Сергей Есенин. Казнь после убийства - Виктор Кузнецов

На том же пожелтевшем листке в углу размашистая резолюция какого-то начальника: «К делу. 31.12.25» — и его форсистая закорючка.

Бывший в тот день ответственным дежурным заведующий общей канцелярией административного отдела Лен — губисполкома (АОЛГИ) Алексеев даже подписи своей не оставил, очевидно посчитав случившееся рядовым скучным эпизодом. Так в историю были вписаны первые официальные лживые строки о гибели Есенина.

Попутно еще один аргумент, что Эрлих, оформляя «Свидетельство о смерти» поэта, действовал незаконно: контрольно-финансовую ревизию «Англетера» обычно проводил инспектор 24-го участка Центрального, но никак не Московско-Нарвского района. Так что заведующая столом ЗАГСа К. Н. Трифонова совершила несомненный подлог, и к ее личности будет нелишне приглядеться.

В Московско-Нарвском районе тон задавали сторонники Г. Е. Зиновьева; в райкоме партии, во многих учреждениях сидели его клевреты. В период политической драки сталинистов и зиновьевцев на XIV съезде РКП(б) наиболее серьезные стычки между их последователями происходили именно в Московско-Нарвском районе Ленинграда. Причем дискуссия в прямом смысле доходила до рукопашной, даже с применением оружия.

Московско-Нарвским райкомом партии руководил воинствующий троцкист Д. А. Саркис. Он организовывал конспиративные «вечера спайки» своих сторонников, полулегальные кружки, куда «чужаки» не допускались. Один показательный пример: в конце декабря 1925 года на 3-й ленинградской табачной фабрике состоялось собрание представителей рабочей районной инициативной группы последователей линии Сталина на XIV съезде РКП(б). Антизиновьевское собрание возглавлял С. А. Туровский. Ворвавшиеся в помещение «оппозиционеры» под предводительством бывшего эсера Баранова разогнали митинговавших товарищей, а Туровского «избили рукояткой револьвера». 5 января 1926 года бюро Московско-Нарвского райкома партии обсудило инцидент и осудило… Туровского. Противники зиновьевцев-экстремистов даже требовали выдачи оружия — такая острая схватка происходила, к примеру, на заводе «Красный путиловец» (факты из книги В. М. Иванова «Из истории борьбы партии против «левой» оппозиции…»).

Теперь понятно, почему Эрлих, обожавший Троцкого и Зоновьева и полностью разделявший их взгляды, получил «Свидетельство о смерти» Есенина в загсе не Центрального района, а Московско-Нарвского. Тут были «свои».

Недавно прояснилась причина спешки Эрлиха с получением «Свидетельства…». Это, оказывается, не случайно произошло в субботу, 16 января 1926 года. Возглавлявший партийную организацию Московско-Нарвского района Даниилян Арутюнович Саркис (1898–1938?), ярый сторонник Троцкого (активно защищал его в своей речи на XIV съезде РКП(б), в годы гражданской войны курсировал в знаменитом «Поезде наркомвоена»), был уволен со своего поста 18 января 1926 года. Очевидно, что перед увольнением он срочно санкционировал субботнюю фальсификацию со справкой о смерти поэта, поручив это грязное дело чекистской сошке Эрлиху. Вскоре после этого Саркиса выслали из Ленинграда.

Прослежены тесные контакты сексота Эрлиха с лжепонятыми при подписании милицейского протокола, с «назначенными» им есенинскими «гостями» 5-го номера «Англетера», с журналистами, сочинявшими мифы о самоубийстве поэта, — везде он вкрадчивый, осторожный, а на поверку — лживый, мстительный.

Недавно обнаружилась еще одна его косвенная, но крайне важная связь. Помните Ивана Леонтьевича Леонова, начальника Секретно-оперативной части (СОЧ) Ленинградского ГПУ, заместителя Мессинга, главы тайного ведомства? Именно к Леонову привел эрлиховский сек-сотский след. Правда, зацепка не прямая и не слишком эффектная, но для дальнейших поисков перспективная. Дело в следующем.

В архивных бумагах ленинградской цензуры сохранился следующий документ:

«Секретно

6 апреля 1923 г.

№ 2422/СОЧ-8816-С

В цензуру Главлита.

Петр[оградское] окр[ужное] отделение]. Набережная реки Фонтанки

Щолномочное] Представительство] ОГПУ просит срочно сообщить, — выдавалось ли разрешение 23 июля 1922 г. за № 2290 на издание воззвания " Голос с Востока"; если "да", то кем и кому.

За нач[альника] Петро[градского] Государственного] политического] отделения]

(Подпись).

Секретарь С[екретно]-0[перативной] Ч[асти] (Никольский) (Подпись)».

Не будем вдаваться в содержание документа, обратим внимание на секретаря СОЧ Никольского. Он служил непосредственным рабочим помощником И. Л. Леонова.

Теперь процитируем другой документ.

«РЕКОМЕНДАЦИЯ

Для вступления в ряды ВКП(б).

Знаю В. И. Эрлих[а] с [19]20 года и рекомендую его в качестве члена ВКП(б), неся полную ответственность за его деятельность.

Чл[ен]ВКП(б)с[19]20 г. М.Никольский

20. IХ. 1932 п/б № 1062978 (Подпись)».

Не нужно быть специалистом-графологом, чтобы увидеть совершенно одинаковые подписи-автографы на двух документах, между которыми пролегло почти десять лет. М. Никольский к тому времени уже снял кожаную куртку и щеголял в обычном штатском платье (работал в Василеостровском отделении Госбанка), но, видно, свое чекистское казанское прошлое и своего подопечного Эрлиха не забыл, свидетельствуя о его давней большевистской закалке.

В настоящее время отпали все сомнения относительно тайного промысла Эрлиха (полагаем, пора обнародовать его чекистское досье). Он и сам не раз прозрачно намекал на собственные конспиративные занятия в своих нередко автобиографических стихах: его «лирический герой» находит вдохновение «.. в шапках ГПУ», любуется спецуниформой: «Мы наглухо кожанки застегнем», славит «ремесло шпиона» и т. п.

В его сочинениях предстает зоологический ненавистник старой России, ее культуры. «Плешивый поэт и плешивая муза», — говорит он о Некрасове, ерничает над Фетом: «…Боже! Счастливец! Он может писать…», издевается над чувством родины:«.. даже полевая мышь в азарте Патриотическом сменила имя». Его излюбленные темы: мировая революция, расстрелы, кровь…

В некоторых рифмованных опусах Эрлиха, на наш взгляд, просматривается контур образа Есенина, как правило, лишенный авторской симпатии. В стихотворении «Между прочим» (1931), где рисуется кабак и обязательный «сморщенный на хлебе огурец», привлекают настораживающие многозначительные строки (мы их выделим):

Где пьют актеры — внешность побогаче:Ну, джемпер там, очки, чулки, коньяк.Европой бредит, всеми швами плачетНе добежавший до крестца пиджак.

И бродит запах — потный, скользкий, теплый.Здесь истеричка жмется к подлецу.Там пьет поэт, размазывая соплиПо глупому прекрасному лицу.

Но входит день. Он прост, как теорема,Живой, как кровь, и точный, как затвор.Я пил твое вино, я ел твой хлеб, богема, Осиновым колом плачу тебе за то.

Если помнить, что в 5-м номере «Англетера» не был обнаружен привезенный Есениным из-за границы пиджак (очевидно, окровавленный, он остался в пыточной, где истязали поэта), если читать процитированные строфы как полемику с «Москвой кабацкой», боль и тревогу которой Эрлих совсем не принял и не почувствовал, его «осиновый кол» выглядит не таким уж метафорическим.