ответил:

— Самая настоящая правда, любимая!

Наконец, он отвез ее в отель и, обняв на прощание, сказал:

— Я заеду за вами завтра утром, дорогая!

Он возвращался домой с бешеной скоростью; блаженство минувшего часа еще владело им. Даже мелькнувшая в сознании мысль о затруднениях, с которыми было связано будущее, не могла испортить ему настроение.

Возвратившись домой, он вспомнил об Эшли, и тревога с новой силой охватила его.

Без сомнения, брат будет против этого брака, а без помощи Эшли его доход не превышал ста фунтов стерлингов в год.

Родней поднялся к себе и переоделся в пижаму.

Было бессмысленно откладывать разговор с братом, уклоняться от неизбежных последствий. Лучше начать действовать как можно скорее.

Свет, пробивавшийся из комнаты Эшли, показывал, что тот еще не спит. Родней решительно подошел к двери и постучал.

Эшли сидел в кровати, обложенный подушками, как и в ту ночь, когда Родней пришел к нему, чтобы сообщить о трагической смерти Маркуса. У него был очень усталый вид, но глаза его странно блестели.

— Ты меня балуешь этими ночными посещениями, — сказал он, слабо улыбаясь. — Благодаря тебе, время быстро проходит.

«Он что-то хочет сказать мне, — мелькнуло в мозгу Эшли. — Но не решается. Я уверен, что дело идет о той девушке».

Вслух он сказал:

— Я велел Григсу приготовить все к отъезду, мы завтра уезжаем. Уверен, что теперь ты уже ничего не будешь иметь против. Дело в том, что я чувствую себя очень скверно, и чем скорее мы вернемся в Лондон, тем лучше. Мне так кажется…

— Неужели что-нибудь новое? — тотчас же спросил Родней.

— Нет, вероятно, старое ухудшилось. Мне кажется, единственный врач, который мне хоть немного помогает, — это Калькотт. И, кроме того, я просто хочу домой.

Он провел тонкой, испещренной синими жилками, рукой по седым волосам, которые — Родней хорошо помнил это — до войны были такими блестящими, темно-каштановыми, — и глубоко вздохнул.

— Иногда тоскуешь по дождю, по прохладной зелени и пасмурному небу, по собачьему лаю и по потрескиванию огня в камине. Ах, как я хочу домой!..

Тон Эшли волновал Роднея. Он протянул руку и положил ее рядом с рукой брата.

— Конечно, мы уедем завтра, но… — он поколебался. — Я должен тебе кое-что сказать, Эш! Дело идет о Сильвии Дин. Я сделал ей предложение…

Он несколько мгновений не глядел на Эшли, медленно достал портсигар, вынул папиросу и очень осторожно зажег ее. Когда вновь взглянул на брата, он встретил его спокойный, холодный взгляд.

— Ты сделал предложение дочери того человека, который был убит на днях? — отчеканил он.

— Который спас мне жизнь… — поправил Родней.

— Сколько времени ты знаком с мисс Дин?

— Это к делу не относится! — резко ответил Родней. — Я сделал Сильвии предложение, и она согласилась.

В то время, как он это говорил, ему внезапно пришло в голову, что он на самом деле ни разу не упомянул Сильвии о браке; это казалось таким ненужным и после их взаимного признания в любви само собой подразумевалось.

Он резко добавил:

— Во всяком случае, наш брак уже дело решенное.

Эшли приподнялся, опираясь на подушки; он не сводил с брата пронзительного, грустного взгляда.

— Ты считаешь брак с мисс Дин вполне подходящим для тебя? — внезапно спросил он.

— Безусловно! — ответил Родней.

— Ровно неделю тому назад ты упомянул при мне впервые имя этой девушки. Я тогда же сообщил тебе все, что знаю об этой семье, и все, что я лично испытал по милости отца этой мисс Дин. Оставим, однако, мои личные чувства в стороне. Ты так же хорошо осведомлен, как и я, о положении Маркуса Дина в обществе — его выставили из всех порядочных клубов Лондона. В Париже его постигла та же участь, и ему пришлось бежать оттуда после скандала с молодым Пелеретом. Леди Дин не менее знаменита, чем ее покойный супруг. И ты после всего этого считаешь, что вполне допустимо ввести в нашу семью дочь подобных родителей?

Родней поднялся и остановился около кровати.

— Я ни о чем подобном не думал, — сказал он. — Я люблю Сильвию, и я женюсь на ней. Нельзя допустить, чтобы совершенно невинная девушка расплачивалась за грехи родителей. Это было бы ужасно. Ты осуждаешь Сильвию, не зная ее, я уверен, что когда ты познакомишься с ней, твое мнение изменится. Будь снисходительным, Эш! Я знаю твои взгляды — я знаю твои планы, которые ты строил и на которые я так необдуманно согласился из-за отсутствия опыта или предусмотрительности. Нельзя устраивать брак так же, как готовить стол для обеда. Когда мы говорили о моей женитьбе — я тогда почти не знал Сильвию.

— Значит, тебе понадобилась всего неделя, чтобы убедиться, что она — единственная, подходящая для тебя жена.

Родней вышел из себя.

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать твои банальные колкости на наш счет — мой и Сильвии. Твое несогласие на наш брак ничем не оправдано. Я отлично знаю, что ты можешь сделать меня нищим, — это будет очень низким поступком с твоей стороны — и я знаю, что ты пойдешь на это. Так вот мое последнее слово: ты можешь принять или отклонить его, мне все равно; я женюсь на Сильвии, даже если останусь без всяких средств к существованию.